Петр Капица - Ревущие сороковые
— Прошу вносить деловые предложения, — сказал он.
— Разрешите нам еще раз выйти на охоту, — попросился я. — Если убьем кита, то его можно будет записать «Моржу». Тогда все утрясется само собой.
— Ничего не утрясется, — возразил Стайнов. — Рано или поздно эта история всплывет.
— Что же вы предлагаете? — уже с кривоватой усмешкой поинтересовался Иван Владимирович.
— Провести строгое расследование и наказать виновных.
— Но это нам не родит кита?
— По-делячески подходим к принципиальному вопросу, — не без укора вставил Стайнов.
Замечание инспектора, видимо, обозлило Дроздова. Капитан-директор поднялся и, не обращая больше внимания на советчиков, сказал нам:
— Добро, идите на поиск. Если убьете кашалота. — придумаем, как оформить. С сегодняшнего дня китов не оставлять «на флаге», раз появились такие соседи. Заседание окончено.
Когда ушли из каюты Стайнов и Сорвачев, Иван Владимирович сердито дернул себя за ус, чтобы успокоиться, и сказал Куренкову:
— Михаил Демьянович, в следующий раз буду разговаривать только с тобой. Этих ортодоксов больше не приглашай.
Прежде чем отправиться на «Пингвин», мы навестили своего капитана. Сыретинский. лежал во втором отделении стационара — в небольшой каюте, в которой помещалось две койки. Увидев нас, старик обрадовался.
Узнав, по какой причине мы очутились на флагмане, Сыретинский обеспокоенно спросил:
— А о ките, который вас мог потопить, и помощи Сигге Хаугли они знают?
— Навряд ли. Мы договорились не болтать.
— Ну тогда мне головы не сносить, — упавшим голосом решил Сыретинский. — Не зря же душа болела.
— Но вас же не было на судне. Чего беспокоиться?
— Как вы не понимаете, что такого проис-.шествия не утаишь? А раз вы умолчали — еще
больше подозрений. Надо было хотя бы Курен-кову рассказать.
— Зачем? Чтобы он на нас взъелся?
— Куренков пошумит, пошумит и забудет, а вот стайновы на этом карьеру сделают. Тут ко мне кочегар Мазин приходил и уверял, будто на «Пингвине» его избили. Он неспроста этакое придумал.
— Но кто же ему поверит?
— Найдутся любители разоблачений. В общем натворили вы без меня дел, хоть на судно не возвращайся.
— А как у вас со здоровьем? — спросил Черноскул.
— Паршиво. Видно, отплавался я.
— Так чего же вам тревожиться? Оставайтесь на флагмане в должности больного, а мы уж помучимся, как-нибудь без вас управимся.
— Вы-то управитесь, ваше дело молодое, а мне на пенсию выходить. Тут надо все взвесить. Довольно мне за чужие грехи отдуваться.
Мы так и не поняли, что задумал наш капитан, но допытываться не стали. Зачем? Старика не переубедишь. Видно, напугал его кто-то на всю жизнь. Пусть уходит на пенсию.
Пожелав Сыретинскому скорого выздоровления, мы с тревожным чувством на душе покинули флагманское судно.
НА ОТСТАЮЩЕМ КИТОБОЙЦЕ
Приближалась антарктическая осень. Охота осложнилась: китобойцы далеко уходили от флагмана и тратили много времени на поиск, утомительное преследование и доставку китов.
Многие киты, побывав под выстрелами, сделались чрезмерно осторожными. Мы стали охотиться за кашалотами, у которых скорость была небольшой, китобойное судно могло настигнуть их.
Трефолев стрелял по кашалотам на полном ходу и, конечно, попадал не с первого выстрела. На каждого кита он тратил по семь-восемь зарядов. Все же мы убили двух кашалотов, об этом доложили капитан-директору. Тот похвалил нас:
— Молодцы! Не подкачали! Ждите приказа, у вас будут перемены.
Через день мы узнали, что приказом по флотилии Сыретинский переводится в штурманские помощники на базу, а Черноскул получает повышение: становится капитаном «Пингвина».
На китобойце люди заволновались: кто же теперь на «Пингвине» старпомом будет?
— Нашего штурмана назначат, — уверенно сказал Черноскул. Он что-то знал, но скрывал от нас. — Как вы думаете — Выдревич подойдет?
По хлопотливому характеру и умению обо всех заботиться Выдревич годился в старпомы, но ведь он третий штурман и к тому же слишком молод.
— Подойдет, — ответил я, все же не понимая, почему не называется моя фамилия.
Днем меня срочно затребовал к себе капитан-директор. «Пингвину» пришлось подойти к флагману и высадить меня в корзине на «Салют».
Капитан-директор принял меня в салоне.
— Садитесь, Товарищ Шиляев, — пригласил он. — Я вас вызвал для серьезного разговора. Знаю, что командовали «морским охотником»… И мне известно о вашем. стремлении познать китобойное дело. Появилась возможность отличиться. Сегодняшним приказом капитан и радист «Косатки» будут списаны с судна и понижены в должности. Экипаж этого китобойца, нужно сказать, разболтан сверх меры. Сумеете навести порядок на «Косатке» и наладить промысел?
Я немало наслышался об экипаже «Косатки». Капитаном на этом судне плавал нелюдимый и желчный человек, а гарпунером был нервный крикун — дальневосточник Захар Кротов, который до войны самостоятельно не охотился на китов, ходил лишь в помощниках прославленного гарпунера. Почти все люди на «Косатке» не ладили между собой и жаловались друг на друга. Недавно с этим судном случилось невероятное в условиях Антарктики: уйдя на промысел, оно не откликалось на радиозапросы более семи часов. Капитан-директор. встревожился: не раздавлено ли судно айсбергом?
Опросив моряков, видевших в этот день «Косатку», капитан-директор послал на поиски пять китобойцев. И вдруг во время ужина послышался голос радиста «пропавшего» судна. Оказывается, на «Косатке» никто не заметил, как отключилась антенна. Такая беспечность, конечно, вызвала гром и молнии.
После недолгого молчания под взглядом капитан-директора я ответил:
— Честно скажу, — не рвусь в капитаны «Косатки», На военном корабле налаживать дисциплину проще — там помогают старшины и боевой устав, а здесь… не знаешь, от какой печки плясать.
— Если есть опыт работы с людьми, то найдете эту печку. В общем, сегодня вы попадаете в приказ. Думаю, что на «Косатке» придется еще кое-какие замены сделать. Приглядитесь к экипажу. На первых порах пойду навстречу, а потом — не взыщите, потребую не только дисциплины, но и выполнения промыслового плана.
— Понятно. Когда прикажете приступить к исполнению обязанностей?
— Сегодня, как только сдадите дела на «Пингвине». Прошу не терять времени на митинги по случаю отбытия и прибытия. Сразу берите быка за рога — отправляйтесь на промысел. Во время охоты вам станет ясно, что надо сделать в первую очередь.
* * *Как многие люди, я не люблю резких перемен в жизни. Рутинер, сидящий во мне, принялся наговаривать: «Лучше бы тебе остаться на старом месте. Зачем менять привычное, к чему уже притерпелся? Новое, кроме лишних забот, суеты и трепки нервов, ничего не принесет».
Мне очень не хотелось уходить с «Пингвина», но на море не принято нарушать приказы.
В первый день на новом судне я вел себя как наблюдатель. Предложив вахтенному штурману идти на поиск китов, я остался на мостике, но выбрал такое место, чтобы никому не мешать. Пусть все здесь идет так, как было вчера и позавчера, тогда видней будет, что надо изменить.
На левом крыле мостика стоял гарпунер Захар Кротов. Это был приземистый, широкоплечий, с чуть кривоватыми ногами мужчина, одетый в деревенский нагольный полушубок, меховые штаны и валенки, оклеенные красной резиной. Обветренные скулы на его плохо выбритом лице выступали так, что находились в одной плоскости с хрящеватым, тонким носом. Небольшие глаза утопали под выпуклым лбом. Во время наблюдений за горизонтом они превращались в щелочки. Тонкие губы гарпунера выдавали его неуживчивый характер: они то и дело кривились, змеисто вздергивались, обнажая неприятные розовые десны и мелкие стертые зубы.
Моя отчужденность и молчание не нравились Кротову, он недовольно косился в мою сторону и наконец, не вытерпев, крикнул марсовому матросу:
— Эй, Чувахин! Почему молчишь? Заснул, что ли?
— Заснул, как же! — обиженно ответил бочкарь. — Может, сам заберешься в бочку поспать?
Опасаясь, что невоздержанный на язык матрос нагрубит, старпом, стоявший за машинным, телеграфом, поспешил сказать:
— Будет, Чувахин, обижаться. Внимательней поглядывай, здесь должны быть киты.
— Все равно упустим. Не раз уже находили, а что толку — по чайкам пуляем. Говорят, что курица, которая много квохчет, плохо несется.
— Довольно языком трепать! — прикрикнул на марсового гарпунер. — А то живо в промысловый трюм отправлю, не нужны мне пустобрехи.
— А я не капитан, мне не страшно, если в должности понизят, — не унимался марсовый. — Всюду теплей, чем в бочке.
— Вот видите, треплет языком и не остановишь, — обратился ко мне за сочувствием гарпунер. — Распустил прежний капитан, не матросы, а хулиган на хулигане.