Андрей Островский - Напряжение
Потащил Марину на воздух. Прошлись по Красному проспекту, ели мороженое. Хотел проехать с ней в парк, но она отказалась.
Очень странно. Как только мы остались одни, она стала другой — грустной, задумчивой. В чем дело? Устала? Может быть, хоть она и сказала, что нет. Но разве от усталости так сразу меняются люди? Тут что-то другое. Но что?.. Кто говорил, что женщина — сфинкс? Если никто, то я.
В общем, прогулка не получилась. Взял ее под руку. Прошли несколько шагов, она руку опустила, пробормотав, что жарко (жары-то уже никакой не было!). Вдруг я ей неприятен?
Я много болтал, но так, чтобы только не молчать.
Когда прощались, она сказала: «Не сердитесь, Слава, бывает… Пройдет…»
Что бывает, что пройдет? Или она считает, что я специалист по разгадыванию загадок?
Но все-таки день был хороший.
4 июня.
После вчерашних ярких впечатлений жизнь сера и обыденна. Снова пять динозавров на кроватях, снова товарная база, снова усмешечки. Записаться, что ли, в художественную самодеятельность?
Взялся за политэкономию. Прочитал предисловия к «Капиталу».
А все-таки, что могло случиться?
6 июня.
С сегодняшнего дня вместо комбригов и комкоров у нас будут генералы. Любопытно, как к ним обращаться: товарищ генерал? Странно звучит.
Читаю Маркса. Интересно.
8 июня.
По прилежанию я бы поставил себе со своей скромностью «пять».
11 июня.
Можно даже накинуть для ровного счета «плюс», но боюсь себя захвалить.
Где Марина? Что с ней?
15 июня.
Грызу. Совершенно ясно, что гранит науки, а не сухари. На вкус гранит горьковатый, но не противный.
Ходили с Левушкой (ах, почему не с ней!) в кино на «Линию Маннергейма». Здо́рово! Потрясающе!
Жара не спадает. 30° в тени. Нехорошо, товарищ светило!
27 июня.
Отныне у всех будет восьмичасовой рабочий день. Заниматься придется шесть дней, а выходной — по воскресеньям. Надо на всякий случай выучить дни недели: я всегда путаю, что следует за чем — среда за четвергом или наоборот.
Если подходить с точки зрения государственной, то это нововведение правильно, необходимо. Я — человек государственный, а посему новшество поддерживаю.
Джек говорит, что постановление вызвано международной обстановкой. Пожалуй, он прав. Обстановочка не из блестящих.
Думаю о Марине. Как она все это воспринимает? Мне кажется, она должна думать так же, как я.
28 июня.
Даешь 4-й курс! Завтра последний!..
29 июня.
Вот и все. Наполовину я педагог, учитель словесности, чистописания и всяческой литературы.
В институте уже никого нет, в общежитии хоть шаром покати. Оставшиеся, высунув языки, мотаются с «бегунками», хотят быть чистыми перед господом богом, а также перед библиотекой, комендантом и бухгалтерией. Завтра я тоже пущусь в бег с препятствиями. А что будет потом?
Сыновний долг заставляет меня вернуться к матушке, на лоно природы, где мою персону ожидает ласка, парное молоко (два раза в сутки) и трактор ЧТЗ (естественно, не личный). Но я, кажется, поторопившись, написал, что отказываюсь от всех благ и не покажу своего длинного носа с веснушками.
И осел же я! Забыл, что Марина не только студентка, а еще и рабочий человек. Ее же ждет завод! Это мы, интеллигенция, гуляем по два месяца. Марина едет в дом отдыха на 12 дней, а потом на работу. А что я буду делать 12 дней?
Вечером устроили мужской банкет, прощальный. Завтра едут Джек и Левушка, послезавтра — Митька и Сашок. У всех, кроме меня, чемоданное настроение. У меня — плохое. Не люблю прощаний.
Говорили о политике, последних событиях, о занятии нашими войсками Бессарабии и Северной Буковины. Потом разговор перекинулся на извечную тему любви. Митька все допытывался у меня: «Вот ты влюблен, любишь, а скажи, за что, чем она тебе нравится?» Я хотел ответить, но понял: не могу. Вообще, по-моему, так ставить вопрос может только не совсем нормальный человек.
Потом я задумался над этим. Сам себе я могу ответить или нет? Нравится она мне внешне. У нее хорошие глаза, теплые и ласковые, мягкие движения. Фигура стройная. Но, мне кажется, я никогда бы не полюбил девушку только за внешность. Взять Лильку Немцову. Красивее ее редко встретишь. Сколько ребят по ней вздыхает! Вокруг нее всегда орава. А она пустельга, статуэтка. От массового обожания капризна, на лице всегда презрительная усмешка; мужчина, парень для нее лишь средство сходить в театр, в ресторан, показать себя, свое превосходство. И никогда никем она не довольна. Ждать настоящего чувства от такой невозможно. Посмотришь, и жалко становится ребят.
Впрочем, каждый ищет, что ему нужно.
У Марины масса хорошего: она любознательна, скромна, у нее сильная воля, любовь к жизни. Впрочем… Человек складывается из маленьких штришков, иногда еле уловимых. Так вот, я ее люблю! Люблю! И ничего не попишешь.
30 июня.
Отсыпался. Видел во сне, будто пропал без вести. Долго и упорно разыскивал сам себя. Бродил по каким-то чащобам, болотам. Проснулся очень довольный: нашелся! Чего только не приснится человеку!
1 июля.
Сегодняшнюю дату надо выбить на мраморной доске. Золотом. С виньетками и лавровыми веточками. Марина зашла ко мне. Я ущипнул себя, как это делают герои в романах, когда не верят своим глазам. Но это была она. Сказала, что шла мимо и заглянула, чтобы попрощаться. Путевка в руках, едет сегодня вечером.
До отхода поезда я уже не отходил от нее. Вместе запаковывали чемодан, а оставшееся время гуляли. В первый раз она разрешила взять ее под руку (я заметил, что перед разлукой люди добреют. Пример: в день отъезда Джек не сказал мне ни единой гадости!).
Я спросил Марину, почему она едет в дом отдыха, а не к родным. Она сказала, что у нее никого нет.
«Как, совсем?» — удивился я. Это вырвалось у меня неожиданно. Марина сказала с грустью: «Совсем. Самый близкий мне человек живет в Ленинграде». — «А в Новосибирске?» — спросил я. «Может быть, будет и в Новосибирске. — Марина засмеялась и добавила: — Дело не в родстве, а в людях».
Она — ленинградка. Но каким ветром ее занесло сюда? Я начал допытываться. Она махнула рукой: «Долгая история, Слава, а поезд скоро отходит».
Когда она уже сидела в вагоне, я сказал в окно: «Я, наверно, приеду в июле».
Марина встрепенулась (я заметил, как заискрились ее глаза) и проговорила: «Да? Это очень хорошо, — но потом, словно спохватившись, спросила: — А зачем? До первого сентября еще много времени». — «Дела у меня», — поспешил соврать я.
Марина прищурилась (у нее изумительное выражение лица, когда она щурится: хитрое-прехитрое) и погрозила пальцем: «Никаких дел, надо отдыхать».
Поезд тронулся, а я до боли в сердце почувствовал, что мне нужно, необходимо именно сейчас что-то сказать ей. Хоть расцепляй вагоны или нажимай стоп-кран за 100 рублей или три месяца принудработ.
Но вагон двигался, а я шел рядом, убыстряя шаги. Мы оба молчали. Она вдруг протянула в окно руку. Я схватил, стиснул и прижал к губам… Марина крикнула: «Не надо! Береги себя, упадешь!..»
Это было сказано очень вовремя: платформа кончалась, а я, конечно, ничего не видел, не замечал, не соображал.
Через несколько минут среди белых огней виднелась лишь красная точка.
И тут только я понял, что она меня назвала на «ты». Сама.
Уже дома я пришел к интересному выводу: все-таки я ей небезразличен. Я даже вырос в собственных глазах.
Сейчас ложусь спать. Одиночество меня не пугает. Даже рад, что никто из нашей братии не видел тех штучек, которые я вытворял от восторга.
2 июля.
Уезжаю домой. Весь день переживаю в уме вчерашние события. Будет ли еще когда-нибудь такой вечер?
18 июля.
Вот я и опять в городе. С трудом вырвался из материнских объятий, оставив ей 6 трудодней — мой вклад в развитие сельского хозяйства за две недели каникул.
Хожу по маршруту: завод — общежитие — завод… Чертовская штука безделье. Так устаешь от него! Силюсь вспомнить хоть какое-нибудь событие сегодняшнего дня. Ничего.
Очень плодотворный день.
Да, был в бане. Как я мог упустить сей исторический момент?
19 июля.
Господи! Архинесчастный человек на свете — это я! Вчера никак не мог добиться ответа, где Марина. В общежитии — замок на двери ее комнаты, в проходной ничего не знают о ней. А сегодня буквально за подол ухватил Майю. Захлебываясь от восторга, что первая сообщает мне новости, она тараторила: Марина была делегатом на слете стахановцев, получила грамоту и часы. А позавчера уехала в командировку в Кемерово. Ну, не свинство ли? Хочется плакать, сломать какой-нибудь симпатичный забор (деревянный, разумеется) или поругаться с первым встречным.
