Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй
Домик матери сохранили рыбаки. Часто они собираются здесь свободными от работы вечерами, с гостями из дальних деревень, садятся у стола, и эти встречи похожи на ожидание — кажется, сейчас откроется дверь и мать вернется к своим детям.
Из окна домика виден свет маяка… Это свет ее памяти, ее свет. И нет здесь человека, которому не было бы понятно, как счастлива мать, зажегшая одна из первых этот сторожевой огонь!
Старый тополь
Этот старый тополь растет на самом берегу. Кем он посажен? Вряд ли кто знает. Как он растет на этой соленой земле? Как не сломят его штормы, как не тронет январская пурга? Теплым июльским вечером тихо звенит его листва. Белые гребни волн оплывают у самых его корней, звездный свет, словно дождь, дробится на листьях.
А вокруг — море, до самых звёзд, — неспокойное, живое; и рыбачьи огни бродят в ночи, и время от времени тяжелая рыба со звоном срывается на зыби.
На опрокинутом баркасе, у тополя, по вечерам собираются рыбаки. Раньше всех, задолго до захода солнца, сюда приходят дедушка Арсений, Михайло и Афанас. Они садятся рядом, на оголенные шпангоуты баркаса, молча курят свои длинные трубки и смотрят на море, вдаль, где изредка покажется над горизонтом белый парус или едва уловимый пароходный дымок.
— На Керчь, — говорит дедушка Арсений, следя за тающим дымком. — Пассажирский пошел…
Приятели молча соглашаются, — время как раз для пассажирского, — не впервые провожают они корабли.
Дедушка Арсений — самый старый рыбак ка косе. Длинные волосы его белы, как морская пена, но глаза — прозрачные, голубые — насмешливы и зорки.
— Ну-ка, кто этот баркас ведет? — спрашивает он усмехаясь, поглядывая на Михайлу и Афанаса.
Далеко в море треугольник паруса едва заметен. Когда заносит его ветер, он словно исчезает совсем.
— Я думаю, что Андрей, — замечает нерешительно Михайло. — Плохо ведет…
— Нет, не Андрей, — еще более насмешливо говорит Арсенин. — Посадка-то какая у посудины? Низкая ведь? У Андреевой повыше будет… Этот верно ведет — зыбь режет…
Михайлу неудобно сразу согласиться, он тоже старый рыбак, и тут, как всегда, старики начинают спорить. Дедушка Арсений любит подшутить над Михайлом; на целые десять лет Михайло моложе его, а вот голова совсем лысая. Впрочем, Михайло привык уже к этим шуткам, нередко он даже сам напоминает:
— Как же это ты про лысину мою забыл сказать?
Некоторое время они пристально смотрят друг другу в глаза, и словно неожиданно улыбаются оба, и Арсений первый примирительно протягивает свой узорчатый кисет.
— Отведай, Корнеич… Хорош табачок!
— Благодарим, — отвечает Михайло, выколачивая трубку о киль баркаса и запуская руку, в кисет. — У тебя ведь самосад, Арсений Ильич? Из самого Сухуми семена вывез?..
Афанасу нравится этот вежливый разговор, и, выждав удобную минуту, он тоже вступает в беседу.
Так до первых звезд сидят они у тополя, и тихо течет разговор, пока с поселка не приходит пропахшая морем и рыбой молодежь.
Давно уже я знаю стариков, с юности они почти неразлучны. Лет около тридцати назад каждый из них «боцмановал» на торговых кораблях дальнего плавания, но даже названия дальних южных портов они почти позабыли, хотя дедушка Арсений и гордился тем, что два раза «обернулся» вокруг света.
— На родную косу потянуло, — говорит он иногда, вздыхая. — Дома-то оно всегда лучше. А вот Семена своего никак я не пойму, — добавил он в раздумьи. — И сколько по морям бродит человек, лет восемнадцать поди…
Теперь уже Михайло насмешливо улыбался, глядя ему в лицо.
— Жить бы тебе в пустыне, Арсений Ильич. Сидел бы твой сын дома, пироги бы ел… А тут, видишь, жизнь широка! Море всегда кличет…
— Да я ведь не жалею, — оправдывался Арсений. — К слову говорю… Его, конечно, воля. Мы — потомственные моряки, от Петра, от взятия Азова.
У невысокого дощатого причала они встречались каждый день, деловито проверяли улов, следили за разбором сетей, за выгрузкой и разделкой рыбы. Если время шло к вечеру, кто-нибудь из них первый напоминал:
— Ну, что ж… Пойдем к «вечному», что ли?
Приставив руку в виде козырька, Арсений смотрел на солнце и, немного подумав, обычно соглашался.
Это слово «вечный» я слышал несколько раз и однажды спросил о нем у Арсения. Он только тряхнул белой головой.
— Понимать надо!
Но рыбаки говорили мне, что старый, одинокий тополь, растущий на этой соленой земле, кто-то назвал «вечным».
В маленьком поселке, на косе, дальние гости бывали редко. В жаркую осеннюю путину приходили за рыбой мелкие суда из Мариуполя, реже — из Ростова. Доставляли они товары, письма и свежие газеты. На судах работали знакомые моряки, дальше побережья они почти не бывали.
Раза два или три за лето заходили аварийной службы катера, и дедушка Арсений беседовал с капитанами, но они ничего не слышали о Семене. Старик давно уже ожидал письма, — шло время, новые люди селились на косе, понятно, они даже не видели никогда Семена.
В этом году сентябрь выдался теплый, легкий, веселый месяц. Ветер-низовка еще не дул с Дона, не гнал бурых косматых валов, море и небо были неразличимы, и край берега казался краем земли.
В один из таких вечеров, когда мы стояли у причала, совсем неожиданно к нам в кубрик рыбачьей шхуны зашел незнакомый человек. Он ловко спустился по крутому, узкому трапу и, улыбнувшись, сказал:
— С приветом, товарищи!.. Где же ваш бригадир?
На нем был штурманский китель и фуражка, из-под которой блестели белые, серебристые виски.
— На берегу, возле тополя, верно, — сказал кто-то из рыбаков, приглашая его сесть. — По вечерам у нас там собирается народ.
— Хорошо, — ответил он по-прежнему с улыбкой, — значит, и я пройдусь.
Мы вышли с ним вместе, и уже на причале, протягивая руку, он сказал:
— Волков. Штурман с «Терека». Слышала о таком корабле?.. Вот, выбрал свободное время. Приехал проведать знакомые места. Как-то и я здесь рыбачил. С интервентами здесь воевал.
Мы шли по берегу, у самой воды, и на окраине поселка, на изломе косы, он остановился на минуту.
— Тополь-то по-прежнему стоит, — заметил он задумчиво. — С моря когда посмотришь — как памятник стоит…
Мне было непонятно, почему с такой печалью сказал он эти слова и почему отвернулся, но я не решался спросить.
Песок на косе был совсем золотым от вечерней зари, и только у тополя лежала синяя смутная тень.
Там, в тени, на шпангоуте баркаса, окруженный рыбаками, сидел дедушка Арсений. Он что-то рассказывал, когда мы подошли. Волков поздоровался тихо, чтобы не помешать, но старик замолчал.
— Сказки рассказываете? — спросил Волков, оборачиваясь к старику. — Мы не помешаем?
Дедушка Арсений улыбнулся:
— Чего там… Вижу — морской человек. Про тополь этот говорим. Непонимающие тут есть. Вот я и толкую им… Вечное дерево это.
— Ты объясни человеку, — откликнулся Михайло.
Дедушка Арсений обернулся к нам.
— Потому вечное, что в корнях его рыбачья кровь живая! Вот почему…
— Я слышал об этом, — неожиданно сказал Волков, но старик не удивился.
— От верного человека слышал, коли так! А человек тот от меня только. Я один был на весь поселок в тот пасмурный вечер. Все в плавни подались, когда эта нечисть иноземная, — гори она, падло! — нахлынула сюда. Вон там, на далеком изломе, я лежал и все видел. Они подошли на моторке, и, когда только подходили, какой-то человек вдруг шарахнулся за борт. Я сразу понял: наших пленных везут… Стреляли они, кружили, так, верно, и утонул тот человек. Тогда они вывели на берег второго паренька. Какой это был паренек! Плечистый, крепыш… Наша, рыбачья, кровь! Роба на нем была рыбачья и рыбачьи тяжелые сапоги. А вот руки связаны были. Капитанка насунулась ему на лицо — только он вышел спокойно, наш, гордый человек, и еще голову выше поднял, и даже с места не сдвинулся, когда тут вот, к тополю, его прислонили…
Был дождь, я помню, как сейчас, и тополь плакал каждым листочком своим, и гудел он, и гнулся, словно волокна ему рвало, словно замахнуться он корневищем своим хотел. Они стреляли с трех шагов… Трое… И потом на лодку унесли того паренька.
Арсений протянул руку, тихо постучал по коре тополя.
— Тут вот, в сердцевине у него, пули засели!
Он замолчал и оглянулся, и все оглянулись теперь, — тополь взволнованно шумел от ветра, и звонкая волна отвечала ему. И даже отсюда, снизу, стало видно, как красная кровь заката струилась по густой листве.
— Я это видел, — повторил дедушка Арсений в тишине.
— Я тоже видел, — тихо отозвался Волков.
Но старик покачал головой.
Штурман повторил твердо:
— Тоже видел…
— Где же ты был? — закричал Арсений, почти бросаясь к нему.
