Александр Чаковский - Дороги, которые мы выбираем

Трифонов снял с гвоздя свое пальто. Он уже был у двери, когда одна мысль пришла мне в голову.

— Харитоныч, — сказал я, — но как же так? Значит, ты, когда пришел сюда, знал уже, что я не виноват, что я все, все высказал Григорию, что мое отношение к статье совершенно определенное?

— Осудить в душе — этого мало. Это по-христианскому, может, и много — зло в душе осудить, а по-партийному — драться с ним надо. Ты кулаком только взмахнул. Понял? А кулаки даны не для того, чтобы ими размахивать, плескать и ладошками можно.

Он постоял несколько мгновений молча и задумчиво проговорил:

— И как это редактор, Полесский этот, надумал такую статью напечатать? В чем тут дело?.. Под Кондакова подкоп ведет?

— Очевидно. Хотя не думаю, что главное в Кондакове… — заметил я.

— Ну, не скажи, — ответил Трифонов. — Кое-какие счеты у них есть. Помню, Кондаков был одним из тех, кто на бюро горкома возражал против утверждения этого гуся редактором…

— И что же, ты думаешь, что именно из-за Кондакова стал Полесский городить весь этот огород?

— Ну, так я не думаю… — задумчиво произнес Трифонов, — хотя убежден, что Полесский к тому же и склочник. Политический склочник. Есть такие. Все высокой политикой объясняют. А на поверку проще выходит… Для себя, для своей выгоды жар загребают. Ну, посмотрим, будущее покажет.

…На следующий вечер я пошел к Орлову. У меня сразу стало легко на сердце, после того как я узнал, что Григорий сам рассказал Трифонову о нашем разговоре.

Ничто не стояло теперь между нами. Мы можем остаться друзьями. Но как только я выкинул из головы эту историю со статьей, вернулись тягостные мысли о цементе. Вопрос: «Что делать дальше?» — опять встал передо мной со всей неумолимостью. С этим вопросом, на который я не мог придумать ответа, я и шел к Григорию.

Подойдя к двери орловской комнаты, я хотел было — уже толкнуть ее, как обычно, без стука, но вдруг услышал из-за двери женский голос.

Я остановился в нерешительности: кто бы это мог быть у Григория? Наконец постучал.

Через мгновение дверь отворилась. Орлов стоял на пороге.

— Заходи, заходи, — приветливо, но чуть смущенно пригласил он, — а у меня, видишь, гости!..

От неожиданности я едва не отступил, увидев Ирину Волошину. Она сидела у стола.

— Вы как будто уже знакомы, — сказал Григорий, делая широкий жест рукой в сторону Волошиной.

— Встречались.

Это прозвучало суше и безразличнее, чем бы мне хотелось. Я ничего не имел против этой девушки после нашей последней встречи. Но сейчас мне хотелось видеть Григория, только его одного. Я был уверен, что он сидит в одиночестве и ждет меня. Но что делать?.. Сразу уйти было бы просто невежливо. Я подсел к столу. Несколько мгновений все молчали. Я заговорил первым.

— Никак не ожидал увидеть вас здесь, — необдуманно брякнул я.

Никто не откликнулся на эти слова.

Закипел электрический чайник. Ирина протянула руку к одному из стоявших на столе стаканов. Она сделала это как-то автоматически, не глядя, и я подумал, что, наверное, она здесь не впервые.

— Похоже, что вы здесь уже бывали? — спросил я. Это было и вовсе бестактно, но на этот раз умышленно.

Я заметил, как Григорий нахмурился, и понял, что причинил неприятность прежде всего ему.

«Ну и пускай злится, — решил я про себя. — В конце концов с его стороны тоже не по-товарищески скрывать от меня, что его знакомство с Волошиной уже далеко не «шапочное». Раз друзья, так друзья».

— Видимо, вы чем-то расстроены, Андрей Васильевич? — Волошина передала мне стакан чаю.

Мне почудилась в ее словах насмешка. А ведь свою последнюю фразу я произнес совсем весело, подчеркнуто весело, без всякого вызова. Но Волошина продолжала как ни в чем не бывало:

— Как раз перед вашим приходом Григорий Иннокентьевич рассказывал мне, что у вас не хватает бетона. Что же вы намерены делать?

— Закрыть туннель и распустить рабочих, — ответил я, чтобы отвязаться. Только мне ее вопросов и не хватало!

— Этого вам сделать, видимо, не позволят, — сказала Волошина.

— Что-нибудь случилось, Андрей? — недоуменно спросил Орлов.

— Ты еще спрашиваешь! — возмутился я, и вся история со статьей снова возникла в моем сознании. — Если и завтра и послезавтра не будет телеграммы из главка, я просто не знаю, что мы будем делать. Меня не пугают пьянчуги в штольне или этот бузотер из уголовников. Но вот все вместе взятое… Эти штучки Рожицына, этот нелепый митинг… Мы с таким трудом сколачивали наш коллектив… Откуда полезла вся эта дрянь? Из-за вынужденного бездействия?

— А что же делает ваша партийная организация? — громко спросила Волошина.

Ну вот, теперь пошла политграмота!

— Парторганизация не может достать цемент, — не глядя на Волошину, ответил я. — Послушай, Григорий, а что, если несколько участков оставить вообще без бетона?

Эта мысль пришла мне в голову совершенно внезапно, от отчаяния, и, высказав ее, я тотчас же подумал: «Что за ерунду я говорю!»

— Не понимаю, о чем ты? — недоуменно спросил Григорий.

— Ну, есть туннели вообще без обделки, без бетонирования!

— Ты ведь знаешь, что это допускается, только когда породы считаются абсолютно устойчивыми, — возразил Григорий.

— А что такое «абсолютно»? — настаивал я. Григорий пожал плечами. Конечно, он считал все сказанное мною совершенно несерьезным.

Честно говоря, и я был такого же мнения. Но внезапно родившаяся и поначалу мне самому показавшаяся нелепой мысль уже не оставляла меня. В конце концов не так уж это нелепо! Разве нет у нас участков абсолютно устойчивой породы? И если нет другого выхода, почему бы не подумать об этом?

— Что такое абсолютно устойчивые породы? — повторил я свой вопрос. — Технический канон. Не больше. Кстати, ты знаешь, что мы начали врезку и проходку штольни без геологического прогноза? Мы не бурили скважин и не рыли шурфов, поскольку тут давно уже действует рудник, а наша гора того же происхождения, той же структуры. Вот поэтому-то и план наших работ был совершенно стандартным и предусматривал сплошное бетонирование. А в нем, может быть, и нужды нет. Вот!

Всю эту аргументацию я придумывал буквально на ходу. Если бы кто-нибудь сказал мне полчаса назад, что я всерьез буду отрицать необходимость бетонирования нашего туннеля, я поднял бы его на смех.

Григорий пожал плечами и шутливо провозгласил:

— О Андрей, о товарищ начальник строительства, вы великий прожектер! Это очень легкий выход: нет бетона — не будем бетонировать. И точка. И потом, — продолжал он уже другим, серьезным тоном, — кто же разрешит сейчас менять проект? Ведь тогда надо ставить вопрос перед комбинатом, центральной проектной организацией, главком… Практически все это неосуществимо…

Если бы Григорий попросту отказался от моего легкомысленного предложения, я, может быть, тут же забыл бы о нем. Но то, что Орлов активно включился в обсуждение, заставило меня и спорить и доказывать.

— Тебя не было, когда мы проходили штольню, — говорил я, — а у нас каждый старый рабочий знает, что по крайней мере половина штольни проходила в очень крепких породах.

— Вас в них, кажется, завалило однажды? — неожиданно спросила Волошина.

— Ну и что же? Были и слабые породы, но есть и такие, что еще тысячу лет простоят без всякой обделки.

Я говорил, а мысленно одергивал себя: «Не горячись, не делай непродуманных выводов, вспомни обвал, вспомни свое поспешное, неподготовленное выступление на собрании против Крамова! Разве все это не научило тебя выдержке? Конечно, здесь не собрание, здесь никто не будет придираться к твоим словам, это просто дружеская беседа, но все-таки не будь легкомысленным, не торопись… Между прочим, откуда это Волошина успела узнать, что нас тут в прошлом году завалило?»

— Что же, через тысячу лет выясним, был ли ты прав, — с улыбкой сказал Григорий и пристально посмотрел на Ирину.

Наступило молчание.

И вдруг я понял, что пришел сюда совершенно некстати. Лишний я тут, лишний! Наверное, им было хорошо и без меня. Ручаюсь, что они не о туннелях разговаривали. А я приплелся со своим бетоном, цементом и всем прочим. Бестактный дурак!

Я встал.

— Спасибо за чай! Ты, Григорий, конечно, прав. Я утопист.

— Постой. — Орлов поднялся со стула и взял меня за руку. — Куда же ты, Андрей? Ведь вечер только начинается!

— Для меня он кончается. Голова трещит тая, будто ее буром бурят. Пойду спать.

Я потянулся к вешалке за полушубком.

— Пожалуй, я тоже пойду. — И Волошина встала.

«Иу вот, — подумал я, — все испортил! Конечно, теперь ей неудобно оставаться вдвоем с Григорием. И надо было мне приходить!»

— Вот что, Ирина Николаевна, — сказал я, — вам-то уж совсем ни к чему спешить. Я бы и сам допоздна не ушел, если б не голова. До свидания!