Варткес Тевекелян - За Москвою-рекой. Книга 2
— Извините, — перебил Юлий Борисович, — но боюсь, что эта теория безнадежно устарела и не подходит к нашим условиям, чему доказательство — ваше присутствие здесь, в лагере…
Шагов усмехнулся.
— Ну, дорогой, вы упрощаете вопрос!.. Мое пребывание здесь вовсе ничего не доказывает. Это, так сказать, печальное исключение из правил. Если бы не деньги, я очутился бы за решеткой куда раньше, и, видимо, не один раз… Да, в моей практике разное бывало. Вот, к примеру, случай в Вильнюсе, сразу после войны. Дошли до меня слухи, что там можно приобрести золото и валюту по сходной цене. Не теряя времени я отправился туда, сошелся с нужными людьми — и дело пошло…
Однажды, это было, кажется, на седьмой день моей жизни в этом красивом городе, возвращался я в гостиницу и нес в чемоданчике порядочное количество всякой всячины. Вдруг около меня словно из-под земли вырос человек в штатском и спрашивает: «Что у вас, гражданин, в чемоданчике?» В ответ я сразу в бутылку, — какое, мол, ваше дело? Человек в штатском вытаскивает из кармана синюю книжечку и протягивает мне. Читаю, — там черным по белому написано, что обладатель книжки не кто иной, как оперуполномоченный уголовного розыска.
Положение у меня, сами понимаете, хуже губернаторского, попал, что называется, как кур во щи, имея с собой вещественные доказательства своей виновности. В чемоданчике три тысячи хрустящих американских долларов и двенадцать каратов бриллиантов чистейшей воды. Упрячут меня лет на десять, — в этом сомневаться не приходилось. Нужно отвертеться во что бы то ни стало, отвертеться любой ценой. Разумеется, сперва я встал в позу обиженного и начал говорить высокопарные фразы: что это такое, кто дал право хватать честных советских граждан на улице, попирать их гражданские права в нашем свободном государстве и прочее, и прочее. Не помню уже, какую еще нес чепуху. Вижу, мои слова не производят никакого впечатления. В ответ оперуполномоченный повторяет одно: «Пойдемте в отделение, там разберут». Незаметно изучаю физиономию своего спутника и принимаю решение — рисковать!
В таких случаях нужно сразу огорошить блюстителя порядка предлагаемой суммой. Мелочишкой не отделаться. «Хотите двадцать пять тысяч?» — спрашиваю оперуполномоченного. Тот от неожиданности заморгал глазами, проглотил слюну и, не веря собственным ушам, хриплым голосом переспросил: «О чем вы это?» — «Предлагаю вам двадцать пять тысяч наличными. Это примерно ваш двухлетний оклад», — отвечаю ему. «Как же так», — бормочет оперуполномоченный. «Очень просто, — успокаиваю я его, — отпустите меня подобру-поздорову и получайте кругленькую сумму. Попрошу вас только об одном: деньгами не шикуйте, иначе попадетесь и потянете за собой меня». Мой спутник ничего не отвечает, но шаги наши по мере приближения к отделению милиции замедляются: верный признак того, что рыбка клюнула. Меня не проведешь, я опытный воробей: понимаю, что оперуполномоченный готов взять деньги. Однако сразу сделать это он не может, — ему нужно время, чтобы внутренне подготовиться, а может быть, выдумать мотивы и оправдаться перед самим собой. В общем, штучки сентиментальных интеллигентишек всех времен и народов!.. «Ладно, — говорит, — давайте деньги и можете идти куда хотите». Легко сказать — давайте деньги. Не будешь же отсчитывать их на улице, да и денег-то таких не было у меня с собой. Но теперь я мог диктовать ему свою волю. «Договорились, — отвечаю. — Пойдемте со мной до гостиницы. Вы посидите в ресторане, а я через десять минут вынесу вам деньги, завернутые в газетную бумагу, и незаметно оставлю на вашем столике, проходя мимо». Конечно, можно было пригласить его в номер, но, сами понимаете, мне не хотелось видеть его у себя, — в гостиницах много любопытных глаз.
Оперуполномоченный молча посмотрел на меня, — я прочел его мысли, как в открытой книге. «Не бойтесь, я вас не обману, это не в моих интересах, — успокаиваю его. — Не откажите ответить только на один вопрос: чем было вызвано ваше внимание к моей скромной персоне?» — «Дом, откуда вы вышли, у нас на подозрении. Мы следим за ним. По нашим сведениям, там орудуют спекулянты…»
Мы повернули назад, и все произошло, как я предполагал. Поднявшись к себе, я первым долгом постарался избавиться от чемоданчика, — сдал его в камеру хранения. Это на всякий случай, — осторожность никогда не мешает. Потом отсчитал двадцать пять тысяч рублей, аккуратно завернул их в газету и спустился в ресторан. Квитанцию от камеры хранения держал наготове, чтобы в случае чего уничтожить. К счастью, этого делать не пришлось. В тот же вечер я уехал из Вильнюса, предварительно известив тамошних дельцов, что за ними следят…
— Вам просто повезло, — встретились со сговорчивым представителем власти. Чаще бывает по-другому, — сказал Юлий Борисович.
— Конечно, дорогой, могло быть и по-другому, — согласился Шагов. — Я встречался и с идейными тоже. С ними труднее. Однажды — дело было в Одессе — я закупил на черной бирже порядочное количество иностранной валюты (откровенно говоря, в то время представлялась возможность перебраться в Турцию, и я готовился к этому). Уложив ее в докторский саквояж, иду себе как ни в чем не бывало. Откуда ни возьмись молодой человек в кожаной тужурке. И задает стандартный вопрос: «Что у вас в саквояже?» Отвечаю хладнокровно: «Грязное белье, несу к прачке в стирку». Молодой человек рассердился и строго говорит: «Вы, гражданин, бросьте эти штучки, — не в цирке. Лучше покажите, что несете?» Я собираюсь с духом и спрашиваю: «Сколько?» Видимо, тут я дал маху, — недооценил человека. Видели бы вы лицо моего собеседника после этого «Сколько»! Он побагровел и, сверкая глазами, закричал: «Я покажу тебе «сколько», паршивый спекулянт! Пойдем со мной»…
— Вот видите, деньги не всегда помогают! — заметил Юлий Борисович.
— Там, где не помогут деньги, что бывает редко, поможет сообразительность. Думаете, дорогой, я попался в тот раз? Ничего подобного! Покорно следую за молодым человеком по набережной и — секундное дело — бросаю саквояж в море.
— Разве это могло вам помочь? — спросил Юлий Борисович.
— А как же? Вещественных доказательств, что у меня была валюта, нет? Нет. Свидетелей тоже не имеется. Остается только утверждение уполномоченного уголовного розыска. Но разве на этом основании можно осудить человека? Ни в коем случае, тем более что задержанный категорически отрицает свою вину.
— Но могли же они достать саквояж со дна моря?
— Могли. Больше того, наверняка достали в тот же день. Но какое и это могло иметь значение? Кто и как мог доказать, что извлеченный со дна моря саквояж с долларами принадлежит мне? Никто, никак!.. Молодой человек в кожанке оказался не только идейным, но и на редкость сообразительным. Поняв, что со мной ничего нельзя сделать, он выругался, послал меня ко всем чертям и пригрозил, что мы еще встретимся. Конечно, тут у него были и другие, менее идейные соображения. Приведи он меня, голого как сокол, в управление, его не погладили бы по головке: он ведь прошляпил дело, позволив мне избавиться от вещественных доказательств. Надеюсь, дорогой, вы поверите, если я скажу, что у меня не было никакого желания встречаться с ним вновь. Жаль было, конечно, что плакали мои денежки, но в нашем деле без потерь нельзя, лишь бы уцелела голова! Отъезд в Турцию тоже лопнул. С пустыми карманами в Стамбуле делать нечего. В лучшем случае можно стать банщиком в знаменитых турецких банях. Сами понимаете, такого рода занятие не для меня.
С каждым днем дружба между Шаговым и Юлием Борисовичем крепла. Почувствовав, как говорили в старину, родство душ, они беседовали друг с другом совершенно откровенно. Юлий Борисович, не стесняясь, рассказывал об обидах, нанесенных ему советской властью с юных лет за то только, что его отец имел несчастье быть городским головой. Он вслух мечтал о красивой жизни где-нибудь в Швейцарии, недалеко от Голубого озера, или на Лазурном берегу во Франции.
— Живут же там люди, — вздыхал он. — Живут без забот и хлопот, без политики, без необходимости вечно хитрить и приспосабливаться… Представьте себе фешенебельные гостиницы, изысканные обеды в обществе прелестных дам, казино, прогулки на белых быстроходных яхтах. Обо всем этом мы можем только мечтать!..
— Для такой жизни нужны деньги, много денег, — говорил Шагов. — Мне кажется, что у нас в России делать деньги легче, чем за границей. У нас мало кто знает цену больших денег, а там люди только тем и заняты, что делают деньги. И какие люди! Великие мастера своего дела. Чтобы пробиться среди них, занять местечко под солнышком, нужно иметь редкую голову и стальные мускулы, иначе сомнут, сотрут с лица земли!
Шагов заваривал чай, доставал закуску, нарезал колбасу, и они предавались мечтам о будущем.
8
Приближалось время досрочного освобождения Никонова. Он уже считал дни и часы, когда наконец снова обретет свободу. Иногда сомневался: а вдруг раздумают, не освободят? Ведь речь шла о досрочном освобождении… Однако, будучи оптимистом и веря в свою судьбу, он отбрасывал эти мрачные мысли. Он мысленно строил обширные планы, и в нем опять просыпались честолюбивые желания — ему по-прежнему хотелось жить в свое удовольствие, иметь все, что пожелает душа. Но как? Снова пуститься в сомнительные операции? Но ведь достичь нормальными путями элементарно приличных условий жизни едва ли будет возможно. При наличии у него судимости ни один кадровик не даст ему руководящую работу с приличным окладом, а о персональной ставке и говорить не приходится… Подобные рассуждения приводили Юлия Борисовича в уныние. Он не мог даже представить себе, как будет жить на оклад рядового инженера. О своей особе он был высокого мнения, считал себя человеком незаурядным, утонченным, — следовательно, по его мнению, не было ничего зазорного в том, что и запросы у него повышенные.
