Савелий Леонов - Молодость
— Степан… К отцу заходил?
— Потолковали малость, — сказал Степан, поздоровавшись.
— Потолковали? Да у него слова не вытянешь, совсем онемел. Не пьет, не ест, тоньше нитки извелся.
Настя преувеличивала болезнь Огрехова, лишь бы оправдать в глазах Степана свою задержку в Жердевке.
— Скоро в город-то? — спросил он с напускным равнодушием.
Настя ответила уклончиво:
— Хозяйство на ребятишек не бросишь. И, помолчав, добавила шутливым тоном:
— Да и куда торопиться? Еще успею дело на безделье поменять.
— После кулацкого выступления Настя жила в полной растерянности.
Ефима отозвали в город, и носился слух, будто отдали под суд… Но красноармейцы его отряда показали, что их начальник — преданный революции человек, что вел он себя смело, рисковал жизнью, избегая в то же время подвергать опасности бойцов.
Настя не удивилась аресту Ефима и не обрадовалась его оправданию. Она еще ничего не решила, но знала, что не вернется к мужу.
Степан заметил у нее на кофте блестящую иглу с толстой суровой ниткой, а возле калитки лежала куча дырявых мешков. Настя взяла на себя хлопоты по сбору и починке мягкой тары для отправляемого рабочим хлеба.
«Доброе дело», — похвалил заискрившимися глазами Степан.
За последнее время они часто встречались на молотьбе старых бритяковских одоньев, и Степан уже не был так сух и натянуто осторожен с Настей, как в день возвращения. Она рассказала ему о годах разлуки, ничего не утаив и не прибавив к сердечной боли, которая сама вырывалась из груди. И Степан невольно вспоминал Аринку в Феколкином овраге, полные тайного смысла слова: «Я ведь знала, что ты вернешься…»
— Говорят, Степан, ты женишься?
— Зря болтают.
Настя засмеялась. Очевидно, ей понравился ответ Степана.
— А к тебе сейчас начальство из города приехало, — сказала она напоследок.
— В сельсовет?
— Нет, домой.
Степан пересекал большак, раскуривая на ходу трубку. Он еще издали увидел перед своей избой целую толпу ребятишек, глазевших на машину.
От машины отделился человек в военном и полез сквозь толпу.
Степан бросился ему навстречу.
— Эх, Ваня, изменяешь дружбе! Показался один раз и пропал… Хоть нарочного за тобою посылай!
— Думаешь, только у тебя в Жердевке дела? — улыбнулся Быстрое, протягивая руку. — Ну, с поправкой, значит! Я говорил, что до свадьбы станешь молодцом. А теперь иди, представляйся, — подтолкнул он Степана к машине.
Из машины вылез маленький седой старичок в золотых очках, белом чесучовом пиджаке и такой же белой фуражке. За ним бойко спрыгнула на землю молодая женщина с подстриженной челкой. Это были доктор Маслов, оказавший Степану первую помощь, и медицинская сестра Сима Орлова.
— Вот кстати, — обрадовался Степан, здороваясь. — А то я хотел посылать за доктором. Что-то с председателем сельсовета…
— Начнем с вас, молодой человек, — прервал старичок, входя в избу и деловым жестом вскидывая на лоб очки. — Ну-ка, раздевайтесь! Как самочувствие? Не рано ли загуляли?
— Надо.
— Гм… Надо! — Старичок смотрел острыми, недоверчивыми глазами. — Имейте в виду: здоровье мы теряем пудами, а приобретаем золотниками! Что это за следы на теле?
— Следы уколов.
— Почему так много?
— В плену нашему брату полагалось четырнадцать прививок. А немцы повторяли мне три раза… после каждого неудачного побега.
— Ах, так! — доктор пожал плечами. — Воистину русская богатырская спина все выдержит. Ну-с, шевелюру надо бы снять: рана заживает плохо… Жалко? Великолепный чуб! Вы не казак?
— Работал на Дону.
Доктор отступил, желая получше рассмотреть пациента. Он даже забыл по обыкновению нахмурить брови, когда медсестра сообщила температуру.
«Откуда они взялись, эти новые фанатики? — думал старик. — Мне шестой десяток, и я повидал-таки людей. Все они пахали, строили, батрачили… А сейчас они хозяева земли!»
С поля вернулся Тимофей, бодрый и счастливый. За разговорами не заметили смущения Ильинишны, подававшей скудный обед.
Быстрое помялся и вытянул из полевой сумки бутылку.
— На этот раз, доктор, я привез немного старинного лекарства.
Доктор прикинулся, будто не слышал. Спирт развели квасом, и все выпили по рюмке. Никогда еще в этой избе не было столько шума, смеха, радости.
Тимофей забавно рассказывал о сером мерине, единственном своем коне, купленном на присланные Степаном с Парамоновского рудника деньги.
Конь этот, несмотря на глубокую старость и отсутствие зубов, отличался большой хитростью. Заметит, бывало, приготовление хозяина к работе и тотчас убежит со двора. Гуляет по лесу день — другой… Ни волки, ни медведи, рыскавшие за околицей, не страшили его.
Как-то Тимофей выследил, что Мерин любит чесаться о кривую березу в Феколкином овраге, и решил перехитрить коня. Довольный своим замыслом, он с вечера залез на березу и стал поджидать, когда мерин приблизится.
Тимофей прождал очень долго, а мерин все не шел.
«Должно быть, чесался уже, проклятый», — с досадой подумал Тимофей, у которого срывалась поездка в город с дровами.
Но в этот момент береза качнулась от сильного толчка. Внизу кто-то, привалившись к стволу, почесывался.
«Слава богу! — мысленно перекрестился Тимофей. — Продам вот дровец, куплю детям хлебушка да сменяю тебя, сукиного сына, на кобылу… Кобыла-то, поди, жеребеночка бы принесла».
Темень стояла непроглядная. Он прыгнул вниз с громким криком:
— Стой, тпру!
Первое, что поразило его, это спина… Под ним была не жесткая, словно доска, меринова спина, а косматая мякоть жирной туши. Раздался рев, огласивший весь лес.
У Тимофея захолонуло сердце: под ним был медведь…
— Очнулся я поутру, — закончил свой рассказ Тимофей. — И до сих пор не понимаю — сон ли то был или явь… А мерина я все-таки променял.
Доктор весело смеялся. Повернувшись к Быстрову, он спросил:
— Вы, товарищ военком, хорошо ознакомились с нашим уездом? Центр Черноземья, золотое дно!
— Только по этому дну еще ползают гады, — ответил Быстров. — Вот расчешем страну железным гребешком, выпалим осиные гнезда… Создадим чудеса!
После обеда доктор с медсестрой отправились к Огрехову, а Степан и Быстров — на станцию.
— Беспокоит меня председатель сельсовета, — говорил дорогой Степан, — такой мужичок — сплошная головоломка…
Быстров припоминал рыжего бородача, которого он видел на съезде Советов.
— Мужичок подходящий, с головой. Мудрит чего-нибудь?
— Сначала работал хорошо, потом завилял… У Бритяковых амбаров вовсе не показался.
— Ты, значит, ожидал, что он с тобой попрет в пекло? — Быстров закурил папиросу, поглядывая сбоку па Степана. — У тебя ни кола, ни двора, у него — дом, корова, лошадь с жеребенком да три хомута запасных — на будущих коней… Понял?
— Еще бы!
— Нет, Степан, разберись получше. В Огрехове-то сидят вроде как две натуры: одна мозолистая, трудовая — эта тянется к бедноте; другая — жадная, собственническая — спит и видит попасть в обойму с кулаками. Кто же пересилит?
Быстров докурил папиросу И взглянул на Степана серыми спокойными глазами, ожидая ответа. Но тут же продолжал:
— Работать с огреховыми трудно, а отталкивать их нельзя. Их много, и они решат исход революции. В детстве я видел в Питере, как такие вот огреховы, одетые в солдатские шинели, стреляли в рабочих… Мы обязаны извлечь урок из прошлого и потому говорим, если огреховы пойдут с нами — революция победит, если с кулаками… Но этого, Степан, мы не допустим!
На станции работа шла полным ходом. Мужчины, женщины и подростки грузили вагоны зерном. День стоял жаркий. Люди в пропотевших рубахах бегали, перекликаясь, вдоль товарного состава. По дорогам к станции громыхали подводы, поднимая серую пыль. Быстрое положил руку на плечо Степана:
— Вывози хлеб, — и прямо ко мне. Будем вместе укреплять Красную Армию.
— У меня Жердевка на боевом взводе, — возразил Степан.
— Как нам нужны военные специалисты, преданные, знающие, — не слушая мечтательно продолжал Быстров. — Как нужны!
Глава двадцать первая
В ручье плавала половинка луны. На берегу, окутанный ночной, прохладой, горел костер. Рыжеватое пламя торопливо обгладывало сухие ветки, и они, потрескивая, никли на огнедышащей груде углей.
Николка сидел рядом, подобрав под себя босые ноги, и весь поглощен был звуками зажатой в коленях балалайки. Струны, звонко и ясно выговаривали под его грубыми от работы пальцами несложный мотив частушки,
По лугу, со стороны хлебов, доносились шорохи и пофыркивание спутанных лошадей. Заслоняя долговязой фигурой яркие звезды, на холме показался Франц. Он подошел, кинул уздечки на землю; сочувственно приметил босые ноги Николки.
