Рустам Агишев - Луна в ущельях
Когда компания проходила мимо, Вика невольно взглянула на мужчин более внимательно. Один, постарше, лет под тридцать, был высок, худощав; недорогой модный костюм сидел на нем небрежно и элегантно; с тонкой усмешкой на интеллигентном породистом лице он слушал своих спутниц. Вике показалось, что где-то она видела это лицо, но где именно — припомнить не могла.
Зато в другом Вика узнала наведывавшегося изредка в корт юного лоботряса Валерия Чижа, дважды срезавшегося на экзаменах в институт и уже третий год околачивавшегося без дела по ресторанам и спортзалам. Он и в самом деле немного смахивал на птицу со своими тонкими, прямыми, как палка, ногами и черным беретом, нарочито надвинутым почти на самые брови. В узком лице его было что-то глубоко порочное, почти отталкивающее.
Лениво скользнув черными матовыми глазами по лицу Вики, Чиж сделал вид, что не узнал ее.
Сунув покупки в сетку, Вика вышла из магазина. В ярко освещенном подъезде еще сновали люди, а чуть в стороне, у обочины мостовой топтались возле коричневой «Волга» те четверо. Девушка в голубой косынке стояла чуть поодаль и, нервно теребя под круглым, еще совсем детским подбородком концы косынки, упрямо отчего-то отказывалась.
Не раздумывая, Вика шагнула к ним.
— Девочки, можно вас на минутку?
Девушки вздрогнули, словно застигнутые врасплох.
— Чего вам? — угрюмо бросила голубая косынка.
— Не пора ли по домам? Двенадцатый час.
— А ты нянька? — отпарировала оранжевая. Браслеты резко звякнули.
— Не нянька, но… Пионерлагерь имени Гайдара забыли? — И мягко, дружески добавила: — Идемте лучше домой, девочки… поздно сейчас ездить.
— Я ей говорю, а она… — несмело начала голубая.
— Молчи! Мы вышли из пионерского возраста, товарищ вожатая! — огрызнулась опять оранжевая.
— Приветик будущему мастеру спорта! — сказал Валерий Чиж. — Что это за башенный кран, думаю, маячит перед глазами? А это, оказывается, вы, уважаемая.
— Это ты, малыш? — обернувшись, Вика снисходительно взглянула на него озорными, смеющимися зелеными глазами. — Тебя не сразу и заметишь. Куда это вы собрались?
— Отсюда не видно. Может, составите нам компанию? Как, Игорь Юрьевич?
— Места хватит всем, — Лебедь с деланной готовностью распахнул дверцу «Волги».
— В другой раз. А сейчас поезжайте одни.
— Раз Эйфелева башня не желает… — повернувшись к ней спиной, Чиж галантно пригласил в машину девиц.
Те нерешительно переглянулись, а Вика твердо повторила:
— Девочки останутся здесь.
Чижа взорвало:
— Ты чего командуешь? Проваливай, пока вывеска цела!
Конечно, он это сделал себе на беду. То, что произошло в следующее мгновение, мог бы запечатлеть замедленной съемкой только киноаппарат. При демонстрации появилась бы на экране крупным планом узкая женская рука, которая ловко перехватывает мужскую, выворачивает ее и с силой оттягивает вниз. Лицо Чижа перекашивается, и, взвыв от ярости и боли, он валится за кадр. (Любители самбо оценили бы по достоинству этот великолепный прием.)
Девицы с визгом отскочили и кинулись бежать. Чиж хотел наброситься на Вику, но его приятель почел за лучшее втащить его в машину. Чиж высунул голову со съехавшим на затылок беретом:
— Ты мне еще поплатишься за это, каланча!
Вика не удержалась и показала ему нос. «Волга» умчалась.
Шагая по пустынным улицам домой, Вика злилась, что впуталась в эту историю, но потом вспомнила, как осел на тротуар генеральский сынок, как бежали потом по асфальту с туфельками в руках, сверкая голыми пятками, школьницы, и развеселилась.
«Конечно, меня могли побить, это я легко отделалась. И вообще, — тут она с необыкновенной ясностью осознала внезапно прорезавшуюся, такую простую в сущности мысль, — что могу сделать я одна? Сегодня эти юбчонки не поехали, а завтра?»
На следующий день Вика Гончарова вступила в народную дружину. С той поры в глазах ее появилось новое выражение, в котором причудливо сочетались печаль и решимость. Ей было бесконечно грустно наблюдать темные стороны жизни, с которыми теперь приходилось сталкиваться, — тем самоотверженнее кидалась она в бой. Ребята в дружине полюбили ее и называли полным именем — Виктория, им нравилось это гордое слово, означающее по-русски «победа».
3
Обитая железом тяжелая дверь отворилась, и, раздвинув зеленую портьеру, в комнату вошел Вадим.
— Не помешаю?
— Заходите, заходите, Вадим Аркадьевич. Здравствуйте!
Вика, немного волнуясь, как всегда в присутствии симпатичных ей рослых мужчин, поднялась ему навстречу. Они обменялись крепким рукопожатием и сели рядом на диван.
От Вики не ускользнул землистый цвет лица Сырцова, но она не стала расспрашивать, а, поглядывая на него своими зелеными глазами, заговорила о вчерашнем концерте.
— Я не разбираюсь в тонкостях, — и щеки ее слегка порозовели, — но мне очень понравилось. Как будто силы у тебя удваиваются и смерти совсем нет. Как вы считаете?
Конечно, ничего менее подходящего нельзя было придумать. Вика сразу спохватилась, беспокойно взглянула на его бледное, отечное лицо, на воспаленные от бессонницы глаза и постаралась перевести разговор на другую тему.
Вадим заинтересовался результатами поисков в других партиях, где тоже искали исходное сырье для минеральных удобрений. Вика пересела на свое рабочее место за стол, уставленный приборами, стала листать журналы анализов.
— Алунитов кондиционных так нигде и не нашли, так, крохотное месторождение в верховьях Тулунги. Зато Горохов обнаружил очень богатые выходы марганцевых руд в западных отрогах Кедрового хребта. — Вика протянула несколько камушков пиролюзита.
Вадим перекатил их на ладони, одобрительно кивнул и положил обратно.
— Не меньше пятидесяти пяти процентов, — сказал он.
— Пятьдесят восемь, — уточнила лаборантка, и они опять замолчали.
Разговор явно не клеился. Она все думала, как бы спросить его про Зойку, но не станет он, конечно, слушать.
— Где вы, Вадим, устроились после больницы с жильем? — спросила Вика. — Не рано ли выписались?
— Да нет, не думаю. А живу там же, на Бруснинке. Привык, менять не хочется. Зачем вы меня все-таки звали, Виктория?
Вика помедлила и, выдерживая его тяжелый недоверчивый взгляд, сказала просто:
— Вам надо лететь в Москву, Вадим Аркадьевич.
Глаза геолога чуть потеплели, улыбаясь, он пристально взглянул на девушку, как бы что-то проверяя, потом сказал раздумчиво:
— Да, понимаю. А будет ли толк? Если уж Стырне не пробил.
— Толк будет! — уверенно сказала Вика и, выйдя из-за стола, взволнованно прошлась по комнате. — Вы — автор, и вы смелее, чем Ян Зигмундович. На вашем месте я дошла бы до ЦК. А уж там разберутся — даю голову на отсек!
— И конечно, тебе ее отсекут, дорогая, можешь не волноваться, и это даже к лучшему, короче будешь, — бесшумно появившийся в камералке Бабасьев пожал руку Вадиму и опять повернулся к девушке: — О чем шум?
— Зовэнчик, как же без головы? — принимая его тон, сказала Вика. — Чем я буду чихать, например?
Она потрепала его жестковатые волосы и снова повернулась к Вадиму, но Бабасьев не унимался.
— Когда полетим на Марс, — заговорщически подмигивая Вадиму, сказал он, — обязательно возьмем коллектором мою будущую жену.
— Чего я там не видела?
— Через марсианские каналы будешь нас перетаскивать.
— Молодость, — смеясь сказал Вадим.
— А ты уже в тираж собираешься, старик? Голову на отсек: она не давала тебе курить. Ох, уж эти мне чемпионы да перворазрядники!
Бабасьев перевернул табличку обратной чистой стороной и полез в карман за папиросами.
— Ладно уж, курите, — хозяйка лаборатории махнула рукой — все равно проветривать: скоро обеденный перерыв.
Геологи закурили и заговорили вполголоса о делах. Да, конечно, останавливаться нельзя. Все необходимое уже отгружено и, несмотря на сильные морозы, разведку надо довести до конца. И как можно скорее получить исчерпывающую картину Большого Пантача. Еще придется, конечно, сражаться за Пантач, надо!
— Ты вылетай, вылетай, хоть сегодня, Вадим, — говорил Бабасьев, по привычке теребя кончики усиков. — За отряд можешь не беспокоиться — все в порядке будет. Да и вообще не мешало бы тебе до лета отдохнуть где-нибудь на юге, старик. Храбримся, храбримся, а ведь все мы не из железа. Может, поедешь к моим родителям в Ереван? Как родного примут.
— Спасибо. Я подумаю, Зовэн. Спасибо. Я напишу тебе из Москвы, хорошо?
Зазвонил телефон, Вика взяла трубку. Отвечая, она невидящими глазами смотрела на Бабасьева, и Сырцов невольно стал следить за ними. Они ведь по-настоящему любят друг друга, ей-богу. И надежные его друзья. Вот и ладно, а он поедет в Москву, будет добиваться утверждения проекта. Будут удобрения, будет много хлеба, и завозить его не придется. А сам? А что сам? Ну и пусть, будь что будет! Это уже никого не касается. Главное — выстоять до конца, Сырцов, не струсить. И потом, дьявол возьми, чего ты в самом деле расхныкался? Стало быть, ехать, что ли?
