Виктор Зиновьев - Теплый ветер с сопок
Коляй уже слышал от Романтика, что тот самовольно уехал от отца профессора и матери народной артистки, которые слезно умоляли его не лететь на Север. Он даже не пишет им, чтобы снова не выслушивать предложений забрать трехкомнатную квартиру в Ленинграде и машину.
Коляй спросил:
— Что у тебя на руке, слово «зло»?
Романтик съел к этому времени ровно полбанки «Завтрака туриста», спрятал ложку и хлеб в тумбочку, попил воды из-под крана и ответил:
— Родители меня избаловали, вот я и попал под влияние улицы.
Коляй это спросил от нечего делать. Знал, что «зло» означает «за все легавым отомщу». У него самого такая на плече вытатуирована, рядом с буквами «слон» — «с малых лет одни несчастья». Им с Васькой-якутом лет по пятнадцать было, когда старатель наколол. Дурью маялись, отдали взамен болотные сапоги, что Ваське от отца остались — новые, литые, теперь таких не делают. У Романтика татуировка совсем поголубела, будто кололи ее в глубоком детстве.
Романтик пришел в комнату вместо Прохора, который переехал с прибывшей семьей в щитовой коттедж по специальному разрешению начальника стройки. Пронькин на пороге оглядел его внимательно и спросил, не играет ли тот, случайно, на гитаре. Романтик ответил, что играет, но только «восьмеркой». А потом гордо заявил, что приехал на Колыму не за деньгами. Коляю было до лампочки, кто за чем приехал. Хороший человек — ладно. Слабак долго здесь не задержится — или сбежит, или сопьется. Пронькин почему-то обиделся и, размахивая кулаками, начал перечислять ГЭС, которые строил. Коляй разнял их и подумал, что новенький или бич, или жулик, каких мало. Однако тот оказался шофером, хоть и третьего класса, и возил грузы честно. По вечерам он приносил из библиотеки книги и выписывал из них что-то в особую тетрадь. Смешно было слушать, как он по-книжному рассуждает обо всем. Но потом Коляй подумал: вот нигрол — он черный и густой, автол — синий и не такой густой, дизельное масло — коричневое и вовсе жидкое, однако все свое назначение в машине имеет. Живой человек, почему он обязательно на Коляя или Пронькина похожим быть должен? Раз живет — значит, нужен, надо его принимать как есть. У каждого своя линия.
— Ты подумай! — сказал Романтик. — Толстой не любил Шекспира, и тем не менее оба гении! — И он снова уткнулся в свою тетрадь.
Васька-якут тоже много читал, но с ним было интересно, он часто рассказывал о путешествиях, войнах, больших городах. А стрелял как! Короче, свой парень. С этим же на охоту не пойдешь, там не языком, а головой и руками шевелить надо. Пронькина тоже на сопку Чиганью не вытащишь, где на лыжах катаются, однако и он свой. Скорее бы с работы пришел.
Пронькин явился тут как тут. По обыкновению споткнулся о порог и беззлобно выругался.
— Милое дело вагончик, — удобство, спокой! Братскую в палатках начинали, Вилюйскую в тепляках, а тут дома подавай!
Он сел с размаху на кровать и поинтересовался у Коляя, ткнув через плечо грязным пальцем:
— Пишет все наш писатель? Я с ребятами-подземщиками разговаривал…
Пронькин всегда первым узнавал новости на стройке. Коляй считал: работают люди — нечего к ним соваться, свое дело сначала сделай. Пронькин думал иначе. Каждый вечер он с жаром сообщал, что Гидроспецстрой снова получил втык за повреждение электролинии взрывом, что мост на тот берег Колымы будут монтировать зимой по грунтовой насыпи, что в туннеле временной деривации укладывается сегодня самый лучший бетон. Он метался со сварочным аппаратом с одного конца стройки на другой, поэтому знал все.
Сейчас он начал рассказывать о проходчиках, вырубающих в Черном гольце подземный зал для агрегатов будущей электростанции. Хотя зимой туда устроиться от желающих отбоя нет — от ветра подальше, — работа там мерзлотная, вредная и сложная, и знают ее не многие. Подземщики обиделись, что их посылают в помощь совхозу косить сено и стоило ли из-за этого ехать сюда с Ингурской ГЭС, набивать синяки и шишки, учиться правильной проходке?
— Таково требование времени, — оторвался от книжки Романтик.
— Ты меня доведешь! Ох, он меня доведет! — подскочил к нему Пронькин.
Они были почти одного роста, оба щуплые, но Романтик казался более робким. Правда, у него были здоровые красные кулаки, но этого обычно не замечали.
Однако сейчас он встал и сказал твердо:
— Из-за таких безграмотных, как ты, Пронькин, у нас и запущено сельское хозяйство. Надо литературу читать, а не водку пить!
От такой неожиданной смелости Пронькин опешил, замотал, как лошадь, головой и, не найдя что ответить, сел на кровать, сделав вид, что чистит ногти. Коляй ничего не сказал, но про себя согласился с Романтиком. Он тоже, специалист, однако не отказался возить грунт на ручей Анманычах для экспериментальной плотины. Работа есть работа — куда пошлют. А без этих опытов настоящую плотину опасно возводить — вдруг не выдержит.
Пронькин мирным голосом сообщил:
— Мимо парикмахерской шел, смотрю — опять к этой… твоей, муж лезет. Салажонок, а пьяный в дым…
— А я при чем? — не повернул головы Коляй.
— Ну, стричься бегал, — смутился Пронькин, — говорил, что питаешь…
— Надо решать без нерешительности! — снова вмешался Романтик. — Скажи, чтобы брала развод, и женись!..
Коляй вздохнул. Он вспомнил нежные руки, которых и коснуться было страшно, представил смуглянку уже с большим животом, ее мужа, плюгавого и вечно пьяного бетонщика… Из всех его знакомых взял бы ее такую только Леха-косой, жалостливая и безъязыкая размазня. А ему она не нужна, он гордый. И Коляй повторил:
— Ну, а я-то при чем?
…Не всякому приходилось ездить по горящим торфам. Вокруг, на дороге и дальше, разноцветные пятна, словно лоскутами заштопана земля. Белый цвет — здесь торф давно сгорел, поверхность успела седой золой тронуться; красный — огонь совсем недавно под землю ушел, сюда не наступай; черные заплатки на мху — жар у самого верха идет, глубоко земля еще не прогорела. Коляй выруливал на черные пятна, где грунт крепче. Он знал торфяные пожары, видел однажды, как бился лосенок, по самую шею провалившийся в раскаленный пепел.
Поэтому вздохнул с облегчением, когда машина захлябала по лужам, а опаленные дымящиеся кустики на обочине сменились лохматыми болотными кочками. Будто нечесаные, немытые лешие выставили вдоль дороги свои волосатые макушки. Как ни в чем не бывало расхаживали по ним вороны с переливающимися перьями. Все же спокойнее живет тундра, когда человека рядом нет.
Коляй вез на своем МАЗе, только что вышедшем из ремонта, груз для электромонтажников-лэповцев: несколько ящиков, бухту провода, какие-то железки. Что именно, он не знал, для чего — понимал хорошо. Что толку от плотины, если никуда не поступает электричество, — каменная стена в тайге — и только. Видел он под перевалом Бутугычаг, у брошенного рудника, здание бывшей теплоэлектроцентрали — будто череп выглядывает из травы.
Ребята-лэповцы молодцы — тянут линии одну за другой, скоро весь район проводами опутают и дальше двинутся. А условия здешние любому в задачу: вчера им груз под облака на хребет возил, сегодня по мшанику к самой топи доставить надо. На Вилюе места ровнее, правда, техники там не хватало, об авиации и не мечтали. Да что толку от тьмы машин, если прыгают они с камня на камень в час по чайной ложке? Вы шоферу дорогу хорошую дайте, и он костьми ляжет, чтобы до последнего гвоздя в срок привезти. Хорошая прямая дорога — вот самое большое счастье для шофера.
Пикет издалека угадывался по кружащему над ним вертолету. Шоферы да вертолетчики — всему Северу хозяева, ни одно дело без них не обходится. В тридцатых годах первым десантам на побережье с материка везли и яков высокогорных, и ишаков, да не пошла работа. Без техники Север можно открыть, но не освоить.
Вертолет то зависал на одном месте, то разворачивался и делал круг, то опускался и исчезал за взгорком, поросшим деревьями. Путь туда лежал через заболоченную ложбину. Вот из такой же прошлый раз машина отправилась прямо в ремонт. Как за ней ни следи, а от неожиданностей не спасешься.
Однако теперь все кончилось благополучно. МАЗ взревел и вывез Коляя на взгорок. Отсюда стало видно: под вертолетом на тросе висит квадратная решетчатая балка — часть высоковольтной опоры. Несколько человек ставили опору лапами на штыри и не могли никак попасть болтами в отверстия. Один из них махнул Коляю рукавицей:
— Кури! Вертолет отпустить надо…
Видно было, что наверху ветер крепко набрасывается и летчик не может подгадать — опору дергало то вверх, то в стороны. А однажды вертолет перекосило и он чуть не чиркнул хвостовым винтом по верхушке вагончика.
Коляй хотел подойти к монтажникам, но послушал, как они азартно кричат «взяли», и решил покопаться в моторе: хорошо, если каждый делает на совесть свое дело. Но сначала он осмотрел машину со всех сторон, чтобы душа была спокойна. Увидел прилипшие к радиаторной решетке перышки в запекшейся крови и хлопнул себя по лбу — совсем забыл!
