Владимир Садовский - Алмазная грань

Непривычным было запустение в музее, и на заводе многое раздражало нового хозяина. Часто тоска сжимала сердце Алексея, когда он заходил на завод. Корнилов оставался беспомощным свидетелем медленной гибели дорогого и близкого дела, засасываемого трясиной. Сознание собственного бессилия не покидало Алексея Корнилова многие годы, прошедшие с того дня, как он во второй раз вернулся в Россию и навсегда.

Глава третья

«Ведомости Санкт-Петербургского градоначальства и Санкт-Петербургской городской полиции» проявляли интерес к стекольному делу.

Закрывшись в кабинете, Алексей Степанович читал напечатанную в «Ведомостях» пространную статью о стеклоделии в России и торговле стеклом, в которой утверждалось:

«Одно из общественных употреблений стекла в общежитии и назначение его заключается во вставке его в оконные рамы домов. В настоящем случае оно защищает жилище человека от сурового климата; оно доставляет человеку то благодетельное количество света, которое ему необходимо как для обыденных его занятий и труда, так и для поддержания здоровья. В помещениях, недостаточно освещенных солнечными лучами, люди отличаются хилостью и дряблостью мускульной системы. В этом отношении стекло может служить так же хорошим признаком развития в народе благосостояния и здоровья, как и мыло...»

— Ты видел газету, Жорж? — спросил Алексей Степанович вошедшего сына.

— Да.

— Удивительно нелепая статья. На кого рассчитана ее прописная мораль о пользе застекленного окна?..

— На потребителя, папа, — с обычной улыбкой превосходства отозвался сын.

— Какого потребителя? Крестьянина? Но он не читает газет. Его еще не сделали грамотным.

— Мужик может не читать, а купцу с такой статьей познакомиться полезно. Не все же ему торговать в темном лабазе. Пора думать о магазине. По примеру парижских, в России должны быть просторные светлые торговые здания. Довольно варварских лабазов и лавок, где человек лишен света и благодетельного солнца!

— Никогда не подозревал, что в тебе так развито чувство человеколюбия, — иронически заметил Алексей Степанович.

— Долг каждого члена общества — заботиться о благе других, — не смущаясь иронией, отозвался Георгий.

— Мне-то зачем это говорить? — засмеялся отец. — Я не купец и в проповеди пользы солнечного света не нуждаюсь. Зеркального стекла для магазинных витрин покупать тоже не собираюсь... Закваска у тебя, Жорж, дедовская. В моего отца ты пошел. Он в выгодное предприятие мертвой хваткой впивался. Уж он-то добычи бы не выпустил. А вот я точно не корниловского рода. И правильно поступил, передав вам дела: плохой из меня хозяин.

— Напрасно, отец. Если я и Базиль иногда высказывали свое мнение, то лишь потому, что желаем успехов нашему делу.

— Расходы по напечатанию статьи наши? — вдруг неожиданно спросил Алексей Степанович.

— Какие расходы?

— Ты хочешь убедить меня, что полицейская газета проявляет такой интерес и нежную заботу о стекольном деле бескорыстно?

Георгий притворно удивился и развел руками.

Отец поморщился.

— Мы не в «Амбигю-комик». Оставь, Жорж. К чему эта игра?

— Вы слишком проницательны, папа... Не буду скрывать: расходы по напечатанию статьи мы приняли на себя, опаздывать нам нельзя.

— Скверно! Очень скверно пахнет от наших дел! Не по душе мне это.

— Душа, папа, плохой помощник в коммерческих предприятиях, — наставительным тоном заметил Георгий. — Неужели вам не ясно, что такая статья в газете совершенно необходима? Вот взгляните, что мне пишут из Парижа. За год заводы Сен-Гобена и Цирея дали двести тысяч квадратных метров зеркального стекла. А Монлюссон, Жюмон, Бекиньи сколько вырабатывают? Неужели нужно ждать, когда из Франции и Бельгии к нам в Россию повезут зеркальное стекло? Нет, нужно убедить покупателя, что ему необходимо наше зеркальное стекло. Обидно, что Россия не имела до сих пор своего Кольбера. Какой был великий ум! Он помог развиваться фабрикам фаянса в Руане; он уговорил короля-солнце Людовика отказаться от серебряной посуды ради процветания отечественного производства. Кольбер был отцом и благодетелем французских мануфактур. Хрусталь и тисненую кожу, фарфор и кружева, не уступающие брюссельским, дал Франции Кольбер. А у нас в России кто заботится об отечественных мануфактурах?

— Ты претендуешь на пост российского Кольбера? Нет, мой дорогой, меркантильные системы хороши были во времена Людовиков, а теперь даже с помощью доморощенных кольберов потребителю не навяжешь отечественного товара. Твой дед пытался бороться против этой очевидной истины, но ничего не добился.

— Неудача с запретом привоза иностранного хрусталя, однако, не смутила деда. Гарраха он победил в его же фирменном магазине. Надо действовать смело. Дадим зеркальное стекло русскому купцу; если в России нет надлежащего сбыта хрусталю — откроем ему дорогу на Восток. Я кое-что уже предпринял для укрепления связей с Персией. Надеюсь на благоприятные результаты. Брат Базиль решил ехать к персидскому шаху.

— Да ты здоров ли, мой дорогой? Что ему делать у шаха?

— Засвидетельствовать наше почтение и передать в подарок изделия завода.

— Любопытно, хотя и не ново. Твой дед тоже действовал с помощью даров... С шахом он, правда, не встречался... Какие же дары повезут наши волхвы в Персию?

— Из музея стакан кириллинский возьмем, кальяны из трехслойного стекла изготовим, у другого Кириллина ваза есть. Купим ее.

— Все, значит, решено? — нахмурившись, сказал Алексей Степанович. — Со мной советоваться, конечно, не стоит? Кириллинского стакана я вам не дам! Поспешили, мои дорогие, распоряжаться гордостью России. Пока жив — стакан останется на месте, умирать буду — завещаю императорскому музею, чтобы спасти от тех, для кого нет на свете ничего дорогого. Даже дед ваш берег эту вещь...

— Я думаю, интересы дела дороже забавной безделушки?

— А мне не интересно, как ты думаешь! — раздраженно перебил Алексей Степанович. — У тебя есть доверенность вести дела завода. Веди как знаешь, препятствий не чиню. Но музей не смей трогать! Для тебя — забавная безделушка, а для меня — святыня, слава русских мастеров.

Сын удивленно посмотрел на Алексея Степановича.

— Ах, папа, ну к чему волноваться, пусть себе стоит ваш стакан в музее. Найдем другое, что можно подарить шаху. Но поехать в Персию, рано или поздно, я полагаю, нужно.

— Делай как знаешь, — несколько остывая, сказал Алексей Степанович, брезгливо отбрасывая в сторону полицейские «Ведомости».

Алексей Степанович, беседуя с сыном, всегда чувствовал себя в чем-то виноватым. Высокий человек напоминал Алексею Корнилову его отца, Степана Петровича. Но у того не было такой холеной бородки, расчесанной на обе стороны, таких усов и гладкого пробора на лысеющем черепе. Своим щеголеватым видом, хорошими манерами, бриллиантовыми запонками и булавкой в галстуке сын производил впечатление преуспевающего западного негоцианта.

— Что вы делаете, папа? Что за донкихотство! — возмутился Георгий, когда узнал, что отец выпроводил приезжавших к нему инженеров, которые вели изыскания для постройки железной дороги.

— Я много видел несправедливости, и если не смог искоренить ее, то старался и не приумножать горя... — с раздражением говорил Алексей Степанович. — Во всех делах на первом месте должны быть справедливость и порядочность.

— Бог мой! От вас никто не требует чего-то постыдного или несправедливого. Но в делах нами должен управлять рассудок. Мы станем посмешищем даже в глазах здешних дикарей помещиков. Владелец стекольного завода отодвинул железную дорогу от своего завода. Неслыханное дело! Чего же мы достигли этим? Дорогу все же прокладывают в тридцати верстах от нас. Мелкие помещики, у которых дохода за год десять мешков ржи, и те тянутся к железной дороге. Знают, что от такого соседства только польза: зерно проще по железной дороге вывозить, чем на подводах.

— По-моему, это безумие! Что стало с деревнями? Земледелец бежит с насиженных мест: есть нечего. Сколько пришлого люда нахлынет, если здесь пройдет железная дорога? А ты, наверное, не откажешься взять пришлого человека и у коренного нашего рабочего оттягать две копейки? Этому не бывать.

— Вы бы, папа, еще о фаланстерах для работников позаботились бы... Смешно слышать такие рассуждения от российского предпринимателя.

— Умру — заводите любые порядки, но пока жив — не желаю, чтобы наши мастера страдали из-за необузданного корыстолюбия хозяев.

— На вашей вывеске написано: «Стекольный завод Алексея Корнилова и сыновей». При чем же тут сыновья, если вы превращаете завод в убежище для призреваемых?..