Борис Пильняк - Том 5. Окэй. Камни и корни

Но это еще не беда, хина, – это указывает на обстоятельство, что не качество товара, а уменье его продать решает судьбы предприятий.

Полбеды, что не покупатель ходит за товаром, а продавец насилует покупателя, ловит его всем, чем угодно, от кредитов, от присылки товаров на дом, – до судов. Полбеды, что покупатель должен бегать от продавца и пребывать во всегдашней зависти, потому-де что – пожалуйста, пожалуйста! больше, больше! так дешево и стыдно каждому американцу не иметь! – а десять миллионов безработствуют, а долларов у покупателя уже нет на самые первые необходимости, ибо ему всунуто радио для автомобиля, когда автомобиля нет, зажигалка для сигар, когда он не курит, и он купил женские туалетные патентованные тайны, но жениться еще не успел. Торговля, равно как и промышленность, свободны по священному праву капитализма. И полбеды, что каждую неделю вдруг выясняется, что некоторая железная вода, которую пил знаменитый боксер (фотография тут же за подписью), и этому знаменитому боксеру – вода и не что иное – дала возможность разбить рожу другому знаменитому боксеру, – так вот эта вода, страшно железная, в упаковке фирмы стоила два доллара, а действительная ее цена две копейки, – и никакого железного чудодейства в ней нет. Бритва «жиллет», от тупых ножей которой страдают россияне, запатентованная в первые годы своего существования, стоила десять долларов. Ныне патентные права изжиты, и бритву «жиллет» дают бесплатно – в качестве приложения к десятку бритвенных «жиллета» же ножичков. Сколько миллионов долларов переплатил американский любитель побриться «жиллетом»?! – То есть полбеды заключается в жульничестве, проверить которое нет сил, ибо каждая проверка упирается в «священные» права свободы собственности и торговли капиталистических китов.

Беда (или полбеды?), что наибольшая статья расхода потребителя направлена на «амюзмент» (амюз – развлекаться), на наслаждения, когда действительно рядовой американец завален штампованными запонками, но не имеет лишних (и нужных) сапог, и всегда имеет радио, и всегда знает последнюю картину М.G.М.

Беда… – концерн лесных строительных материалов вступает в борьбу с концерном каменных (или железобетонных, или асбестовых) строительных материалов (или мясники хотят заставить есть мясо за счет молока, – или нефть решила положить окончательно на обе лопатки каменный уголь, – или синдикат, производящий искусственный шелк, решил убить шелк коконовый), – это в тайне, – это вооружено экономистами, инженерами, миллионами долларов, – это упирается в Уолл-стрит, в Белый дом, в республиканскую партию и в бандитские тресты – бедный мечтатель, желающий построить себе дачку на берегу Гудзона (или купить себе и своей «вумэн» «вайф» или «сюит-харт» – женщине, жене или сладкому сердцу – шелковое, а не «химическое» белье) – здесь он уже ни при чем, – здесь не только реклама, здесь – приказ, повеление, – здесь совершенно ясно, что и люди, и вещи дешевле самих себя, – и статистические выкладки знают, что не миллионы, а миллиарды долларов были отобраны у американцев таким образом – такими образами.

И над всем над этим – всюду, везде, на домах, на заводах, на перекрестках улиц, на церквах, даже на кладбищах, – американские национальные флаги, флаги, флаги, точно сплошной табельный день.

Знавал я в Нью-Йорке человека с Уолл-стрита, чувство к которому я передать не могу за отсутствием слов, передающих подобные чувства. Человек этот лет сорока, миллионер, сух и упрощен в движениях, как хороший перочинный ножик. Он не следует современной американской манере одеваться во все цвета радуги. Он придерживается традиций конца прошлого века, костюмов, символизирующих паровозную трубу. В его кабинете, рядом с тикером, ежесекундно связывающим его с Уолл-стритом, – телефонные трубки прямых проводов в Лондон и в Женеву (к его информатору с заседаний Лиги наций). Он не имеет никаких предприятий. Его метье: давать советы американским миллиардерам из дураков, куда и как вкладывать им свои миллионы, чтобы получать наибольшие барыши. Меньше чем миллионными суммами он не оперирует. Он очень неглуп, и он очень циничен, как полагается ему быть по его профессии. Он знает, если он будет давать плохие советы, безмозглые его пациенты найдут в себе мозгов для того, чтобы от него отказаться. Я увидел этого человека в минуту, когда он положил женевскую трубку. Меня и моего спутника, раскладывая перочинный нож правой руки, он встретил словами:

– Кризис, кризис и кризис! Я говорю моим пациентам, что придумать сейчас ничего нельзя. Иногда я говорю им, что самое лучшее и верное применение долларов, – это вкладывать их в вас, большевиков. По крайней мере, деньги будут целы до тех пор, пока вы сами не появитесь у нас!.. Или я говорю им, не плохо было бы организовать концерн по уничтожению советской власти. Собственно, не советской власти, – но создать акционерную компанию по доказательству, что кризис происходит благодаря советскому демпингу, большевистской агитации и заговорам. Открыть бы парочку заговорчиков!.. – В тот и другой бизнес я дал бы по паре личных миллионов, своих собственных. Ручаюсь в доходности на первые шесть месяцев! – вы помните флоридские болота в двадцать шестом году?! – и не надо забывать, что ближайшее наше просперити создали – автомобиль, который стал для американцев каторгой, и прохибишен… При концерне против большевиков – какие публисити, хокум и амьюзмент![5] –

Что касается меня, то я, в отличие от королевы румынской (королевские дела – факт!), ничего под костюмом не подписывал и за костюм заплатил, равно как и из «Сент-Моритца», узнав его благодетель, сселился в квартиру, где я мог расплачиваться. И в первые десять дней моего пребывания в Америке я получил телеграмму:

«работать в Голливуде у фирмы М.G.М. стап договор десять недель стап столько-то долларов неделя» –

Я послал запросную телеграмму: как работать и что делать? – Ожидая ж ответа, я показывал эту телеграмму друзьям и знакомым. Друзья и знакомые оценивали телеграмму различно.

Один:

– Столько-то долларов мало.

– Но что же там делать?!

– Это безразлично. Меньше тысячи вам брать неудобно.

Второй:

– Ну, так и надо было предполагать.

– Что именно?! – я никогда не работал в кино и не знаю, что там делать!

– Это безразлично. А вдруг вы написали бы что-нибудь для Фокса или Парамоунта?! – лучше вам заплатить даже в том случае, если вы ничего не напишете, чем если вы напишете Фоксу.

В Голливуд я ездил. Об этом ниже.

Кино – третья в USA индустрия, и эта индустрия – порядка амюзмента. Амюзмент – главная расходная статья американского потребителя. Кино, радио, автомобиль, прочее. Под Нью-Йорком, за Бруклином, есть учреждение массового, миллионного амюзмента.

Это – Кони-Айленд.

По летам, в праздник, там собирается до полутора миллионов нью-йоркцев для «гуд тайма» («хорошего времени») и амюзмента. Туда не ездят богатеи. Миллион людей – это Эстония, Литва, Латвия. Миллион людей – это массы.

Учрежденьице, называемое островом и городом, которое может собрать столько людей, – кроме того, что оно массовое, – оно любимое, и оно – не прыщ на пояснице, сиречь не случайно. Люди едут наслаждаться, наслаждаться во что бы то ни стало!

На десяток километров по берегу океана (а фактически, под другими именами, на сотню километров) тянутся балаганы, карусели, цирки, харчевни, музеи уродств, тиры, лотереи и прочее, прочее, прочее тому подобное, залитое электричеством, под национальными флагами. В один, в два, в три дня всего этого электрического наслаждения осмотреть нельзя. Московский парк культуры и отдыха не сравним никак, – хотя бы потому, что в Кони-Айленде нет ни одной травинки. Там: несколько саженей «бича» (пляжа), песка, залитого электричеством, перемешанного с апельсинными и бананными корками, с пробками от кока-колы, с газетными листами и прочими человеческими отбросами, – затем дамба и железобетон, засиженный, как мухами, автомобилями, десятками тысяч автомобилей, и заваленный людьми, как бич апельсинными корками. Ночь там так же светла, как день, – от электричества в небе, электричества на земле, электричества под землей.

Океана там не видно, и пахнет не океаном, но бензином, краской и горячими сосисками (называемыми «хотдогс'ами» – горячими собаками, что и соответствует истине). Пятьдесят, примерно, процентов людей, переодевшись в автомобилях, валяются на бичах – бичуются – и ходят по набережной в купальных костюмах и в купальных пижамах самых невозможных цветов и оголений. Остальные народы наслаждаются зрелищами.

Эти зрелища воют, свистят, громыхают, мартирят, комарят, разливаясь трелями от гармошки до саксафона джаза, в экстатическом наслаждении. Эти зрелища жгут прожекторами, ракетами, фейерверками, всеми электрическими цветами и темпами. Орут живые и электрические клоуны. Гирляндами реют национальные флаги, братствуя с электричеством. Миллион людей – прет, хохочет, свистит, на ходу танцует, как на пароходе, со свистульками, с тещиными языками, в необыкновенных костюмах, – на ходу ест хотдогс'ы, целуется и обнимается. Веселье сверхъестественное! – веселиться во что бы то ни стало! – Веселье летит с каждого лица, с каждой руки, положенной на бедра, на талии, на плечи или на грудь соседа или соседки! – каждая нога ликует! – Галстуки мужчин развязаны. Женщины полуодеты, и очень большой процент женщин одет в белые иль цветные, предпочтительно полосатые брюки, широкие, как у матросов. Старозаветные американские традиции костюмов по принципу паровозной трубы, клетчатых брюк по принципу американского знамени, волосяных ошейников вместо бород, – исчезли. Американцы одеты во всяческие невозможные цвета, мужчины и женщины одинаково, в лиловые, зеленые, малиновые, желтые брюки, юбки и рубашки. И самый модный цвет – электрик!..