Владимир Солоухин - Прекрасная Адыгене
Благодаря встрече с посторонними альпинистами возникают три дополнительных мотива в моем рассказе: неожиданная спортивная проблема, песенный вечер и забавный курьез. Начнем по порядку.
Эти парни оказались альпинистами-частниками. Видимо, я заморгал столь недоуменно, что Александр Александрович пустился в объяснения, не дожидаясь моих вопросов. Все должно проходить в организованном порядке, в том числе и развитие альпинизма. Купить путевку в своем городе, приехать в альплагерь. Включат в отряд, дадут инструктора, поставят на довольствие, выдадут снаряжение. Снаряжение, правда, общее, а не твое, подогнанное по всем статьям. Перемеряешь десять башмаков и штормовок, и все равно они будут либо тесноваты, ибо слишком просторны. Но зато не надо покупать, обзаводиться на веки вечные. Сходил в горы – и сдал на склад. Продукты тоже на складе. Медслужба, спасательная служба, распорядок дня, режим поведения – все распределено и расписано. Значкисты к значкистам, разрядники к разрядникам, мастера к мастерам. Точно известно, какой отряд и куда вышел, какая задача и каков предполагаемый результат.
Но вот некий человек, индивидуалист и гордый одиночка, не хочет путаться с путевками и лагерями, со столовой и складом, капризным инструктором и строгим начальником лагеря. Он идет в горы самостоятельно, с товарищами, такими же гордецами. Они – спортсмены; конечно, владеют техникой, навыками. Но они не хотят отрядов, очереди на склад и общественного питания.
– А как же значок, разряд, спортивная категория?
– Им и это не нужно. Они пренебрегают разрядом и званием мастера спорта. В этом, конечно, что-то есть, но обыкновенные нормальные альпинисты их не любят. Я помню случай: пошли мы на сложный траверз на Кавказе и вдруг видим, что на этот же траверз выходят двое альпинистов – муж и жена. Ему тридцать лет, ей девятнадцать. Одеты красиво, стильно. Снаряжение превосходное. Разноцветные французские веревки, итальянские карабины, заграничные трикони… Мы сообщили по рации в лагерь, что встретили одиночек, идущих на «шестерку», и получили приказ спустить их вниз. А как спустишь? У него в руках ледоруб. Конечно, справились бы, навалясь коллективом; но хоть одна жертва или травма, зачем она нам, ради чего? Не диверсанты же они, не вражеские парашютисты во время войны! Нам настойчиво приказывали связать их, если будут сопротивляться, но мы их не тронули. Альпинист объяснил нам, что уже много лет готовился к восхождению, хорошо знает маршрут, хорошо подготовлен физически, располагает хорошим снаряжением. Оставили их в покое.
– Чем закончилось дело?
– Трагически. Он упал и сломал себе позвоночник. Пришлось молодой жене идти вниз. Через два дня она набрела на грузинскую экспедицию. Бедняга был еще жив, когда за ним пришли, но потом все равно умер.
– За что не любят нормальные альпинисты таких одиночек?
– Вот за то и не любят. При несчастных случаях приходится их спасать. Весь лагерь выходит на спасработы. Срываются занятия, нарушается расписание восхождений. Представь себе, человек приехал на двадцать дней по путевке, чтобы пройти программу и получить разряд, а приходится половину смены заниматься спасательными работами. Это все равно что пожар в деревне во время уборочной кампании. День дорог, но все бросай, иди тушить.
– В организационных отрядах разве не случается таких происшествий?
– Случается. Но все-таки реже, и потом – тут уж другое дело.
– Странно, что их не интересуют спортивные достижения: разряды, степени, звания.
– Достижения их интересуют. Если они сделали Корону, то они ее сделали. Это их достижение. А разряд… Обходятся же альпинисты всего мира без наших разрядов.
– Как так?
– Ты что же думаешь, немецкому, французскому, английскому альпинисту тоже присваивают разряды? Они даже представления не имеют, что это такое – разряд.
– Но как же оценивают его спортивную квалификацию?
– Просто знают, что этот человек сделал северную стену Монблана. И он про себя это знает. Остальное не важно.
С особенным интересом я стал смотреть на альпинистов-одиночек, собирающихся взойти на Корону. Кое-что в их действиях отличалось от наших действий. Они держались особняком, хотя в той же хижине. Они очень тщательно смазывали вечером свою обувь какой-то специальной вонючей мазью, а мы этого не делали. Но особенно сильно отличались они от нас своим ужином. Приготовить ужин на троих – это не то что общее ведро на нашу ораву. Они резали свежие помидоры и поджаривали их на сковороде. Они шинковали на сковороду свежую капусту. Они жарили свежее мясо. От аромата их борща можно было сбежать из хижины. Но самые большие терзания начались, когда разнесся запах крепкого и хорошо сваренного черного кофе. Оля схватилась за мой рукав:
– Папа, я не могу! Я не могу! Я хочу кофе.
– Успокойся, сейчас закипит наше ведро, и будет чай.
– Какой это чай?! Это просто горячая вода. Целое ведро горячей воды. А я хочу черного кофе. Маленькую чашечку. Ты слышишь, как пахнет?
Трепетный, захлебывающийся шепот Ольги долетел до слуха альпинистов-частников. Бородатый парень подал Оле чашку с драгоценным напитком. Высота 3200. Безмолвные горы. Недостроенная хижина. Температура на улице около нуля с переходом на легкий заморозок. Позади очень трудный день. Три взлета. В руках Ольги чашечка настоящего кофе. Она говорит, что никогда еще не испытывала подобного непередаваемого блаженства.
Вечером альпинисты-частники настроили гитару и начали петь разные песенки.
Были песни и у других костров на нашем бивуаке в главном лагере. Они повторялись, репертуар подобных концертов для меня прояснился, можно сделать некоторые общие выводы.
Хороших песен и хороших романсов, как правило, не поют. Очень любят, правда, петь смеляковское стихотворение «Если я заболею». Но я слышать не могу, когда стихотворение перевирается, а они вместо «в изголовье поставьте ночную звезду» поют: «в изголовье поставьте упавшую с неба звезду». Вообще же песни подобраны с той долей бродяжьей романтики, которая больше свойственна, наверно, обычному широкомассовому туризму, нежели строгому альпинистскому спорту. Я взял у начспаса и перелистал пухлый песенник, частично машинописный, частично переписанный от руки. У начспаса за многие годы собраны, видно, все песни, поющиеся альпинистами, поэтому могу свидетельствовать, что нет ни одной хорошей альпинистской песни.
Самая лучшая известна не только альпинистам, потому что ее исполняют по радио:
В суету городов и в потоки машинВозвращаемся мы – просто некуда деться.И спускаемся мы с покоренных вершин,Оставляя в горах свое сердце.
Так оставьте ненужные споры,Я себе уже все доказал —Лучше гор могут быть только горы,На которых еще не бывал.
Не бог весть какая это альпинистская песня, но все же в ней есть и некоторая гордость, которая альпинистами заслужена, ощущение, так сказать, исключительности занятия и, кроме того, очень верный психологический мотив во втором куплете. Альпинист если что и хочет доказать, то доказывает в первую очередь самому себе. Горы – не стадион для футбола, не ледовая площадка для фигурного катания, не соревнования по легкой атлетике. Зрителей нет. Зрители такие же участники, как и ты сам. Если ты взошел на вершину, то и они взошли тоже. Друг друга не удивишь. А себе кое-что докажешь. Не напрасно у другой альпинистской песенки, слов которой я не запомнил, примерно такой смысл: «Зачем мы идем на вершину? Нет там ни руд, ни кладов, ни драгоценных камней. Там ты найдешь только победу над собой».
К этим же примыкает, по-моему, и третья песня, два куплета которой мне удалось записать по памяти.
Кто сказал, что я сдал,Что мне рук не поднять.Что я с песней порвал,Что рюкзак не собрать?..
Уложу в рюкзаке, что хранил и берег.Что подарено мне от озер и дорог,Неба синего синь, скал слепящий оскал,Сроки мне отодвинь, я свое не сказал.
Слова самодеятельные, но все же слова, ибо девять десятых песенок, поющихся у альпинистских костров, бездарная и пошлая тарабарщина, главным образом на мотивы известных песен. Для того чтобы мое суждение не показалось строгим и чуть ли не снобистским, выпишу несколько примеров:
Раскинулись горы широко,Под нами плывут облака,Товарищ, мы лезем высоко,Вершина еще далека.
«Товарищ, я дальше не в силах идти, —Сказал альпинист альпинисту, —Болит, разрывается сердце в грудиИ легкие дышат со свистом…»
К ногам привязали ему ледоруб,В палатку его завернули,Потом репшнуром обвязали егоИ в пропасть тихонько столкнули…
* * *Солнце скрылось за горою,Дали гор покрылись дымкой серебристой,А вечернею пороюВозвращались из похода альпинисты.Много дней они бродили,Штурмовали неприступные вершины…
* * *По обычаю по туристскому,По преданию альпинистскому,Мы не пьем вина, не целуемся,С утра до ночи все страхуемся.Страхуй ты меня, потом я тебя…
* * *Пусть крепок верный ледоруб,Пусть вбито три крюка,Прощальный крик сорвался с губ,И пропасть глубока.
Ну, и так далее, вплоть до жалостливого блатного мотивчика, бог знает как оказавшегося здесь, на такой высоте, среди ледовых громад, слегка посеребренных густотой и яркостью звездного неба:
