Леонид Пантелеев - Республика Шкид
Когда-то в городе, сидя за уроками, они предавались мечтам о теплом лете, а теперь не знали, как убить время.
– Скучно, – лениво тянул Японец, переворачиваясь с боку на бок под жгучими лучами солнца.
– Скучно, – подтягивали в тон ему остальные. Все чаще и чаще собирались на вышке старшие и ругали кого-то за скуку.
А солнце весело улыбалось с ярко-синего свода, раскаляло железную крышу и наполняло духотой, скукой и ленью притихшую дачу.
– Ску-учно, – безнадежно бубнил Японец.
…Вечерело. Сизыми хлопьями прорезали облачка красный диск солнца. Начинало заметно темнеть. Со стороны леса потянуло сыростью и холодом. Шкидцы сидели на вышке и, притихшие, ежась от ветерка, слушали рассказы Косецкого о студенческой жизни.
– Бывало, вечерами такие попойки задавали, что небу жарко становилось. Соберемся, помню; сперва песни разные поем, а потом на улицу…
Голос Косецкого от сырости глуховат. Он долго с увлечением рассказывает о фантастических дебошах, о любовных интрижках, о веселых студенческих попойках. Шкидцы слушают жадно и только изредка прерывают речь воспитателя возгласами восхищения:
– Вот это здорово!
– Ай да ребята!
Сумерки сгустились. Внизу зазвенел колокольчик.
– Тьфу, черт, уже спать! – ворчит Воробей.
Ребята зашевелились. Косецкий тоже нехотя поднялся. Сегодня он дежурил и должен был идти в спальни укладывать воспитанников. Но спать никому не хотелось.
– Может, посидим еще? – нерешительно предложил Янкель, но халдей запротестовал:
– Нет, нет, ребята! Нельзя! Витя нагрянет, мне попадет! Идемте в спальню. Только дайте закурить перед сном.
Ребята достали махорку, и, пока Косецкий свертывал папиросу, они один за другим спускались вниз.
– Вы к нам заходите, в спальню побеседовать, когда младших уложите, – предложил Громоносцев.
– Хорошо, забегу
Уже внизу, в спальне, ребята, укладываясь, гуторили между собой:
– Вот это парень!..
Последнее время Косецкий особенно близко сошелся со старшими. Они вместе курили, сплетничали про зава и его помощницу. Теперь ребята окончательно приняли в свою компанию свойского Косецкого и даже не считали его за воспитателя.
Ночь наступила быстро. Скоро стало совсем темно, а ребята еще лежали и тихо разговаривали. Косецкий, уложив малышей, пришел скоро, сел на одну из кроватей, закурил и стал делиться с ребятами планами своей будущей работы.
– Вы, ребята, со мной не пропадете. Мы будем работать дружно. Вот скоро я свяжусь с обсерваторией, так будем астрономию изучать.
– Бросьте! – лениво отмахнулся Японец.
– Что это бросьте? – удивился Косецкий.
– Да обсерваторию бросьте.
– Почему?
– Да все равно ничего не сделаете, только так, плешь наводите. Уж вы нам много чего обещали.
– Ну и что ж? Что обещал, то и сделаю! Я не такой, чтобы врать. Сказал – пойдем, и пойдем. Это же интересно. Будем звездное небо изучать, в телескопы посмотрим…
– Есть что-то хочется, – вдруг со вздохом проговорил все время молчавший Янкель и, почему-то понюхав воздух, спросил Косецкого:
– А вы хотите, Афанасий Владимирович?
– Чего?
– Да шамать!
– Шамать-то… шамать… – Косецкий замялся. – Признаться, ребятки, я здорово хочу шамать. А что? Почему это ты спросил? – обратился он к Янкелю, но тот улыбнулся и неопределенно изрек, обращаясь неизвестно к кому.
– И это жизнь! Хочешь угостить дорогого воспитателя плотным обедом – и нельзя.
– Почему? – оживился Косецкий.
– Собственно, угостить, пожалуй, можно… но… – робко пробормотал Японец.
– Но требуется некоторая ловкость рук и так далее, – закончил Янкель, глядя в потолок.
– Ах, вот в чем дело! – Косецкий понял. – А где же это?
– Что?
– Обед.
– Обед на кухне!
Потом вдруг все сразу оживились. Обступили плотной стеной Косецкого и наперебой посвящали его в свои планы.
– Поймите, остаются обеды… Марта их держит в духовой… Сегодня много осталось. Спальня сыта будет, и вы подкормитесь. Все равно до завтра прокиснет… А мы в два счета, только вы у дверей на стреме постойте…
Косецкий слушал, трусливо улыбаясь, потом захохотал и хлопнул по плечу Громоносцева.
– Ах, черти! Ну, валите, согласен!
– Вот это да! Я же говорил, – захлебывался Янкель от восторга, – я же говорил: вы не воспитатель, Афанасий Владимирович, а пройдоха первостатейный.
Налет проводили организованно. Цыган, Японец и Янкель на цыпочках пробрались на кухню, а Косецкий прошел по всем комнатам дачи и, вернувшись, легким свистом дал знать, что все спокойно.
Тотчас все трое уже мчались в спальню, кто со сковородкой, кто с котлом.
Ели вместе из одного котла и тихо пересмеивались.
– Хе-хе! С добрым утром, Марта Петровна! За ваше здоровье!
– Хороший суп! Солидно подсадили куфарочку нашу, – отдуваясь, проговорил Косецкий, а Воробышек, деловито оглядев посудину, изрек:
– Порций двенадцать слопали.
Нести котлы обратно не хотелось, и лениво развалившийся после сытного обеда Косецкий посоветовал:
– Швырните в окно, под откос.
Так и сделали.
Сытость располагает к рассуждениям, и вот Янкель, кувырнувшись на кровати, нежно пропел:
– Кто бы мог подумать, что вы такой милый человек, Афанасий Владимирович, а я-то, мерзавец, помню, хотел вам чернил в карман налить.
– Ну вот. Разве можно такие гадости делать своему воспитателю? – улыбнулся благодушно Косецкий, но Япончик захохотал.
– Да какой же вы воспитатель?
– А как же? А кто же?
– Ладно! Бросьте арапа заправлять!
Косецкий обиделся.
– Ты, Еонин, не забывайся. Если я с вами обращаюсь по-товарищески, то это еще не значит, что вы можете говорить все, что вздумается.
Теперь захохотала вся спальня.
– Хо-хо-хо!
– Бросьте вы, Афанасий Владимирович. – Воспитатель! Ха-ха-ха! Вот жук-то!
А Япошка уже разошелся и, давясь от смеха, проговорил:
– Не лепи горбатого, Афоня. Да где же это видано, чтобы воспитатель на стреме стоял, пока воспитанники воруют картошку с кухни! Хо-хо-хо!
Косецкий побледнел. И, вдруг подскочив к Японцу, схватил его за шиворот:
– Что ты сказал? Повтори!
Япошка, под общий хохот, бессильно барахтаясь, пробовал увильнуть:
– Да я ничего!..
– Что ты сказал? – шипел Косецкий, а спальня, принявшая сперва выходку воспитателя за шутку, теперь насторожилась.
– Что ты сказал?
– Больно! Отпустите! – прохрипел Японец, задыхаясь, и вдруг, обозлившись, уже рявкнул: – Пусти, говорю! Что сказал? Сказал правду! Воруешь с нами, так нечего загибаться, а то распрыгался, как блоха.
– Блоха? А-а-а! Так я блоха?.. Ну хорошо, я вам покажу же! Если вы не понимаете товарищеского отношения, я вам покажу!.. Молчать!
– Молчим-с, ваше сиятельство, – почтительно проговорил Громоносцев. – Мы всегда-с молчим-с, ваше сиятельство, где уж нам разговаривать…
– Молчать!!! – дико взревел халдей. – Я вам покажу, что я воспитатель, я заставлю вас говорить иначе. Немедленно спать, и чтобы ни слова, или обо всем будет доложено Викниксору!
Дверь хрястнула, и все стихло.
Спальня придушенно хохотала, истеричный Японец, задыхаясь в подушке, не выдержал и, глухо всхлипывая, простонал:
– Ох! Не могу! Уморил Косецкий!
Вдруг дверь открылась, и раздался голос халдея:
– Еонин, завтра без обеда.
– За что? – возмутился Японец.
– За разговоры в спальне.
Дверь опять закрылась. Теперь смеялась вся спальня, но без Еонина. Тому уже смешно не было.
Минут через пять, когда все успокоились, Цыган вдруг заговорил вполголоса:
– Ребята, Косецкий забузил, поэтому давайте переменим ему кличку, вместо графа Косецкого будем звать граф Кособузецкий!
– Громоносцев, без обеда завтра! – донеслось из-за двери, и тотчас послышались удаляющиеся шаги.
– Сволочь. У дверей подслушивал!
– Ну и зараза!
– Сам ворует, а потом обижается, ишь гладкий какой, да еще наказывает!
– Войну Кособузецкому! Войну!
Возмущение ребят не поддавалось описанию. Было непонятно, почему вдруг халдей возмутился, но еще больше озлобило подслушивание у дверей.
Подслушивать даже среди воспитанников считалось подлостью, а тут вдруг подслушивает воспитатель.
– Ну, ладно же. Без обеда оставлять, да еще легавить! Хорошо же. Попомнишь нас, Косецкий. Попомнишь, – грозился озлобленный Цыган.
Тут же состоялось экстренное совещание, на котором единогласно постановили: с утра поднять бузу во всей школе и затравить Косецкого.
– Попомнишь у нас! Попомнишь, Кособузецкий!..
Спальня заснула поздно, и, засыпая, добрый десяток голов выдумывал план мести халдею.
* * *Резкий звонок и грозный окрик «вставайте» сразу разбудил спальню старших.
