Петр Замойский - Лапти
«Целуются, дьяволы…»
Они, вероятно заметив его, торопливо поднялись, завернули за угол и быстро пошли.
Петьке хотелось догнать их. Скоро настороженный слух уловил, как Наташка заметила Ефимке:
— Что же ты своего друга оставил? Пусть бы и он шел с нами.
— Брось ты, — проворчал Ефимка. — Он тут лишний.
Петька чуть не вскрикнул от злобы.
Остановился, не зная, что ему делать: хотел отправиться домой спать, но знал, что все равно не уснет, и решил идти на те же самые бревна, посидеть, подумать, как быть.
Путаные мысли забродили в голове. В крепкое чувство уважения к Ефимке стало проникать другое чувство. Какое оно? Злоба, досада или обида?
Удручающе теперь действовали на него залихватская игра Алехиной двухрядки, веселый гомон, громкий отстук каблуков и звонкие припевы девок. Вот заиграли «Казачка», кто-то крикнул: «Данилка, выходи!» — и в воздухе раздался посвист, потом, глухо ухнув, словно опустили Данилку в холодную воду, он то дробно выстукивал, то плавно ходил по кругу, щелкая ладонями по коленям, по груди, по рту.
Мимо Петьки взад и вперед сновали парни с девками. Шли они парами, группами, весело смеялись, перекликались, а его совсем не замечали. Только одна, отделившись от хоровода, тихо приблизилась к нему, села возле, долго молчала, сдерживая дыханье, потом придвинулась ближе.
— Петя! — шепотом окликнула она.
Петька быстро обернулся, но, узнав девку, разочарованно спросил:
— Тебе что?
— А ты чего пригорюнился? — насторожившись и сдерживая улыбку, спросила девка.
— Я не пригорюнился.
— Стало быть, колдуешь?
— Отвяжись.
— Отвязаться успею, — смелее ответила девка, — а только они ушли!
— Катись ты!.. — закричал Петька.
— Сам катись! Натянул тебе Ефимка нос.
Резко встала и, не дав Петьке ответить, побежала в хоровод.
Опять один Петька. Но вот сзади к нему тихо кто-то подкрался и, крепко ухватив за плечи, внезапно свалил спиной на бревна.
— К черту, к черту! — заорал Петька. — Сказал — не лезь, и отстань!
— Ага! Это кто к тебе тут лез? — строго спросил его знакомый голос.
Он испуганно вздрогнул и, изумившись, не верил своим глазам.
— Кто к тебе лез, ну-ка скажи!
— Это ты, Наташа? — со вздохом выговорил Петька.
— А то кто еще?
— Дунька была.
— Во-он ты с кем шуры-муры заводишь? А я — то, дура, одного бросила, к другому бежала. Думаю, издыхает парень от тоски.
— Ничего подобного, — сдерживая радость, нарочно хмуро ответил Петька. — Никакой шуры-муры нет, и в тоске я не нахожусь.
— Это что? — близко поднесла к его носу кулак.
— Пять пальцев.
— А это что у тебя?
— Ухо.
— Так вот тебе, вот тебе и вот тебе.
— Больно! — крикнул Петька, качаясь из стороны в сторону.
— Терпи.
— Ну, и ты… тоже терпи! — схватывая ее в охапку и привлекая к себе, хотел было поцеловать Петька.
Но она уперлась ему в грудь руками, отшатнулась и хлопнув ладонью по его губам, сердито заявила:
— Я вам что, богородица?
— Кому «вам»? — охладев сразу, спросил Петька.
— Как кому? Вам с Ефимкой. То он тянет губы, то ты.
— Ага, с Ефимкой можно, а со мной нельзя?
— Вот уж у тебя хорош друг, нечего сказать.
— А что? — насторожился Петька. — Чем плох?
— Всем! — загадочно бросила Наташка и неожиданно сама обняла его за шею, запрокинула голову с такой силой впилась ему зубами в щеку, что он чуть не вскрикнул. Потом села рядом, положила его голову к себе на колени и мягко начала гладить волосы, тихо что-то приговаривая. Слов Петька не мог разобрать, только ощущал боль в щеке, приятную теплоту колен и запах сиреневого мыла.
Протянул к ее лицу руку, провел по щеке. Ниже нагнулась Наташка. Хорошо Петьке. Вся обида на Ефимку, Наташку — все забыто. И единственная мысль — как бы сейчас не пришел и не увидел их Ефимка.
— Наташка! — раздался окрик.
— Что тебе? — прозвенело у Петьки над ухом.
— Поди-ка, что скажу.
Она быстро спрыгнула с бревен и побежала к колодцу, где стоял Карпунька Лобачев.
— Ты с кем там? — услышал Петька.
— А тебе что? — резко ответила Наташка.
— Ты у меня поговори!
— Пошел, губошлеп, к дьяволу!
— Ах, та-ак?.. — прохрипел Карпунька, схватывая ее за руку.
Петька видел, как две фигуры качались то в одну сторону, то в другую.
— Не ломай руку!
— Айда со мной!
Петька увидел, как они скрылись за мазанками и пошли в конец улицы.
«Нет, не уступлю! — решил Петька. — Пусть будет, что будет!»
Он нашел кол и побежал догонять их. Но, одумавшись, бросил кол.
— Черт с ними. Драться с кулаком?.. Не-ет!
Петька направился к своей соломенной спальне. Услышав храп Ефимки, отвернулся и пошел в сени. Там из-под головы матери вынул поддевку, а с Аксютки и Гришки снял халат, оставив на них только дерюгу. С этой одеждой отправился в сад. Под большой яблоней разостлал халат, накрылся поддевкой и лег спать. Напрасно.
На ветке закричали галки, а за гумнами вскинулось рассветное полымя. Петьке стало зябко. Он встал и направился на гумно.
Ефимка увидел в сенях Прасковью, поившую теленка, и спросил:
— Петька где?
— Вот тебе раз! — удивилась Прасковья. — С тобой небось спал.
— Да нет его, — развел Ефимка руками.
— Как нет? Погляди-ка хорошенько…
— Пойду поищу.
Прасковья посмеялась вслед:
— А товарищи тоже! Друг дружку растеряли.
Проходя садом и взглянув под большую яблоню, где Петька оставил одежду, Ефимка обрадовался:
— Ишь где приспособился!
Крадучись, подошел к одежде и со всего размаха упал, желая напугать Петьку. Но напугал самого себя. Ткнулся носом в землю. Под поддевкой и халатом пусто. Ефимка, сердито тряхнув поддевку, забросил ее на изгородь и направился на гумно.
Вдоль гумен ехал Никанор, секретарь партийной ячейки. На телеге сидела жена и две девчонки.
— Далеко? — спросил его Ефимка.
— Овес полоть.
Ефимка подошел к телеге.
— Курить есть?
— Есть, — остановил Никанор лошадь.
Закурив, спросил:
— Ты чего тут на чужих гумнах делаешь?
— На ветрянку хочу сходить. Рожь у нас там с Петькой. Только вот самого его никак не найду.
— Не гривенник, найдется. А я вот о чем хотел поговорить с вами. Алексей-то партийный. Надо его привлечь к делу, пока он тут. Только не придумаю, как…
— Это мы придумаем. Самого спросим.
— Отказывается. Говорит, отдыхать приехал, а не работать.
Одна из девчонок Никанора, зорко вглядевшись в гумно, вдруг испуганно крикнула:
— Гляньте, кто-то в шалаше ворочается!
— Где? Где?
— А во-он.
Из шалаша с тревожным кудахтаньем, отряхая с себя пыль и мякину, выскочили три курицы. За ними, высоко задрав голову и взметывая золотистой дугой хвоста, шумливо несся петух.
— Непременно лиса! — бросил догадку Никанор.
— Может, волк? — предположил Ефимка.
— И не лиса и не волк, а собака. Только вот не знаю, чья, — решила жена Никанора. — Поймать ее да хвост ей и отрубить.
— Пойдемте поймаем! — позвал Ефимка.
Но только шагнул, как из шалаша, весь извалянный в мякине, выполз человек и громко чихнул. Потом не спеша протер глаза, зевнул и оглянулся.
Все с большим изумлением смотрели на него, а он, увидев подводу, испуганно присел и ползком снова скрылся в шалаш.
— Эй, домовой, — окрикнул Никанор, — вылазь!
Видя, что теперь уже не скроешься, заспанный смущенно улыбаясь, выполз Петька и, стряхивая с себя мякину, подошел к подводе.
— Здорово, дядя Никанор! — протянул он руку.
— Мое почтенье, курье пугало, — засмеялся Никанор. — На огород тебя сейчас поставить, ни одна ворона не сядет.
— Так уж и не сядет? — оглядывая себя, пробормотал Петька. Потом пожаловался: — Куры меня доняли. Дерутся и дерутся на моей спине.
— А ты зачем туда забрался? — кивнул Ефимка на шалаш.
— Прищурившись, Петька посмотрел на него, пожевал губами и выпалил:
— Дух там лучше!
Жена Никанора так хлестнула лошадь, что та вскачь понеслась по дороге.
— Да что те, че-ерт! — заорал Никанор на жену.
— Люди-то чуть свет полоть уехали, — метнула она на него злыми глазами.
За грохотом телеги ребята не слышали, что кричал своей жене секретарь, только видели, как недокуренная цигарка далеко полетела в сторону.
Молча ребята направились в поле.
Петьке казалось, что Ефимка все уже знает о вчерашнем, но нарочно не говорит и ждет, когда он сам ему расскажет, а Ефимка в свою очередь ждал, что Петька будет расспрашивать его, куда они вчера уходили с Наташкой.
Наконец, Петька не утерпел. Сквозь зубы спросил:
