Гурам Панджикидзе - Седьмое небо

— Ничего не случилось, мне действительно жарко, и я предпочитаю выйти на улицу. — Натия постаралась улыбнуться.

Леван молчал. Он понял, что между Маринэ и Натией что-то произошло. Почему же Натия не захотела ему сказать об этом?

Когда они вышли из оперы, Леван остановил девушку, нежно взял ее за руки и заглянул в глаза.

— Натия, ничего не скрывай от меня, прошу.

— Ничего особенного не случилось. Мне просто не хотелось, чтобы этот хороший вечер был испорчен чем-нибудь, пусть даже совсем незначительным,

Они молча пошли до Руставели.

— Леван, прошу тебя, не теряй чувства юмора.

— Трудно, но другого выхода нет. Постараюсь.

— А сейчас, раз все кончилось благополучно, если ты очень попросишь, я немедленно отвезу тебя к бабушке!

— Я, честно говоря, уже потерял надежду, что когда-нибудь познакомлюсь с ней. — Леван окончательно преодолел дурное настроение.

— Только имей в виду, времени у нас не очень много.

— Сейчас же поймаю машину.

— У первого же цветочного магазина остановимся, купим гвоздики.

— А розы нельзя?

— Только гвоздики. Бабушка очень любит гвоздики.

Леван остановил такси.

— Ты сядь первым, я выйду у цветочного магазина.

— Я тоже выйду, ты одна не сможешь выбрать. А бабушка любит сладкое? Я куплю что-нибудь. Теперь уж зубы у нее не будут болеть.

— Бабушка любит, когда человек говорит мало и не говорит беззубые остроты.

— А ты похожа на бабушку?

— Как две капли воды.

— Тогда я навеки онемею.

— На это я не надеюсь.

После недолгой паузы Леван снова заговорил:

— А как ты все-таки думаешь, понравлюсь я бабушке?

— Посмотри на меня! — деловито распорядилась Натия.

Леван повернулся. Натия лукаво оглядела его.

— Мне кажется, что понравишься.

— А как мне об этом узнать?

— Если она протянет тебе руку, значит тебя можно поздравить.

— А я должен поцеловать руку?

— Конечно, только не теряйся, ради бога! Бабушка старая музыкантша и привыкла к вежливым людям.

— А как я должен вести себя?

— Это зависит от создавшегося положения. Если я почувствую, что ты себя ведешь не так, как надо, тогда я указательный палец левой руки приложу к подбородку. Понял?

— Понял! — рассмеялся Леван.

Ольга Дмитриевна с удивлением смотрела на молодых людей.

— Знакомься, бабушка, мой друг Леван Хидашели.

Леван стоял молча. Ждал, когда бабушка протянет ему руку. Но та не протянула, даже слова не произнесла и, молча повернувшись, пошла в комнату.

— Я погиб! — вырвалось у Левана, он с трудом сдерживал смех.

— Крепись! — прошептала Натия. — Знай, бабушка не переносит смеха без причины.

Ольга Дмитриевна надела очки, вернулась и бесцеремонно принялась разглядывать Левана. Парень ей понравился, и она протянула ему руку, которую Леван с подчеркнутой галантностью поцеловал.

— Прошу! — вымолвила старушка и повела гостей в комнаты.

Они уселись за круглым столом.

Бабушка пристально смотрела на Левана, и он под ее взглядом невольно заерзал на стуле, засмущался, машинально достал сигарету.

Натия подняла указательный палец к подбородку. Леван поспешно смял сигарету и полошил в карман.

— Да, так что ты сказала мне про этого молодого человека? — спросила Ольга Дмитриевна внучку.

— Он мой очень хороший друг.

— Видно, что хороший, но чем он занимается?

Натия подмигнула Левану. Это уже означало серьезную победу.

Леван приободрился и снова достал сигарету. И только собрался спросить, можно ли курить, как Натия снова поднесла к подбородку указательный палец. Леван опять смял сигарету и засунул ее в карман.

— Он инженер, работает в Рустави,

— Эта профессия любит серьезных людей.

— А разве Леван не серьезный человек?

— По теперешним парням трудно определить, кто из них серьезный, а кто нет. Теперь все хорошо одеты и у всех хорошая внешность. А кто твои родители? — неожиданно спросила Ольга Дмитриевна у Левана.

— Мать врач. Отец профессор, преподает в институте электромеханику, — Леван рукой указал на электролампу. — Они политически хорошо подкованы и морально устойчивы, — добавил он серьезно и выразительно поглядел на Натию: видишь, мол, какой я молодец.

Натия, смеясь, покачала головой.

— Бабушка, не напоишь ли нас чаем? Уже поздно, мы должны скоро ехать.

Бабушка что-то проворчала и вышла на кухню.

— Натия, по сравнению с 1913 годом уровень моего терпения стал в пять раз выше, но если я сейчас не закурю, то просто с ума сойду.

— Когда вернется бабушка, ты попроси, может быть, она и разрешит.

Натия села к роялю, который занимал почти всю комнату, Леван встал из-за стола и подошел к ней.

А Ольга Дмитриевна украдкой разглядывала молодых из кухни и довольно качала головой. «Хороший парень», — решила она наконец и вернулась в комнату с сахаром и печеньем в руках.

— Ольга Дмитриевна, вы разрешите курить?

Разрешение было получено. Леван закурил и прислонился к стене, так было удобней смотреть на Натию. Она играла и все время чувствовала его взгляд. Не смогла сдержать улыбки, потом подняла голову и взглянула ему прямо в глаза.

Леван растерялся. Он и сам не понимал, что с ним происходит. Еле сдержался, чтобы не подойти к ней и не поцеловать.

— Чай готов.

От голоса бабушки Ольги молодые очнулись. Натия перестала играть. Леван взглянул на потолок и вздохнул, будто говорил: «Боже, и в чем я провинился перед тобой?..» Натия поднесла к подбородку указательный палец, оба рассмеялись и сели к столу.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

День выдался знойный. Такие и в июле редко случаются. Жарко было на улице, а в мартеновском цехе воздух накалился, как в духовке. Сталевары беспрестанно пили воду, подбегали к вентиляторам, расстегивали комбинезоны и рубахи, подставляя ветерку вспотевшие тела.

— Что вы делаете? Воспаление легких захотели схватить? — закричал Леван, обходивший печи. У одной из них заметил Васо Хараидзе, жестом спросил, как, мол, дела.

Васо улыбнулся и поднял вверх большой палец в знак того, что все идет отлично. Лексо Арчемашвили тоже сиял, Леван никогда не видел его таким счастливым.

— Лексо, чему радуешься? — на ухо крикнул ему Леван и немного отошел от печи.

— Жена завтра приезжает, вот и радуется, — ответил за Лексо второй сталевар.

— Выздоровела?

— Спасибо вам, товарищ начальник, теперь здорова. Если не я, так мои дети отблагодарят вас за все.

Леван хлопнул по плечу сталевара.

— Работай хорошо, дорогой Лексо, это и будет твоей благодарностью!

Лексо Арчемашвили не умел выразить свою благодарность за то, что Леван помог устроить его жену в лучшую больницу, а потом выхлопотал ей бесплатную путевку в Гагры. Зато на работе он старался изо всех сил, чтобы потрафить Левану.

К Хидашели подбежал сталевар третьей печи.

— Просят к телефону!

— Кто еще… — пробурчал Леван и пошел в будку.

Звонил Хундадзе, приглашал его к себе.

Начальник цеха был в кабинете один. Перед ним лежал раскрытый журнал с паспортами сталеварения. Когда вошел Леван, он отложил журнал в сторону.

Помолчали. Потом Элизбар тихо сказал:

— Сегодня мы советовались с директором и главным инженером и решили представить тебя на звание Героя Социалистического Труда.

Хундадзе прищурил один глаз и испытующе поглядел на Левана. У молодого начальника смены по всему телу пробежала приятная дрожь. Он чуть было не охнул от радости, но вовремя сдержался. Только улыбнулся и спокойно сказал:

— Огромное вам спасибо, Элизбар Иванович!

— Только знай: никому ни звука, я не должен был тебе говорить об этом, но…

Хидашели еще раз поблагодарил и вышел из кабинета. Начальник цеха проводил его взглядом.

«Парню двадцать восемь лет, он уже, считай, Герой Социалистического Труда, а скоро будет и начальником мартеновского цеха», — подумал Элизбар.

Он окончательно решил, что в октябре уйдет с завода, и как будто даже успокоился. А радость жены его была безгранична. Только одного она боялась: вдруг муж передумает? Но боялась она напрасно — Элизбар был человеком с твердым характером и никогда своих решений не менял.

«Мне было пятьдесят, когда меня назначили начальником мартеновского цеха», — горько подумал Элизбар. Он достал папиросу, сунул ее в рот и задумался, потом, очнувшись, начал шарить в карманах. Шарил по столу, искал под бумагами, открывал ящик. Но коробка со спичками нигде не было. Хотел позвонить секретарше, передумал, махнул рукой и бросил папиросу в корзину для бумаг. «Завидую? Нет, нет, не завидую. Просто наша жизнь была гораздо сложнее и труднее. Нелегкая была жизнь!..»

Леван почти бежал по цеху. Хотелось лететь, он чувствовал прилив безграничной энергии. Арчил Хараидзе сразу же почувствовал, что у начальника произошло какое-то радостное событие. Он никогда не видел Хидашели в таком состоянии, но все же не посмел спросить, что случилось.