Девчата. Полное собрание сочинений - Борис Васильевич Бедный
Бойцы спали тяжело и жадно, наверстывая все недоспанное в птичьем сторожком сне на передовой. Только время от времени вскакивал то один, то другой, ожесточенно хлопал себя по бокам, пытаясь согреться, и снова кулем валился на нары. Сменялись дневальные, прикованно топтались у входа, гадали по ковшу Большой Медведицы, скоро ли рассвет.
К утру холод разбудил всех. Вдоль стен землянки, на высоте нар, повисли две прерывистые цепочки папиросных огоньков. Дробный перестук каблуков волной перекатывался по землянке. Один лишь Сероштан в своем углу храпел по-прежнему самозабвенно, все на той же высокой ноте, какую взял вчера вечером.
– Бисов галушник, и холод его не берет! – позавидовал Боровиков.
– Очень просто: закаленная лимфатическая система у человека, – авторитетно разъяснил санитар Кузьмишкин.
– Лимфатическая! – передразнил санитара Боровиков. – Тоже мне, профессор медицины нашелся!
Кузьмишкин дипломатично промолчал.
Предутренняя просинь облегла землянку, гляделась во все щели. На дырявом потолке меркли звезды, и лишь одна – голубенькая и упрямая – все мигала и мигала, словно зовя куда-то или силясь напомнить что-то давно позабытое.
Со стороны фронта доносилось далекое глухое погромыхиванье. Но никто не обращал на него внимания.
В ложбине возле землянки командир первого отделения сержант Черных развел большой жаркий костер. И, отогревшись, все новыми, немного удивленными глазами глянули вокруг.
Чисты и нетронуты лежали окрест снега. Тесно сомкнулись запушенные инеем ели ближнего леса – притихшие, дымчато-сизые. От темного лесного массива игривым табунком отделился косячок молодых берез, широко разбежался по всему выгону, и одна – самая молодая и любопытная – подбежала вплотную к землянке, будто хотела заглянуть внутрь. Черных уже занес топор, чтобы срубить березку на костер, да раздумал – пожалел. По-медвежьи выгребая ногами, снежной целиною двинулся молчаливый сибиряк в лес за дровами, и осталась березка на виду у всех – сквозная, белая, голенькая, радуя солдатский глаз девичьей своей красой.
Из печных труб немногих уцелевших в деревне изб поднимался дым, молочно-белый снизу, в студеной тени, и огненно-рыжий выше, в красноватых лучах морозного солнца. Теплым паром дышал заваленный снегом извилистый ручей. Обледенелый горбатый мостик на околице деревни сверкал, переливался праздничным леденцом.
В землянке развязывали вещевые мешки, доставали иголки и нитки. На колченогом столике у окна обосновался Гребенюк – в прошлом мариупольский кузнец, ныне лучший гранатометчик во взводе и добровольный парикмахер, человек услужливый и безотказный. Клиенты были так нетерпеливы, что Гребенюк не успевал точить и править свой инструмент. Ежились и кряхтели под тупой бритвой бойцы, вскакивали с табурета как ошпаренные, размазывая жидкие солдатские слезы по нестерпимо зудящим, помолодевшим щекам.
Умывались сегодня тщательней обычного. Но по части гигиены всех перещеголял санитар Кузьмишкин. Покончив с перевязкой легко раненных, он совсем не из гордости, а исключительно по долгу службы, в воспитательных целях, взобрался на бугор перед землянкой, чтобы все могли его хорошо видеть, и принялся вершить опытно-показательный туалет. Добрых четверть часа Кузьмишкин елозил во рту давно облысевшей зубной щеткой, напрасно пытаясь придать своим длинным желтым зубам несвойственную им белизну. Затем санитар разделся до пояса и стал тереть рассыпчатым колючим снегом по бокам и неширокой груди. И совсем зря ехидно ухмылялся в сторонке Боровиков: ничего не было тут смешного, просто закалял человек лимфатическую систему.
Дневальные принесли пахучий гороховый суп. Как только первая ложка звякнула о котелок, храп в углу мгновенно прекратился и Сероштан поднял голову. Такими пустяками, как умывание, Сероштан заниматься не стал, а сразу приступил к более насущному. Ел полтавчанин обстоятельно и не спеша, каждый раз облизывая ложку начисто.
После завтрака в землянку пришел командир взвода. На вопрос о возрасте младший лейтенант солидно говорил, что ему скоро «стукнет двадцать», а в глубине души, несмотря на полугодовой командирский стаж, все еще стеснялся своих пожилых солдат. С одним только Крутицким не чувствовал он никакого смущения.
Младший лейтенант принял от помкомвзвода Кошкина рапорт, поздоровался с бойцами. Отыскав глазами Крутицкого, покровительственно спросил:
– Ну как, отоспался?
– Давал храпака! – ответил за друга Боровиков, и Крутицкий долго потом не мог простить ему этого.
Молодой солдат терпеть не мог, когда командир взвода начинал шутить с ним, вгонял в краску. Он сильно подозревал, что младший лейтенант только на людях держится так серьезно – не подступись. Если бы не почетные звездочки на командирских погонах, давно бы уже отбил Крутицкий охоту у младшего лейтенанта насмехаться над ним. Была у него тайная мечта – побороться когда-нибудь с офицером. Хотя тот был и повыше его ростом, показал бы он ему некоторые саратовские приемы, – как пить дать, положил бы на обе лопатки лейтенантика-одногодка со всеми его звездочками.
– А у вас прохладно, – сказал командир взвода. Он перевел глаза с одной стены землянки на другую, словно хотел определить, где больше щелей. – Придется подновить: в этой деревне простоим долго.
– Как в Столбовке? – невинным голосом спросил Боровиков, намекая на памятный всему взводу случай в деревне Столбовке, где только расположились на отдых, как пришел приказ двигаться на передовую.
Командир взвода пожал плечами:
– Комбат сказал: проживем здесь не меньше недели.
– Товарищ младший лейтенант, – взмолился тяжелый на подъем Сероштан, – стоит ли из-за одной недели ремонт начинать?
Младший лейтенант выпрямился: ему показалось, что подкапываются под его авторитет командира.
– Немедленно приступить к ремонту землянки! – громко и строго сказал он, бессознательно подражая адъютанту комбата, известному в полку доскональным знанием устава и самым зычным командирским голосом. – Помкомвзвода Кошкину в шестнадцать ноль-ноль доложить о готовности, – добавил младший лейтенант уже обычным своим тоном и пошел к выходу – прямой и тоненький, как свечечка.
2
Старший сержант Кошкин, в прошлом колхозный бригадир, человек неторопливый и хозяйственный, обошел землянку, оглядел ее внутри и снаружи, собрал командиров отделений и распределил между ними работу. Два отделения были направлены на заготовку материала: одно – разбирать дырявую крышу землянки, на долю последнего выпало углублять пол.
– Кругом леса дремучие, а они, чертяки, такие кривули ложили! – неожиданно возмутился сержант Черных и далеко в сторону отшвырнул кривую жердь, только свист пошел. – Не землянку построили, а собачью конуру, строители!
Сибиряк редко выступал с такими обширными речами, и все, приостановив работу, внимательно выслушали его и до конца проследили полет жерди.
– Какая она ни была плохая, а все-таки помещение… – вполголоса проговорил вечно чем-нибудь недовольный Авдеев. – А теперь старую землянку разорили, а новую – еще неизвестно, построим ли к вечеру…
– Набирай на лопату поменьше земли, тогда и завтра к вечеру не кончим! – сказал Крутицкий.
Боровиков, работавший рядом со своим приятелем, поощрительно хмыкнул.
– Следи лучше
