Антон Макаренко - ФД-1
Здесь мы были похожи на туристов, роль для коммунаров мало знакомая.
Турист — это особое существо, снабженное специальными органами и специальной психологией, а коммунары так и оставались коммунарами, ни разу не показав готовности приобрести все эти специальные приспособления.
Турист — это прежде всего существо вьючное: таскать за собой мешок, набитый всякой пыльной дрянью, это не только необходимость для туриста, это и общепризнанная честь и обязательная эстетика. Турист без мешка — это уже не настоящий турист, а помесь человека и туриста, метис. Коммунар для экскурсии выбегает в самом легком вооружении, какое только возможно на свете, — в трусиках и в легкой парусовке, он занимает свое место в строю и не имеет права даже держать что-либо в руках.
Строй коммунаров по шести в ряд, просторный и свободный, со знаменем впереди и с оркестром, требует для себя дороги и уважения, для него собираются толпы на тротуарах, и милиционеры останавливают движение на перекрестках. Туристы же бродят по тесным тротуарам, толкают мешками прохожих, возмущают и вызывают сожаление сердобольных.
У туриста нет своей воли, своего времени, своей скорости и своих вкусов. Это несчастное существо с момента выезда в экскурсию теряет все гражданские, человеческие и даже зоологические права. Оно спит, где ему прикажут, встает, когда прикажут, бежит, куда укажут, выражает восхищение, сожаление, грусть, удивление только по расписанию. Подобно загнанной лошади, оно вообще не трусливо, ему нечего терять и нечего бояться, и оно не боится ни автомобилей, ни криков, ни паразитов. Оно боится только одного — отстать от группы.
Чтобы утолить свой голод, туристы обязаны в течение часа или двух сидеть на земле возле столовой, потом в течение часа давить друг друга в дверях столовой и царапать взаимно туристские физиономии мешками, а затем в течение получаса стоять за стулом одного из обедающих, напирать на его мешок своим животом и ожидать, пока освободится стул.
В одном из городок на коммунаров пытались распространить все законы жизни туристов. Назначили для нас обед в три часа. Наша маршрутная комиссия еще и переспросила:
— В три или в четверть четвертого?
— Нет, как можно, обязательно в три?
— Столовая будет свободна в три? Нам нужно, чтобы коммунары сразу вошли в столовую и пообедали.
— В три, будьте покойны…
Ровно в три подошли к столовой — картина знакомая: на земле сидят, в дверях смертный бой, в столовой каша.
— Вы обещали в три.
— Ну, что мы можем сделать? Понимаете, подошла группа, которая… через полчаса будет готово.
— Через полчаса или через час?
— Через полчаса, через полчаса…
— Если через полчаса не будет готово, мы уходим.
— Что вы… обязательно…
Ровно через полчаса мы построили колонну и увели с музыкой, а за нами бежали организаторы и умоляли возвратиться.
Дидоренко умеет с ними разговаривать:
— Вы можете назначить для нас любой час, но ни пяти минут мы торчать на улице не будем.
И мы научили их уважать точность. Мы приходили в назначенное время, и уже не спрашивая, прямо с марша, команда:
— Справа по одному в столовую.
Туристы в это время сидели на травке и щелкали на нас зубами от зависти.
В плане экскурсий и посещений коммунары с первого дня захватили инициативу в свои руки и ходили, куда хотели и как хотели.
На нефтяном промысле Биби-Эйбат нас сначала приняли равнодушно, как, вероятно, принимают и все экскурсии: по себе знаем — это штука довольно надоедливая. Но коммунары, разбежавшись по промыслу десятками групп, через полчаса уже со всеми перезнакомились и успели залезть во все щели и закоулки и расспросить о самых таинственных деталях. Рядом горел еще нефтяной фонтан, и не было конца расспросам о нефтяных фонтанах.
Биби-Эйбат — один из первых промыслов Баку, выполнивших пятилетку в два с половиной года, и это обстоятельство вызывало со стороны коммунаров особенный к нему интерес.
Когда все группы снова сошлись на центральной площадке, возле нас собралась половина промысла. Бакинский горсовет соревнуется с Харьковским, в прошлом году была в Харькове делегаций бакинских рабочих, между прочим была и в коммуне. Нашлись сразу и знакомые, у коммунаров память на лица замечательная. Оживленные лица коммунаров уже неофициально заморгали в лица старых рабочих, улыбающихся и оживленных этим общением с юностью. Целыми вениками золотые шапочки обступили группы рабочих в пропитанных нефтью спецовках и рассказывали им о своих коммунарских делах. Вдруг целая сенсация:
— У них знамя Харьковского горсовета, переходящий приз!
— Знамя Харьковского горсовета? Здорово.
— У Вас наше знамя?
— Ваше, ваше, как же… харьковское.
— Покажите.
— Что?
— Покажите знамя, которое вам прислал Харьков…
Предфабзавкома даже немного смутился от такого требования:
— Показать знамя? Пойдем, показать можно.
— Нам всем идти не годится… давайте сюда.
Рабочие заулыбались, завертели головами:
— Вот, смотри ты, народ какой… Ну, что ж…
Перекинулись они между собой по секрету, и трое рабочих направились к воротам.
— Они за знаменем пошли?
— За знаменем.
— Надо салют, — заволновались в оркестре.
— Коммунары, становись! Равняйся!
Похожай и Соколов, наши ассистенты при знамени, с винтовками побежали к воротам. Показалось знамя Биби-Эйбата.
— Коммунары, под знамя смирно!
Оркестр и коммунары салютуют, наши ассистенты приняли охрану дружеского знамени и торжественно провели его к дружескому строю.
Товарищу Шведу слово.
Швед умеет найти горячие и искренние слова:
— Рабочие Биби-Эйбата! Это знамя — знак вашей победы на фронте индустриализации. Ваша победа привела в восторг весь Союз, всех рабочих мира. Мы считаем своим счастьем, что нам пришлось отдать честь вашему знамени, вашим огромным победам, вашей работе. Мы на вас смотрим с восхищением, мы будем брать с вас пример, мы будем у вас учиться побеждать…
Коммунары закричали «ура». Бибиэйбатовцы разволновались, разволновались и мы, трудно было без горячего чувства быть участником этого события.
Мы пригласили знамя в наш строй и под эскортом всей коммуны проводили его до небольшого серенького домика, в котором оно помещается. И сразу же домой. Рабочие машут руками и шапками и кричат:
— Приходите в наш парк, парк культуры и отдыха!
— Приедем!
— Приходите! Когда придете?
— Завтра!
— Приходите же завтра! Будем ожидать!
На другой день мы были в парке культуры и отдыха. Нас действительно ожидали и встретили у ворот. Перед эстрадой собралось тысячи две народу. Камардинов рассказал рабочим о нашей жизни, о нашей работе на производстве, о будущем заводе. Он еще выразил наше преклонение перед героической работой нефтяников. Отвечали нам многие. Здесь не было сказано ни одного натянутого слова, это было действительно собрание близких людей, близких по своей общей, пролетарской сущности.
После собрания наш оркестр сыграл несколько номеров из революционной и украинской музыки. Потом разбрелись по саду тесными группами. Легкие и стройные коммунары, приветливые и бодрые, видно, понравились бакинцам. Многие рабочие подходили ко мне, расспрашивали о разных подробностях, уходя, пожимали руку и говорили:
— Хороший народ растет, хороший народ…
Один подсел ко мне и поговорил основательно. Он тоже рабочий с Биби-Эйбата, говорит правильным языком, и его особенно занимает одна мысль:
— Вот эти мальчики, когда сразу посмотришь, так чистенько одеты, шапочки эти и все такое, подумаешь, барчуки, что ли, а потом сразу же и видно: нет, наши, рабочие дети, все у них наше, а может, и лучше нашего. И, знаете, так приятно, что это такая культура, знаете, это уже культура новая…
Это были хорошие часы в Баку. А вообще Баку коммунарам не понравился — очень жарко. И в самом деле, в эти дни жара доходила до шестидесяти градусов, и во время одного из нашей маршей были солнечные удары. Не понравилось и Каспийское море — грязное и неприветливое. Не понравилась и наша стоянка — прямо на асфальтовом полу базы ОПТЭ.
В Тифлисе нас встретили с музыкой пионерская организация, комсомол и наши шефы.
Три дня в Тифлисе пролетели страшно быстро. Один из них истратили на Мцхет. В Мцхет поехали грузовиками. Загэс вылазили как следует, обижался только фотокружок, предложили ему все свои орудия сложить при входе на станцию…
В один из вечеров коммуна отправилась с визитом в клуб ГПУ. Первый раз в походе надели белые парадные костюмы. Наши парусовки уже поиспачкались. Проблема стирки вдруг вынырнула перед нашими очами. Прачечные требовали две недели сроку и две сотни рублей. Мы думали, думали. В Тифлисе мы стояли во дворе какой-то школы, спали на полу в классах. Квадратный довольно чистый двор школы был украшен в центре водообразной колонкой. Мы и отдали в приказе от 27 июля:
