Вилис Лацис - Безкрылые птицы
Весело и оживленно они перебрались со всем имуществом. Навстречу им протягивались услужливые руки, принимая бутылки, стаканы, тарелки с закуской. Стулья сдвинули теснее, чтобы могли поместиться все.
Карл предусмотрительно уселся рядом с форманом. Наливали, чокались, пили. Стаканы ни на минуту не оставались пустыми. Никто не отказывался, никто не смел уклоняться. Волдису тоже волей-неволей пришлось пить. Он отпил полстакана и поставил его обратно на стол.
— Это не дело, пей до дна! — настаивали все. — Если ты заодно с нами, ты и пить должен наравне.
До дна! До дна! Третий, четвертый, пятый. Водку, пиво… Запахло перегаром. Скатерть была залита пивной пеной, соусом из-под жаркого, водкой. Пианино дребезжало, как рассохшаяся телега. В воздухе клубился табачный дым.
Люди обнимали друг друга. К щеке Волдиса прижалось чье-то заросшее щетиной лицо — пахнуло перегаром, слюнявый рот что-то шепелявил на ухо.
— Поцелуемся, друг. Милый, хороший мой…
Пьяный человек плакал, неизвестно о чем, утирал жесткой рукой слезы и тянул к нему мокрые губы.
Волдиса душило непреодолимое отвращение, хотелось стряхнуть с себя руки незнакомого человека, отвернуться от его слюнявого рта, но не было сил: пятый и шестой стаканы водки уже горели в крови, затуманивали взгляд, подавляли волю. Прошло еще сколько-то времени, и внезапно Волдис почувствовал перемену. Помещение озарилось желтым светом, пивная гудела, но казалось, что все это где-то далеко, за стеной. За столом сидели люди, раскрывали рты, размахивали руками, но нельзя было понять ни слова.
По ту сторону стола сидел форман, обняв одной рукой Карла. Карл смеялся. Форман что-то рассказывал о себе, о тех временах, когда он еще творил чудеса, когда у него было больше силы и ума, чем полагается обыкновенному человеку. Так приятно рассказывать, когда есть кому слушать.
Опять гремело пианино. Двое молодых мужчин встали из-за стола и начали танцевать.
Стол уже наполовину опустел. Официантка убирала пустые бутылки и посуду.
— Мы ведь еще будем пить? — спросил у формана давешний оратор.
— Ну конечно, ведь еще рано.
— Барышня, еще одну такую же порцию!
— Пожалуйста.
— Стойте, теперь я хочу поговорить с пианисткой! — Форман подмигнул одним глазом и под бурное ликование всех сидящих за столом неверными шагами поплелся к пианино.
— Барышня, вам не скучно? — спросил он по возможности галантно. — Могу я составить вам компанию?
Пухлая женщина кокетливо улыбнулась и покачала отрицательно головой. Но форман, прищурив глаза, тихонько ущипнул ее за грудь.
— Что вы, господни! Как это можно! — пианистка пыталась разыграть оскорбленную.
— Да я ничего! Извините, барышня! — и, уходя, форман погладил ее пышную, затянутую в корсет грудь.
Попойка продолжалась. В зал все прибывали гости, вскоре не осталось ни одного свободного столика. В бильярдной поднялся шум — два мясника в полосатых костюмах порывались драться.
— Я говорю — карамболь был! — упорствовал один.
— Не мели глупости, я видел, что не было! — спорил другой.
Скорее всего они попытались бы разрешить спор кулаками, если бы маркер не позвал на помощь дюжего официанта из нижнего этажа, который быстро успокоил их разгоряченные головы.
Форман опять начал обнимать Карла.
— Я люблю таких парней, как ты, — лепетал он, брызгая на него слюной. — С такими парнями я с удовольствием выпью. Не то что с каждым шалопаем, кто пригласит. Ты не бойся, тебе работенка будет. И твоему приятелю будет. Если я дал слово, на меня можно положиться. Как зовут твоего приятеля? Витол? Я его записал или нет? Не знаешь? Тогда я взгляну. — Непослушными пальцами он нащупал записную книжку, долго перелистывал ее, пока нашел нужное. Разбирал по складам, считал. — Витол, говоришь? Нет, здесь нет Витола… — Записал Волдиса и взглянул через стол. — Ты, Витол, у меня записан. Приходи завтра в Экспортную гавань, на «американца».
— Благодарю, господин форман.
— Только молчи, никому ни слова. Если кто спросит, скажи, что ничего не знаешь ни про «американца», ни про список. Не могу же я один взять на работу всю Ригу. Я взял тех, кто мне нравится. А нравятся мне ребята, которые любят весело пожить, вот, например, ты и твой приятель, вы мне нравитесь.
Прошел час. Волдис совсем размяк, разнежился. Хотелось говорить о себе, о своих стремлениях и несправедливостях жизни. Обнять бы кого-нибудь, горько улыбаться и шептать грустные слова. Эти люди были так милы, добродушны. Они товарищи и хорошо понимают друг друга… И какой славный человек сидит по ту сторону стола, держит в руках записную книжку. За какую-то бутылку водки он записал на работу. Добрый, добрый человек…
Никто уже не хотел пить, пиво и вино больше проливали на пол, чем пили.
— На сегодня хватит, — бормотал форман. — Барышня, сколько мы должны?
— Сейчас. Сколько у вас было? Полштофа, полштофа, полштофа, пиво, жаркое, лимонад… Пожалуйста, тридцать два лата сорок сантимов.
— Сколько нас здесь? — застольный оратор с трудом поднялся и начал считать: — Одни, два, четыре, шесть, семь… Да, семь. Высчитай, сколько приходится на человека.
— Нас восемь, а не семь! — пробормотал кто-то пьяным голосом.
— Что ты врешь! — вполголоса оборвал его тот же оратор. — Неужели ты и его считаешь? — указал он на формана.
— Его нет… нет. Это дело другое. Только мы, сколько нас тут есть.
— Получается по четыре лата шестьдесят три сантима на брата! — объявил форман.
— Ну, это пустяки.
— Ни черта мы не можем пропить.
— Платите деньги.
Раскрыли кошельки, развязали узелки, завязанные на носовых платках, собрали деньги. Вытащил кошелек и форман, но распорядители набросились на него с таким возмущением, что ему оставалось только махнуть рукой и положить деньги обратно в карман.
— Нет так нет. Я не навязываюсь. Но только знайте — завтра с утра в Экспортную гавань. И никому ни слова. Понятно?
— Ну конечно, хозяин.
— Барышня, получите деньги. Пол-лата вам.
— Спасибо, господа. Добрый вечер, господа. Благодарю вас, господа.
Тяжелыми, неуверенными шагами спустился Волдис с лестницы. Дождь продолжал лить. У двери пивной прогуливались несколько человек. Они час за часом терпеливо ждали выхода формана. Завистливо посмотрели они на Волдиса: у него было несколько латов, за которые можно было купить себе работу.
— Кто это такие? — Волдис с трудом ворочал языком. — Чего им здесь надо? Карл, проклятый, куда ты девался? Я должен идти домой?
— Эх, Волдис, жизнь все-таки хорошая штука, надо только уметь жить!..
— Что ты сказал? Прекрасная? Что прекрасно? Жизнь? Возможно… не знаю. Ты… теперь пойдешь к… Милии?
— Милия славная девушка. Конечно, я пойду к ней.
— А что ты там будешь делать?
— Это моя тайна. Найди себе такую Милию, тогда узнаешь.
— И уже нашел.
— Кто она?
— Милия… Может быть, это Милия… может быть, Тилия, не знаю…
— Иди домой, Волдис, ты пьян.
— Сам ты пьян. Я еще держусь.
— Ладно, Волдис. Давай руку, попрощаемся.
— Боже ты мой, как жалко расставаться! Такими молодыми больше не встретимся. Прощай, прощай! Передай привет Милии! Только… не говори ей, что я напился как сапожник. Не скажешь?
— Не скажу, не скажу, если не хочешь.
— Ну, тогда иди. Может быть, жизнь и правда хороша. Завтра придет «американец». «А-ме-ри-ка-нец!» Тьфу! Меня… тошнит…
***
— Улица Путну! — резко выкрикнул кондуктор.
Волдис выбрался из вагона, неуверенно ухватился за столб у трамвайной остановки. Он уже не помнил, как сел в трамвай, как доехал.
Улица, дома, люди, лошади — все с головокружительной быстротой вертелось вокруг. Все предметы ожили. Мостовая, словно дразня, убегала из-под ног, а забор, стоящий невдалеке от мельницы, стремительно побежал навстречу Волдису и стукнул его в лоб. Но боли он не ощутил, он только почувствовал легкий толчок и что-то теплое, мокрое на щеке. Он не мог понять, почему встречные с таким удивлением смотрят на него, оборачиваются и усмехаются. Какая-то старушка укоризненно покачала головой.
— Молодой человек, а так напился. Как не стыдно?.. Оботрите хоть кровь…
— Вы сказали: кровь? Да, у меня есть кровь. У каждого живого человека есть кровь. Я знаю, вам она не нравится потому, что она красного цвета. Налейте себе в жилы молока, тогда вы станете красивой… А я… этого не сделаю…
Он шел дальше, глядя вперед широко раскрытыми глазами. Ему казалось, что он когда-то видел эти черепичные крыши, показался ему знакомым и запах селедки, доносившийся из дверей лавки. Он хорошо знал эти высокие деревянные ворота, у которых стояли бледная девушка и худощавый парень.
