Николай Дементьев - Какого цвета небо
Татьяне почему-то надо было обязательно пройти мимо его машины, любезнейшим образом поздороваться с Венкой. Сначала он тоже здоровался, кивал и мне. Потом стал предлагать подвезти нас с Татьяной домой. Она каждый раз отказывалась, но при этом как-то странно поглядывала на меня… На лекциях Лямина почему-то вспоминалось мне, что Татьяна давным-давно вместе с Венкой готовилась к вступительным экзаменам на даче Дмитриевых.
И однажды, вернувшись из института, я застал Татьяну дружески беседующей с Венкой по телефону. Помыл руки, сел в кухне ужинать. Трубка телефона у Соломиных на длинном проводе, поэтому Татьяна отошла от аппарата, встала в дверях кухни и, разговаривая, следила за моей реакцией. Я даже отодвинул тарелку с едой, закурил. Курить я начал в день похорон мамы. Получилось это как-то незаметно, почти непроизвольно. Просто оказалось вдруг, что я курю, будто курил и раньше. Вежливо распрощавшись с Венкой, Татьяна положила трубку, снова пришла на кухню.
– Интересное представление у нынешней молодежи о супружеской верности!
– Ну, так вот слушай, Отелло, мавр венецианский!… У Дмитриевых что-то случилось, с Венкой случилось, и что-то не совсем красивое. Сначала позвонила Венкина мама Лукерья Петровна, даже плакала, все спрашивала, нельзя ли Вениамину устроиться к нам на завод. И я сказала, что мое место ученика в нашей бригаде свободно.
– А из-за чего она все-таки плакала? – И тут же представил ее плачущее лицо; не впервые ей приходится из-за сыночка плакать.
– Так и не сказала, дала Венке трубку. – Татьяна чуть улыбнулась. – Побеседовала я с Веночкой… Потом трубку взял у него Павел Павлович.
– А он – что?
– Я в двух словах обрисовала Павлу Павловичу обстановку на нашем заводе, и он решил, что Вениамину следует все-таки сначала поработать. Ну, а заключительный этап нашей беседы вы слышали, уважаемый!
Я вместе с Венкой ходил в отдел кадров завода, потом – и тоже вместе с ним – разговаривал в цеху со всеми, кого это касалось. Но происшествие, о котором умолчали и родители Вениамина, и сам он, по-прежнему оставалось неясным, И вот мы с ним встретились в рабочей обстановке цеха. Сначала я даже замигал от растерянности, увидев Венку в робе. Она сидела на нем как-то нескладно, и черный ежик на голове топорщился чересчур франтовато. Протянул ому руку первым. И он – ничего, пожал ее. Вить-Вить сказал:
– Ну что ж, Вениамин, поступай под начало своего отца крестного, – и кивнул на меня.
Катя-маленькая уже подавала к нам тележку, а рядом с ней, как обычно, шел Петя-Петушок. Тут я, на минутку позабыв про Венку, представил себе такую сцену: Шумилов угощает всех папиросами, и только собирается сказать: «А этот дылда почему не курит?!», – как я тут же и беру у него папиросу, закуриваю. Но Шумилов уже не угощал нас папиросами, сдавая нам тележку, и не занимал нас своими байками, посмотрел на Венку, покосился на меня:
– Опять его протеже?
Все молчали, тогда он добавил:
– А еще одно место в редакции есть? Или, может, на склад новенького сдадите?
Я посмотрел на Венку, вздохнул: откровенно говоря, сильно боялся, как бы Петя-Петушок и на этот раз не оказался прав! Кое-какие основания для такого рода опасений у меня уже были, я ведь с Веночкой с первого класса учился.
Я кивнул Венке, приглашая последовать за мной, полез в тележку. Лицо у Венки было снисходительно-равнодушным. Я показывал и показывал ему, что именно и как надо проверять в проводке. Рассказал, перекрикивая шум цеха, об устройстве тележки вообще, о назначении отдельных частей ее, о предстоящем монтаже поворотной части экскаватора. Надеялся заинтересовать, уж очень мне было противно снисходительно-насмешливое выражение его лица. Ведь и другие из нашей бригады могут понять, как Венка относится к работе, а их уж обижать у Венки не было никакого права!
Потом Катя-маленькая подала нам поворотную часть экскаватора, а с ней, тоже как обычно, пришли Игнат Прохорыч и дядя Федя. Последний кивнул Вить-Витю: «Все в порядке!» Теперь, кстати сказать, всегда в порядке было и с ходовой тележкой у Шумилова. Игнат Прохорыч пожал нам всем руки, приветливо улыбнулся Венке. И Венка улыбнулся ему в ответ. И немножко удивился, когда и где успел так перемазаться Венка: новенькая роба, руки, лицо – все было густо замазано в масле и железных опилках. Никто из нас даже к концу смены не выглядит таким трубочистом; И все видели это, конечно, но даже Катя-маленькая не крикнула с крана: «А откуда этот чертик?»
Монтаж поворотной части на ходовую тележку – операция трудоемкая и ответственная, но по-своему увлекательная, у Венки даже появился интерес в глазах.
Смонтировали, закурили. Я уж слегка побаивался, не засмеялся бы кто-нибудь над Венкой, который, очень быстро устав, уже опять не скрывал снисходительно-насмешливой улыбки. Я стал рассказывать, как это получилось, что у меня оказалось два «хвоста» – по начерталке и физике. Все понимали, почему я это говорю, улыбались сочувственно. А на Венку мои слова почему-то подействовали совсем по-другому. На его лице появилась презрительная улыбка: «Работает, дескать, и еще – учится, хвалится этим!» Но никто по-прежнему ничего не сказал, только посмотрели на меня. А я сделал вид, что не заметил его улыбочки, значит, и все ее не увидели.
Катя-маленькая подала нам десятиметровую стрелу. Посмотрели друг на друга дядя Федя и Вить-Вить: оставаться ли Венке на монтаже стрелы или вместе с дядей Федей и Филей идти на монтаж ковша к рычагу? Венка – парень здоровенький, будет полезен и здесь, и там. Но ведь шефствую над ним – я, поэтому и он должен оставаться со мной на монтаже стрелы. И дядя Федя с Филей пошли к рычагу.
Сначала все шло хорошо: отверстия в стреле и косынках совместились, мы с Ермаковым успели вставить двухпудовые пальцы. Вить-Вить проверил, стал держать ломом стрелу, придавливая ее книзу. А мы с Ермаковым, схватив кувалды, уже готовились забивать пальцы.
По правилам полагается на торцы пальцев положить листы железа, придерживать их клещами, чтобы не сбить концы валиков. Раньше мы этого не делали просто потому, что людей у нас не хватало, и уж от нас с Ермаковым зависело, сумеем ли мы так поставить пальцы, чтобы не расплющить их концы. А теперь у нас ведь появился еще Венка. Когда у нас была Татьяна, она держала клещами прокладку, хоть и получалось это у нее плохо. Но Венка-то – не Татьяна.
Поэтому я вопросительно посмотрел на Вить-Витя, он понял, кивнул согласно. Я взял лист железа, зажал его в клещах, показал Венке, как он должен держать прокладку, прижимая к торцу пальца. Даже человек каменного века справился бы с подобной работой. И Венка сначала тоже справлялся.
Мы с Белендрясом били изо всех сил. Вить-Вить висел на ломе, сотрясаясь всем телом при каждом ударе. Катя-маленькая, закусив губу, держала руки на рычагах, высунувшись из крана. Мои губы стали солеными от пота.
Глаза у Венки были совсем черными. Вдруг он глянул на меня и чуть сдвинул прокладку с торца валика. Пудовая кувалда уже шла у меня сверху вниз и справа налево, чтобы мой удар получился одновременно с ударом Ермакова, тогда стрелу не перекосит. Ударь я кувалдой по краю листа, его могло вырвать из клещей, а клещами – ударить Венку, и он мгновенно переместился бы из цеха на больничную койку! Поэтому я всем телом пошел за летящей, как ядро, кувалдой, спотыкался-спотыкался и наконец растянулся во весь рост на полу цеха.
Коллектив нашей бригады – здоровый, каждый может шутя выжать пудика два. Вот примерно все это и было написано на лицах Вить-Витя и Белендряса, поскольку понимали они: просто так, из-за пустяков, я бы не стал кувыркаться по цеху. Поглядели мы все трое друг на друга, на Венку. Лицо его ничего не выражало, поскольку видеть причину моего падения никто не мог.
Вить-Вить вздохнул, но уж не стал вдаваться в разбор случившегося, глянул на Катю-маленькую, снова навалился на лом. Удара четыре или пять у нас с Ермаковым прошло нормально. Венка старательно держал прокладку. Я не сомневался, что сделал это он неумышленно: ведь впервые в цех пришел, только осваивается с работой.
И опять вспомнилось мне, как он встречал нас с Татьяной у проходной, сидел терпеливо в машине. А еще до этого – вместе готовились они к экзаменам на даче у Дмитриевых. И на прощальном пикнике Венка напился, возможно, с горя… Вот еще и поэтому пришел человек на работу к нам в цех, а не только из-за происшествия, которого никто из нас не знал.
А через четыре или пять ударов все повторилось. Когда я встал с пола и распрямился, Вить-Вить и Белендряс подошли, молча посмотрели на торец пальца, на прокладку в клещах Венки, на него самого,
– Сползает у него прокладка, – объяснил я, потер ушибленное колено; оказалось, до крови я его расшиб, даже брючина порвалась.
– Поздравляю, – прогудел Белендряс.
А Вить-Вить тотчас присел, задрал мне штанину: царапина оказалась пустяковой.
