Овидий Горчаков - Максим не выходит на связь
Ребята рассмеялись. Солдатов захохотал.
— А как же твой рак? — деликатно спросила Нонна, глядя на Колю Кулькина широко открытыми глазами.
Тот состроил скорбную мину.
— В том-то и трагедия всей моей молодой биографии. Выписали меня, как только стал я садиться на стул без крика, а про рак ни слова. Я, натурально, ничего не понимаю. А тут Настенька подвернулась. «Ты меня, — говорит, — ранбольной Кулькин, извини, очень я перед тобой виновата. Спутала я тебя с твоим однофамильцем из другой палаты. Того, горемычного, давно в мертвецкую снесли, а ты, Коля, здоров как бык. Поздравляю!» Я чуть в обморок не упал — спасибо Насте, ватку с нашатырным спиртом под нос сунула… Очнулся я и как заору: «Мамочка! Роди меня обратно!»
Тут уж захохотала вся группа, и даже Черняховский усмехнулся и благодарно взглянул на Кулькина. Худо тому отделению или взводу, отряду или группе, где нет своего Васи Теркина…
А Кулькин не унимался. Теперь он солировал:
Ах ты, лодочка-моторочка, моторочка-мотор!Перевези на ту сторону, где мойФрицхен-ухажер!
И снова пытливо вглядывался в лица разведчиков командир группы. Впереди такие трудности и опасности, о которых они и понятия не имеют. Хватит ли сил у этих юнцов?..
На правый берег Волги, в Енотаевке, высадились вечером. Шел снег пополам с дождем. Их встретил на темной пристани, прилепившейся к узкой прибрежной полосе под обрывом, продрогший человек в мокрой кожанке.
— Альтман, — представился он Черняховскому, — из Калмыцкого обкома. Как доплыли? — И добавил вполголоса: — К переходу линии фронта все готово!
Черняховский попрощался с капитаном и командой катера и повел группу за представителем обкома вверх по крутой деревянной лестнице. Они поднялись на высокий берег, где в лицо им сразу ударил ветер, и пошли по улице села. В избах — ни огонька. Светомаскировка, как и в Астрахани. Но село не спало. Слышался говор, пахло варевом и дымом полевых кухонь, сновали тени людей в шинелях, шумели моторы.
— Группа поужинает здесь, — сказал Альтман, показывая на большую избу, перед которой стоял крытый грузовик. — А мы с вами и комиссаром зайдем в соседнюю избу, потолкуем.
В избе, занятой разведотделом штаба 51-й армии, Альтман познакомил Черняховского, Максимыча и Солдатова — командир прихватил его с собой — со щеголеватым капитаном с двумя орденами на диагоналевой гимнастерке. Капитан допил чай из кружки и развернул карту-двухкилометровку на грубо сколоченном столе.
— Если повезет, — сказал он, — то через рубеж вы перейдете без потерь. Вот смотрите! Фронт в нашем районе стабилизировался к исходу двенадцатого сентября. Немец окопался в степи в пятидесяти километрах к западу от Енотаевки, где вы сейчас находитесь, за калмыцким селением Юста. Тылы охраняются также частями Седьмого румынского пехотного корпуса. До Юсты я подброшу вас на машине. Вы пересечете линию фронта километрах в десяти северо-западнее Юсты. Сплошной линии фронта на протяжении пятидесяти-шестидесяти километров там нет — как под Москвой прошлой зимой. Эта полоса патрулируется противником. Дальше озеро Сарпа, видите, оно тянется полосой с юго-востока на северо-запад. От южной оконечности озера фронт тянется до Сталинграда. Вот здесь, к югу от озера, — это в ста семидесяти пяти километрах юго-юго-восточнее Сталинграда — вы перейдете охраняемую противником грунтовую дорогу. Она идет из Цаган-Усун-Худук — это поселок совхоза «Сарпа» — на юг к селению Утта. От этой дороги по прямой на юго-запад до курганов на Маныче, где вы собираетесь базироваться, — около трехсот километров пути по голой степи в тылу немцев. Вопросы будут?
Капитан закурил трофейную трубку. Черняховский молча смотрел на карту. Альтман поднес к глазам руку, взглянул на часы.
— Тогда разрешите мне задать вам вопрос, — сказал капитан, — почему вы не летите туда самолетом с парашютами?
— Потому, что мне дали в путь три коробка спичек! — со злой дрожью в голосе бросил в ответ Черняховский. — Потому, что на фронте у нас не хватает самолетов!
Капитан покачал головой, вздохнул и, свертывая карту, сказал:
— Да-а-а! Ну что ж! Давайте, товарищи, поужинаем да выпьем наркомовских сто граммов перед дорогой. За ночь вам надо полсотни километров отмахать. Погодка подходящая будет — туман.
— Сводка прежняя? — спросил Максимыч.
— Да, бои в Сталинграде, под Туапсе и под Нальчиком!
Наскоро поужинали стылой гречневой кашей из отдававшего хозяйственным мылом концентрата, приправленного «вторым фронтом» — американской свиной тушенкой. Ели молча, под тихий треск фитиля во фронтовой коптилке из снарядной гильзы. Капитан налил в четыре кружки водки из алюминиевой походной фляжки. Черняховский отрицательно мотнул чубом и отставил кружку, комиссар последовал его примеру, Солдатов чокнулся с капитаном и Альтманом и, выпив, потянулся было к кружке комиссара, но Черняховский положил на кружку ладонь:
— Хватит с тебя! Кончай и иди скажи ребятам, чтобы через пятнадцать минут были готовы к маршу. Водку всю слить в бутылки и сунуть в мешки. Все фляжки наполнить водой — в безводную степь идем!
Да объясни, чтобы много не ели, есть перед опасным делом вообще не рекомендуется — любая рана в живот станет смертельной. Проследи, чтобы оружие и снаряжение у каждого было подогнано, чтобы ни стука, ни бряка. Проверь оружие.
Когда Солдатов ушел, Черняховский спросил капитана:
— Нельзя ли отвлечь внимание немцев демонстративными действиями под Юстой и особенно под Цаган-Усун-Худуком?
— Это не предусмотрено, — ответил капитан.
— И никакого огневого прикрытия?
— Нет. Переходить надо без шума. Черняховский отодвинул от себя миску. — Понятно. Идем.
Группа уже была готова к выходу, когда в избу вошли Черняховский, Максимыч, Альтман и капитан, застегивавший новенький овчинный полушубок. Только Валя Заикина, ломая в спешке карандаш, надписывала адрес на открытке, положив ее на брезентовую санитарную сумку с красным крестом. Завидев начальство, встали «старички», знакомые с воинской дисциплиной, — Степа Киселев, Коля Кулькин, Коля Лунгор, Ваня Клепов. Нехотя встал, застегивая гимнастерку поверх матросской тельняшки, севастополец Володя Солдатов.
— Сидеть! — сказал Черняховский, обводя всех суровым взглядом.
Момент был торжественный. Все замерли и молча смотрели на командира. Многие ждали каких-то особенных слов. А командир сел около печки на табуретку и самым обыденным тоном произнес:
— За ночь нам надо пройти полсотни километров. Застрянем в пути — капут. Тот, кто плохо завернет портянки, погибнет. Всем снять сапоги.
Он стащил свои сапоги, развернул новые байковые портянки.
— Ты тоже, комиссар. И ты, Солдатов.
— А я не маленький! — слышно пробормотал Солдатов, но повиновался.
Командир снял десятилинейную керосиновую лампу с крючка и, шлёпая босыми ногами, обошел всех членов группы.
— Шарыгина! Это что за номер? Носки, две пары портянок и два экземпляра астраханской «Волги»?!
— А что же мне делать, если у меня тридцать шестой, а на складе не было сапог меньше тридцать девятого размера.
— Так я и думал. Все новички натерли бы кровавые волдыри. За потертость ног буду наказывать! Смотрите, как это делается. Солдатов, помоги девушкам! Шарыгиной стельку подложи из газетной бумаги!
Когда, наконец, с помощью опытных пехотинцев все снова обулись, Черняховский подошел к девушкам и поднял их зеленые вещевые мешки. Держа за лямки вещмешок Нонны, он подошел к Степе Киселеву и поднял другой рукой его мешок.
— Что ж это, мил-друг! — сказал он ему укоризненно. — У такого здоровяка, Ивана Поддубного сидор весит столько же, сколько у девчонки-пигалицы. А еще комсорг! А ну-ка, мужики старослужащие, разгрузить девчат! Заберите тол, патроны — не все, конечно. Радистке оставить рацию, один комплект радиопитания и пять кило продуктов энзе. Владимиров! Прикрепляю тебя к радистке — головой отвечаешь за нее и за рацию. Медсестре оставить пятнадцать килограммов сверх медикаментов. Пигалице…
— Товарищ командир! — вдруг запальчиво вскрикнула Нонна, и в глазах ее блеснули слезы. — Я вам не пигалица, а подрывник…
— Ладно, ладно! Народному мстителю Шарыгиной оставьте десять кило. Чтобы ее ветер в степи не унес. Уложить все так, чтобы ни стука, ни бряка. Консервы завернуть в белье и газетную бумагу. Фляжки с водой — под ватники, чтобы не замерзла.
Нонна выхватила у командира свой вещмешок. Ох, как она испугалась, подумав, что он начнет проверять содержимое мешков! У нее там и комбинация, и чулочки, и духи американские. Куда ж их было девать — не выбрасывать же!
Когда все «сидоры» были снова завязаны, Степа Киселев взвесил в руках свой до отказа набитый мешок.