Александр Чаковский - Год жизни
И, резко меняя тему разговора, он каким-то стеклянным голосом сказал:
— Я хотел поговорить с Андреем о нормах. У меня там нормировщик невесть что намудрил. А как у вас?
Светлана ответила, что нормы, первоначально установленные мною, оказались почти такими же, как те, новые, что установил нормировщик.
— Поэтому рабочие и давали у вас такие низкие темпы, — убежденно сказал Крамов и, точно возражая кому-то, добавил: — Что же держит здесь, среди голых гор, людей, если не деньги?
— Однако на вашем участке и после пересмотра норм показатели выше наших.
— Я сумею дать проходку, чего бы это ни стоило! — неожиданно жестко сказал Крамов, — А вы… вы еще комбинаты бытового обслуживания, пожалуй, надумаете строить.
— Андрей считает, что надо улучшить жизнь людей.
— Романтик! — с явной насмешкой произнес Крамов. — Романтизм — неплохая штука, но в показателях строительства туннеля такой графы, к сожалению, нет. Иначе Андрей был бы на коне. Впрочем, Светлана Алексеевна, я ведь тоже романтик.
— Вот как?
— А вы думали? Только моя романтика другая…
— Ну, видно, нам не найти Андреи, — прервала его Светлана.
Они прошли совсем близко от меня, но я, окруженный валунами, не видел их.
Когда их шаги и голоса замерли вдали, я вскочил. Мне хотелось побежать, догнать их, с разбегу схватить Крамова за плечо, с силой повернуть к себе, ударить его…
Зачем он сюда приехал? Ведь мы виделись всего несколько часов назад!
И вдруг я понял. Он трус, испугался, что наговорил лишнего, испугался, что я разгадал фальшь его слов, которыми он пытался прикрыть всю жестокость своих рассуждений о людях. Он испугался моего внезапного ухода и поспешил вслед за мной, чтобы новыми словами, новой игрой в искренность сбить меня с толку…
Крамов — трус, трус, трус! Когда-то он не опасался меня, считая меня мальчишкой, влюбленным в него, перед которым можно позировать безо всякой опаски. А теперь боится меня, боится своих неосторожно сказанных слов…
Злоба, охватившая меня, не была злобой отчаяния. Я чувствовал свою силу. Поражения, которые я только что потерпел, не угнетали меня, я знал, что буду бороться, драться!
Я шел, не выбирая дороги, спотыкаясь о камни, падал, но не чувствовал боли.
Первыми, кого я увидел на участке, были Светлана и Крамов. Они стояли и глядели на дорогу, ведущую к лесу. Но я появился с другой стороны, и они заметили меня лишь после того, как я подошел к ним вплотную.
Крамов шагнул мне навстречу с протянутой рукой. По лицу его расползлась улыбка.
— Ты куда пропал, парень? — громко спросил он. — Приезжаю — тебя нет. Встретил мастера — говорит, ты в горах остался, горным воздухом подышать. Пошли искать тебя со Светланой Алексеевной — не нашли…
Я прошел мимо Крамова к Светлане, как бы не замечая его протянутой руки.
— Ты почему не здороваешься? — громко спросил Крамов.
Я не ждал, что он спросит меня. Мне казалось, что он попросту опустит руку как ни в чем не бывало.
— Ведь мы недавно с вами расстались, Николай Николаевич, — сказал я, оборачиваясь и глядя прямо в его синие глаза, — я полночи у вас провел…
— А я как раз думал, что ты об этом забыл, — спокойно ответил Крамов, и глаза его чуть помутнели.
По дороге мчался «газик», приближаясь к нам.
«Кто б это мог быть?» — подумал я, стараясь разглядеть человека, сидящего рядом с шофером.
Это был Фалалеев. Он редко приезжал на участок, и я недоумевал: что привело его сюда, да еще в воскресный день? Фалалеев с трудом вывалил из машины свое тяжелое тело и, сопя и отдуваясь, подошел к нам.
— Ну вот, все в сборе, — сказал он, глядя да меня. — Какую ты кашу там заварил!
Я сразу понял, что речь идет о моем посещении обкома. Вероятно, кто-то позволил оттуда на комбинат и велел «призвать к порядку», «пропесочить» меня за все, что я там наговорил.
Ну, будь что будет! Обидно только, что все это происходит на глазах Крамова…
— Дома, дома! — восклицал между тем Фалалеев, всплескивая своими толстыми, короткими руками. — А расчеты рабочей силы у тебя есть? А потребность в стройматериалах учтена? А по какому проекту строить, ты знаешь? Дома, дома!..
Я пожал плечами.
— Зачем вы все это говорите, товарищ Фалалеев? — сказал я, не гляди на него. — Ведь вопрос решен…
— Что решен? — взвизгнул Фалалеев. — Ты думаешь, если секретарь обкома скомандовал, так завтра тебе дома сами вырастут? Напел им лазаря… Секретарь обкома директору звонит, исполком звонит, завтра инструкторы приезжают, из дачного поселка хозяйственного актива три разборных дома забрать грозятся — все для товарища Арефьева, народолюбца… Не мог с нами по-простому, по-товарищески договориться? Я тебя спрашиваю: не мог?!
Я стоял совершенно ошарашенный и ничего не мог понять.
— Ну, шагай в свою контору, — продолжал Фалалеев, — давай расчеты, завтра в девять ноль-ноль приказано доложить директору…
Я почувствовал прилив огромной, все заслоняющей радости. Все, что не касалось сейчас домов, отошло на задний план. Я с размаху обнял Фалалеева, тщетно пытаясь охватить руками его широкое, толстое туловище…
12
Удивительно быстро наступает зима в Заполярье! В первых числах сентября в горах выпал первый снег, сразу стало холодно. Ветер стал пронзительно резким, колючим. Он усиливался с каждым днем и уже мешал ходить, неожиданными порывами пытался сбить с ног. И только зеркальные озера, укрытые горами и лесом, оставались спокойными.
Начались заморозки.
Просто не верилось, что совсем недавно солнце не заходило круглые сутки. День на глазах становился короче, и ночная тьма отвоевывала у суток все больше часов.
Первый большой снег выпал ночью. Затем не переставая он шел весь день, всю ночь и половину следующего дня. Наши новые, за короткий срок поставленные дома со всех сторон занесло снегом. А ветер все дул и дул, сметал снег с открытых мест и заваливал горные ущелья, сглаживал неровности гор и огромными сугробами-карнизами нависал над лощиной.
Теперь солнце не показывалось совсем. Наступила полярная ночь.
Я увидел все это как-то внезапно, сразу. Все предыдущие недели строительство домов, проходка захватили меня целиком, без остатка. Я был до того увлечен работой, что не имел времени оглядеться. Мы уже прошли полкилометра туннеля и теперь регулярно выполняли норму проходки. Грохотали взрывы в забое, сотрясая снег на горе; воздушные волны, бьющие из штольни, подымали маленькие снежные смерчи перед туннелем; круглосуточно сновал электровоз, таща из штольни нагруженные породой вагонетки; круглые сутки не гасли раскачивающиеся на ветру электролампы, освещающие заснеженную строительную площадку.
Треск бурильных молотков был теперь снаружи уже не слышен. Мы ушли далеко в глубь горы. Зато в самой штольне стоял несмолкаемый гул бурения и шум вентилятора, нагнетающего свежий воздух. Вперед, вперед! Все мы были одержимы только этой мыслью, стремились к одной цели.
В то дни весь наш маленький коллектив представлял собой одно целое. Мы так сроднились за месяцы неудач и достижений, побед и поражений, так много было дел, которые стали для нас главными делами жизни, что мы как бы слились в одну семью.
Светлана тоже была захвачена работой. Казалось, в работе она ищет забвения и старается так измотать себя, чтобы уж не оставалось ни времени, ни сил для размышлений. Она почти не покидала забоя, прикрытого завесой буровой пыли. И тем не менее успевала заниматься с Зайцевым, который аккуратно два раза в неделю приходил на наш участок.
В эти дни на одном участке железной дороги, идущей вокруг горы и соединяющей рудник с обогатительной фабрикой, произошел снежный обвал.
К счастью, лавина, обрушившаяся с горы, оказалась не слишком большой, сила ее иссякла в пути. Засыпав железнодорожное полотно, она почти не причинила вреда домикам стрелочника и путеобходчика, расположенным метрах в двадцати от линии, — только оконные стекла были выбиты воздушной волной.
Комбинат объявил аврал. Все рабочие, не занятые в сменах, двинулись на место обвала расчищать путь.
Я, Светлана и несколько рабочих восточного участка вернулись только на другой день. Осунувшиеся и замерзшие, мы шатались от усталости. Путь был расчищен, движение поездов восстановлено.
Я проводил Светлану. Она села на постель как была — в ватнике, в покрытых ледяной коркой валенках; в тепле с них тотчас же стала стекать вода.
Несколько минут Светлана молча сидела на постели, потом протянула руку за зеркальцем, стоящим на тумбочке.
Посмотрелась в зеркало и тут же бросила его на кровать.
Ждали малоснежную зиму. И не угадали. Огромные снежные карнизы нависали над железнодорожной линией и над строительными площадками туннеля, грозя обрушиться вниз. Управление комбината распорядилось строить противолавинный вал.
