Виктор Крюков - Свет любви
— Я хотел вам выговор перед строем объявить. Почему подпустили осла к самолету? Вы дежурный по стоянке — надо было смотреть. Секунда промедления — и пропеллеры сделали бы из него фарш, а механики расплатились бы за него из собственного кармана...
— А я-то причем? — не вытерпел Миша. — Что я, звал этого ишака на стоянку? В нашем поселке разная тварь настолько обвыклась с шумом — хоть пастуха у аэродрома ставь...
— Вы еще и пререкаетесь?
— Виноват, товарищ техник...
— Конечно виноват: сколько раз кормил осла на стоянке остатками обеда?
— Так я не думал, что он опять припрется...
Добродушное широкое лицо Миши покраснело, он и сам не рад, что осел привязался к нему.
— Я теперь не подпущу его и на пушечный выстрел...
— И это будет в интересах дела. Исполняйте свои обязанности. — И Пучков, жалея, что потратил на этот разговор время, поспешил к машинам.
Надо бы и в монтаже «старушенций» помочь, да ничего, справятся — там Корнев. А вот Еремин...
Этот долговязый несобранный механик прямо-таки удивлял Пучкова. Самолет и мотор он знал теоретически неплохо, на проверках отвечал обстоятельно и точно. Но теория — еще не все. Прежде чем Пучков мог бы положиться на Еремина, ему надо было стать «технарем». В это слово, бытовавшее в эскадрилье еще с тех пор, когда для запуска моторов применяли беспримесный спирт, вкладывались такие качества специалиста, как самозабвенная любовь к делу и выносливость. Этих качеств Пучков в Еремине не находил: какой «технарь» оставит живую работу на самолете и по своему желанию начнет бессменно нести наряд? Ведь наряд вне очереди — это взыскание...
Еремин начал обслуживать только что принятый им самолет. Он, как новичок, не давал бригадиру Корневу и пяти минут спокойной работы.
— Что у тебя? — спросил его Корнев.
— Законтрил тяги управления газом, да не знаю, правильно или нет. Проверь...
Корнев спустился по стремянке на землю, пошел к левому мотору. Снаружи вдоль мотора тянулся тонкий стальной прут с блестящими хомутами в местах его соединения с рычагами карбюраторов. На эти рычаги надевались заслонки карбюраторов, открывавшие больший или меньший приток горючей смеси в цилиндры. При помощи стальных тяг заслонки соединялись с пультом управления самолета. Двигал летчик вперед рычаг газа — заслонки открывались, и мотор увеличивал мощность; отводил назад — пропеллер сбавлял обороты.
Корпев ощупал прут, проверил, крепко ли затянуты на нем хомуты, и сказал, что контировка хорошая.
Еремин усомнился:
— Нет, товарищ старшина (на днях Корнева повысили в звании). Я видел у одного сверхсрочника: хомуты сделаны из толстой листовой стали. А у меня из слоистой фольги... Перетрется она — рычаги выедут из тяги и пружины карбюраторов поставят заслонки в открытое положение. Следовательно, мотор самопроизвольно разовьет максимальные обороты. Какой же летчик может посадить самолет, когда мотор работает на максимальных? Выйти в воздухе из кабины, чтобы соединить тяги, тоже нельзя — летчика сдует, как окурок. Катастрофа... Катастрофа, это ясно. Нет, так дело не пойдет... Надо вторые хомуты поставить...
— Успокойся... — Игорь обнял Еремина за плечи. — В инструкции вовсе не предусмотрена дополнительная контировка. Это для гарантии мы ставим хомуты. Ничего не случится, поверь моему опыту, и не паникуй! Иди ставь воздушный корректор.
Еремин взобрался на крыло и стал устанавливать корректор. Корневу было слышно, как, навертывая гайку, Еремин приговаривал:
— Ну, миленькая, ну, родная, вот умница, еще... еще немного...
Лицо механика корчилось от натуги, и сам он согнулся в три погибели. Вдруг что-то хрястнуло и зазвенело.
— Что там такое? — обернулся Игорь.
— Корректор лопнул, — растерянно пробормотал механик, утирая лицо.
— Зачем нажимаешь на все до предела? Думаешь, чем сильнее затянешь, тем безопаснее? Две бензиновые помпы расколол, сорвал резьбу на десятках винтов, и все это из-за перестраховки... Ну чего ты боишься? Чего дрожишь, как перед расстрелом?
— А как же не дрожать? Вы поставите моторы и уйдете. А за машину отвечаю я... Рули на самолете изношены: прорвутся в воздухе — машина потеряет управление и разобьется. Винты привезли из техотдела старые, а под пломбой. Черт знает, как они смонтированы. Еще сорвутся с редуктора, и мотор, оставшись без нагрузки, сгорит.
Корнев опять успокоил Еремина:
— Поверь, как только эта машина сделает несколько вылетов — твои страхи как рукой снимет! Через мои руки прошел не один моторист, и все сперва не доверяли себе...
— Но у них машины были поновее.
— Это не имеет значения. Планер у «старушенций» еще не выработал положенного ресурса, а моторы ставим после заводской переборки. Все по инструкции...
Еремин переспросил:
— По инструкции? А кто составлял их, эти самые инструкции?
— Они составлены на основе конструкторских расчетов.
— А кто проверял эти расчеты?
— Сама жизнь. Эти самолеты прошли войну.
— А кто дал гарантию, что моя машина будет в воздухе исправна?
— Эту гарантию будешь давать ты сам. Каждый день! — Корнев начал выходить из себя. — А поскольку у тебя еще нет опыта, помогаю тебе и я.
— А вы разве застрахованы от ошибок? — допытывался Еремин.
— Таких паникеров я еще не встречал! Да если летчик узнает, как ты дрожишь, он и в машину-то не сядет! Не вздумай выкладывать ему свои вздорные опасения. А если курсант проникнется твоими опасениями, он никогда не вернется из полета! Он должен быть уверен, что машина исправна, заруби это на носу... Странно получается: иным нельзя доверить машину, потому что они не знают, какая причина к какой неисправности может привести. Тебе нельзя доверять потому, что ты просто помешался на причинах и следствиях.
Еремин поежился.
— Ну так примите у меня самолет. Пусть меня разжалуют до рядового. На все пойду, лишь бы не механиком. У меня предчувствие какое-то. Видишь, я подков натащил к самолету, чтобы, значит, счастье было.., А все равно нет уверенности...
— Ах вот оно что!.. — воскликнул Корнев. — А я-то думал: зачем эти ржавые подковы у твоего самолета, почему это комсомолец Еремин страстно любит ходить в наряд... Хватит отлынивать! Государство два года тебя учило на механика — так и будь механиком. А наряд и необученные солдаты нести могут... Пошли работать!
Не успел Игорь подняться на мотор, как раздался возглас:
— Баллончик прибыл!
У самолета стоял Миша.
— Как поживаешь, инженер? — спросил Игорь.
— Зачем насмехаетесь, а еще комсорг!.. Хуже всех живу. Не знаете разве? — с укором произнес Миша.
— Что-нибудь дома случилось?
— Не дома, а здесь... Последних мотористов вы сделали механиками. И я тоже сдал экзамен, но мне все одно не доверяете. Ершов и раньше проходу мне не давал. А теперь, когда Пучков мобилизовал на мат-часть и всех «тотальных», вовсе житья не дает...
— Каких это «тотальных»?
— Ну... — Миша огляделся вокруг, — Еремин, например...
— Хорошо, я уйму Ершова.
— Возьмите и меня на монтаж, товарищ старшина. Неужели я и вправду хуже всех? — Миша чуть не заплакал.
Игорь подбодрил его шуткой:
— Ты же заместитель инженера по стоянке. Стало быть, должность у тебя выше, чем у любого механика, — тебе ли плакать?
И Корнев стал подниматься по стремянке.
— Ладно! — угрожающе воскликнул Миша. — Не хотите, не надо! Вот отвезу последние баллоны и спать лягу! И больше заданий мне не давайте!
Он снял баллон, схватил пустую тележку и покатил к компрессору, рокотавшему на отшибе от стоянки.
Работая, Корнев наблюдал за Ереминым.
Тот принес новый воздушный корректор и стал присоединять его к блоку мотора. Вдруг рука его сорвалась и ударилась о болты, выступающие из блока. Из пальцев побежала кровь.
Пошатываясь, Еремин отошел под крыло самолета, упал на брезент. «Нет. Это выше моих сил! — думал он. — Лучше бы и не поступать в техническую школу! Пусть переводят в роту охраны. Буду сутками стоять на посту! Буду посыльным, буду... что угодно, но только не это!»
Корнев удивился:
«Неужели он, дурень, нарочно хочет выйти из строя, чтобы машину сбагрить кому-нибудь?» Руки Игоря были в ссадинах. Он подошел и сказал Еремину:
— Не будь чувствительной барышней. Когда настоящему механику больно, когда из пальцев бежит кровь, он не идет к маменьке. Он наливает бензина и сует в него руку.
Под крылом стояло ведро с чистым бензином. Игорь погрузил в него свою сбитую в кровь ладонь и подержал минуту. Защипало, зажгло, в глазах блеснули слезы.
— Дай-ка уж я установлю твой корректор, — сказал он и по стремянке стал подниматься к мотору.
Еремин, скосив глаза на старшину, полежал минут десять и тоже сунул руку в бензин. Точно огнем охватило ее. Он вырвал ее из бензина, упал и стал кататься по брезенту...