Марк Гроссман - Гибель гранулемы
«Нет, что вы! Разве ж можно? — слышал он ровный голос Веры Ивановны. — Раз она — мужняя жена, значит, и разговор весь».
«Зачем же так определенно? — возражал ей Прокофий Ильич. — Всякие бывают браки. Нет, все-таки надо узнать, может быть, она несчастлива в замужестве».
Оленин смущенно покашливал в ладонь и раздумывал: «Конечно, брак священен в нашем обществе, но я понимаю вас, Абатурин: любовь нередко вступает в борьбу и со святыми и со святошами».
«Яка́ га́рна ди́вчина, — искренне восхищался Гарбуз. — Ты побала́кай с ней, Абатурин, а там поба́чымо».
— Вы — последний?
Этот звонкий голос раздался за его спиной так внезапно, что Абатурин даже не успел ни удивиться, ни растеряться. Он только коротко и нервно вздохнул и сказал, обернувшись:
— Здравствуйте… Я… — и обрадованно покраснел.
Женщина тоже смутилась и произнесла растерянно:
— Добрый день… Мы, кажется, уже встречались?
«Еще бы!» — хотел ответить Павел, но в это время оказался у окошечка.
— Пожалуйста, — пригласил он женщину, стоявшую за ним, — берите, а я после.
— Спасибо.
Она купила несколько газет и отошла в сторонку, освобождая место Абатурину.
Павел испугался, что она может уйти и, схватив газеты, поскорее вышел из очереди.
— Холодно… — сказала женщина. — Вон как метелит.
— Мне почему-то жарко, — сознался Павел.
Они впервые увидели друг друга днем и так близко — лицо в лицо.
Женщина была действительно празднично красива. Легкая вязаная шапочка не закрывала полностью ее светло-русых, с золотой искрой волос; большие синие или голубые глаза блестели от плохо скрытого волнения, и только губы, казалось, высохли от лютого степного ветра.
На ней было дешевое, но нарядное пальто, подчеркивавшее линии хорошо вылепленной фигуры.
Павел с сожалением и растерянностью посмотрел на свои бесформенные валенки, на темный ватник, из рукавов которого торчали кисти рук.
«Разве я могу ей понравиться? — раздраженно подумал он. — Такой милой и чистенькой… Черт! Причем тут «понравиться»? Она же — мужняя жена!». Он попытался помочь себе: «А может, вовсе и не жена, ее ведь спутали с доктором».
— Что же мы стоим? — спохватилась она. — Вы, верно, с работы, и мне домой надо.
— Я, правда, с работы, — наивно подтвердил Павел. Он смотрел на женщину широко открытыми глазами и молчал.
Ей, может быть, понравились его чистые и добрые глаза, мальчишеская застенчивость и нервозность. Это позволяло ей скрыть свою растерянность.
— Прощайте.
Человечество давным-давно выработало в себе умение понимать не только то, ч т о говорится, но и то, к а к говорится. И даже Павел, при всей его неопытности в подобных делах, знал, что можно сказать так, допустим, слово «дурачок», что это не только не унизит, но, напротив, обрадует мужчину. И наоборот, когда тебя хотят обидеть, то вполне могут вложить эту обиду и в слово «милый».
Иначе говоря, Павлу показалось, что женщина сказала «прощайте», вовсе не желая расставаться.
И Абатурин, удивляясь собственной отчаянной храбрости, внезапно улыбнулся и предложил:
— Можно, я провожу вас?
— Нет, не надо, — нахмурилась она. — Спасибо.
— Ну, да, — забормотал Павел, — я так неладно одет. Сам бы мог догадаться.
— Что за глупости, — пожала плечами женщина. — Идемте.
Она торопливо застучала ботами по асфальту тротуара, и Павел делал широкие шаги, чтоб не отстать.
Но вскоре она стала заметно задыхаться: проспект поднимался в гору, а женщина шла очень быстро.
Павел попросил:
— Постойте, пожалуйста. Вы же совсем запыхались.
Женщина остановилась, достала из сумочки платок, вытерла лоб.
— Я совсем не запыхалась. Вам кажется.
Чем круче поднимался проспект, тем чаще они останавливались. Женщина уже не возражала, но всякий раз, отдохнув, снова шла нерасчетливо быстро.
Тогда он не выдержал и сказал ей:
— Не сердитесь, но я не хочу, чтоб вы так скоро очутились дома. И потом — вы устаете.
Она вспыхнула, внимательно, даже подозрительно посмотрела на него и ничего не сказала.
Отдыхая в очередной раз, они остановились у театра. И Павел внезапно испугался. Женщина сейчас уйдет, больше ничего не узнаешь о ней, и они будут так же далеки друг от друга, как и до этой встречи.
И он сказал то, что, верно, не должен был говорить.
— Вы кого же в диспансере навещали? Мужа или кого из близких?
Она не ответила на вопрос и только зябко повела плечами.
«Экой дурак! — молча корил себя Павел. — Почему она должна говорить о себе первому встречному?». И уже страшась, что сделал непоправимую глупость, уже будучи совершенно убежден, что видит ее в последний раз, он взглянул в лицо спутницы и внезапно покраснел от робости и удовольствия. Женщина смотрела на него, не отрывая глаз. И взгляд ее был полон любопытства и расположения.
Павел сказал, конфузясь и весь расцветая от нежности к этой странной и непонятной женщине:
— Меня Павел зовут. Может, вам понадобится. Мама в станице недалеко и бабушка. А я в общежитии. Из армии недавно. В Заполярье служил.
Он украдкой поглядел на спутницу и, заметив, что слушает она внимательно, развел руки:
— Вот и вся биография. И жены нету.
«Опять сглупил», — расстроился Абатурин, увидев, что женщина снова посуровела.
Они прошли несколько шагов молча. Абатурину показалось, что спутница озябла и дрожит, и он, дивясь своему нахальству, попросил разрешения взять ее под руку.
— Возьмите, — сказала она не очень любезно.
Павел просунул огромную ладонь под локоть женщине, почувствовал тепло ее тела, задержавшееся в шершавой материи пальто, и, глупо улыбаясь, потащил спутницу вперед.
Он брал под руку женщину первый раз в жизни, и спутница, вероятно, почувствовала это.
— Боже мой! — воскликнула она. — Оторвете мне руку! Куда вы так бежите?
— Не серчайте, — попросил Павел. — Я просто одурел от всего. Вас как зовут?
— Меня?.. — она немного помедлила. — Анна. Анна Вакорина… Это коренная уральская фамилия, — пояснила женщина. — Учусь на филологическом, пединститут кончаю…
Искоса взглянула на Павла, попросила:
— Вы больше ни о чем не спрашивайте. Я сама скажу, если надо.
— Конечно, — торопливо согласился Павел. — Я и так много узнал.
— Я с папой живу, — сообщила она после недолгого молчания. — Одну комнатку с ним занимаем. Близко от моего института.
Высвободила руку, заметила:
— Дальше не провожайте. Папа увидит. Нехорошо.
Павел внезапно остановился, остолбенело посмотрел на Вакорину и вдруг схватил ее за руку.
— Что с вами? — удивилась Анна. — Вы даже побледнели.
Павел возбужденно рассмеялся, хлопнул себя совсем мальчишески ладонями по валенкам и ничего не сказал.
— Что с вами, Павел? — повторила Вакорина.
— Значит, с папой вдвоем? Только вдвоем? И больше никого?
— Похоже, вы радуетесь, что мы с папой теснимся в одной комнате? — спросила она, делая вид, что истинный смысл его слов не дошел до нее.
— А то нет, конечно, радуюсь, — сообщил он, увлеченный собственными мыслями. — Это же хорошо.
— Что «это»?
— Ну, вообще.
— Мне пора идти, — напомнила Вакорина.
— До свидания, — сказал Павел и безотчетно взял в обе ладони ее маленький кулачок в серой пуховой перчатке. — Только я вас хочу еще увидеть. Я, честное слово, ничего плохого не сделаю.
Она улыбнулась, пожала плечами:
— А что мне можно плохое сделать?
— Я не так сказал, может, — сконфузился Павел. — Я о другом хотел…
— Так уж сразу и встречаться, — весело прищурилась она. — Вы — нетерпеливы.
Павел хотел сказать, что он очень терпеливый, что он бог знает сколько не видел ее, если не считать — во сне, но постеснялся и промолчал.
— Да и где же встречаться? — пожала она плечами. — Вы в общежитии, и у меня не лучше.
— А кино? — спросил он, робко глядя ей в глаза. — В субботу или в воскресенье. Приходите в «Магнит», я буду ждать. Ладно? В семь? В субботу.
Она еще раз внимательно взглянула на него, чуть прихмурила глаза, но, качнув головой, будто отгоняя сомнения, согласилась:
— Я приду. Спасибо вам, Павел.
Он не шел по проспекту, а бежал. Расстегнутые полы ватника заносило ветром, и они глухо хлопали, как паруса на лодке.
В трамвае он все время улыбался кондукторше, пожилой веселой женщине, сыпавшей прибаутками, брал для стариков и женщин с детишками билеты и что-то напевал про себя.
— Ребята! — крикнул Павел, вбегая в комнату общежития. — Ребята, мне здорово повезло. Прямо поверить не могу!
Кузякин посмотрел на него из-под лохматых рыжих бровей, усмехнулся:
— Нечего водку-то зря поносить… Эк парень нагрелся.
— Встретил? — догадался Блажевич и счастливо рассмеялся: — С малой криницы вяли́кая река пачина́ецца!
