Илья Вергасов - Избранное
Трудно привыкать южанке к болотам и топким перелескам… Бри, окружение, раненые, попытки поухаживать за хорошенькой врачихой…
Ей повезло - не одинока. Есть землячки. Всегда рядом медсестра из Ялты Нина Григорьевна Насонова, кремень, а не человек. Все разузнает, нужное раздобудет, правду выколотит, никому не даст в обиду.
Людмила Ивановна, так думали о ней, совсем была не для войны. Поглядят-поглядят на нее, да и спросят: а ты откуда тут взялась?.
Вон Мария - настоящая солдатка! «Мария, Мария! Марию вперед! Позовите Марию!» А киевлянке Марии всего семнадцать лет. Где-то в подлесках Мозырщины прибилась она к сандивизиону. На девичьих плечах выносила с поля мужчин, вытаскивала их из трясин, болот, могла пойти за ними к самому дьяволу в зубы, только бы спасти еще одного солдата.
Марию смертельно ранили.
Не помнит Людмила Ивановна, когда и как это случилось; то ли когда ее коллеги врачи боролись за жизнь Марии; или когда стало ясно, что борьба эта безнадежна; а может быть, в ту памятную минуту во дворе Оржицкой больницы на похоронах солдатки-киевлянки поняла: сама становится солдаткой.
Она не испугалась плена, куда неожиданно угодил весь сандивизион. Ее и землячку Насонову, которая буквально опекала подругу, переводили из одного лагеря в другой, допрашивали, держали без пищи. Она знала главное: я врач, я нужна людям. До смертельной усталости заботилась о раненых пленных, отдавала им паек…
Неожиданно подруги попали в число заложниц. Испугались, конечно, но вида не показали, мучительно соображали, как быть.
Повели на расстрел. Нашелся добрый человек и среди немцев. С сожалением смотрел на молодую женщину, потом не выдержал, оглянулся и быстро шепнул:
- Доктор, выдавайте себя за местных жителей, только за местных!
Колонну остановил офицер, с каким-то холодным равнодушием спросил:
- Есть среди вас местные жители?
- Есть! - смело откликнулась Насонова, вышла вперед, потянула за собой Людмилу Ивановну.
Офицер прдошел ближе, уставился глазами на Насонову:
- Откуда?
- Здешние, из Лубен! - уверенно ответила та. - Она врач больницы, а я медсестра.
Офицер подумал, еще раз заглянул в глаза женщинам, а потом крикнул:
- Убирайтесь прочь!
Уходили не оглядываясь, выстрелит в спину - пусть.
Их собралось четверо медичек-крымчанок: беда свела вместе.
Шли на юг.
В те дни дорога мерялась не километрами, а тем, как повезет на ней. «На кого какая планида выпадет», - так сказал крымчанкам однажды в каком-то глухом хуторке дед Сидор. Он снабдил на дорогу салом и теплыми шапками, сшитыми из попон.
- Берегите, бабы, головы! Ныне вашу сестру более всего по голове грюкают. Ничего, я добрую подкладку подложил, выдюжит и полицейскую нагайку.
Шли женщины на юг. Спали, где ночь застанет, боялись комендантского часа, человека с ружьем, питались чем бог послал. Надежда была только на добрых жалелок-солдаток. Принимали, делились бабским горем, снаряжали в дорогу.
Шли четыре женщины, пряча под тряпьем красоту, опасную в те дни спутницу. Не приведи бог попасться на глаза сытому «самостийному» полицаю или оккупанту!
Людмилу Ивановну не узнала бы мать родная: на голове шапка деда Сидора, похожая одновременно и на Капелюху и на татарский малахай. Из бекеши что-то выкроено - не то пальто, похожее на одеяло, не то одеяло, похожее на пальто.
Киев встретил взорванным Крещатиком и виселицами. Но мертвые уже не пугали.
В Крым, в Крым!
Два с лишним месяца тянулась эта дорога.
На тихой степной станции тайком забрались на платформу эшелона с паровозом, глядящим на юг. Их нашли, по ним стреляли, только выдержка Насоновой спасла им жизнь. Насонова заставила всех ползти по-пластунски.
Через день Людмилу Ивановну задержал полицай. Он ударил ее по голове и пихнул ногой. Шапка деда Сидора спасла. Насонова бросилась на него, он тесаком рассек ей лоб. Тогда четыре женщины кинулись на полицая, задушили его и бросили в густую ржавую траву.
И вот Симферополь. Он кишмя кишел офицерами, заполнен штабами, опоясан концлагерями. Патрульные строги, полицаи злы. Немцы не замечают горожан, они озабочены.
«Партизаны! Партизаны!» О них только и разговор.
Остановились у подруги Насоновой, Оли. Она ахнула, когда узнала, что Насонова и Пригон собираются в Ялту.
- И не доберетесь туда! Режим страшный. Там кругом партизаны.
Нет, только домой!
Тогда- то Людмила Ивановна впервые подумала о Шаевиче, своем бывшем директоре. Он наверняка в отряде где-то за Ай-Петри. И Алексеев, директор санатория «Субхи», свой человек, товарищ отца, должно быть, там. Не может того быть, чтобы не добралась до них.
Знакомая Насоновой уговорила румынского офицера, и он за три бутылки вина пообещал доставить женщин в Ялту.
Румыны посадили их в фанерный кузов грузовика, строго-настрого предупредив:
- Обнаружат - мы вас знать не знаем. Сами тайком залезли в кузов, а мы вас и не видали.
Дорога на Ялту была разбита, машину часто останавливали патрули.
На Ангарском перевале контроль был особенный. Немцы, видать, боялись заглянуть в кузов, они протыкали фанеру лезвиями штыков. Насоновой пропороли плечо, но она не охнула.
И вот Ялта! Страшно глядеть на город: грязь, зловещая тишина улиц, кованые сапоги жандармов.
Ночевали у родных Насоновой. Они приняли вроде с радостью, но боялись, не позволяли даже подойти к окнам.
Насонова отдохнула, а потом решительно заявила:
- Покажусь на людях, пройду всякие регистрации. Дальше могилевской губернии не пошлют!
Регистрация на бирже прошла удачно; мало того, Насонову направили на работу в городскую поликлинику.
Людмила Ивановна раздумывала: как ей поступить? Кандидат партии, депутат… По-всякому может обернуться. Но прятаться не было смысла, так или иначе, но люди будут знать, что она существует и живет в Ялте.
- Рискнем! - сказала Насонова.
Вышли вдвоем на набережную, Нину Насонову узнали, кланялись, перекидывались с ней словами. А вот Людмилу Ивановну никто не узнавал, даже хорошо знакомые проходили мимо.
Жизнь научила наблюдать за людьми. Счастливых среди них не было, а вот примирившиеся с обстановкой попадались, хотя и редко.
Вот идет пара пожилых. Он прихрамывает, лицо у него округлое, сытое. Этому человеку, видать, не так уж плохо живется.
- Кто он? - спрашивает Людмила Ивановна.
- Обер-врач биржи Петрунин! - сплюнула Насонова.
А вот еще один знакомый. Лицо напряженное, глаза пристальные.
Он узнал Людмилу Ивановну и очень обрадовался.
- Людочка, как это хорошо! - Это доктор Василий Алексеевич Рыбак, человек сильный, с характером. Он всегда восхищал Людмилу Ивановну. - Появилась! Ну-ка расскажи о себе!
Насонова оставила их на время, побежала к какой-то знакомой, а они уединились на скамейке под платаном.
Василий Алексеевич выслушал ее с большим вниманием, помолчал. Взял за руку.
- Я не могу тебе не доверять. Признаешь мое старшинство?
- Да, Василий Алексеевич.
- Так вот, Люда. Меня оставили на подпольную работу. Жду человека с гор. Но его нет. Четвертый месяц жду. Не знаю, что и подумать. Партизаны там действуют активно, особенно в этом месяце. Но вот человека нет, а я уже на прицеле гестапо. Чувствую это, догадываюсь. Надо что-то делать. Я тебе открою еще один секрет. Мне было заявлено: ежели не будет связного через три месяца, то связывайся со своим двоюродным братом, который живет в Ново-Алексеевке. Дали пароль. Короче, Люда, ты должна пойти в Ново-Алексеевку и найти моего двоюродного брата. Ты согласишься на такое опасное дело? Говори честно.
- Да, я согласна!
Доктор поцеловал ей руку.
- Спасибо.
Ночью побывала в Гаспре, обняла родителей. С матерью поплакала. Отец, Иван Федорович, смотрел на дочь и никак не мог насмотреться. Мать, Юлия Иосифовна, спросила напрямик:
- Куда нее теперь, доченька?
- Вернусь через неделю, подумаем.
- Тебя схватят.
- Уйду в партизаны.
- Там голод, народ говорит.
- Как всем, так и мне.
Утром простилась и ушла в Ново-Алексеевку.
Дорога была неблизкой, но по ней шел человек, прошедший в десять раз больше, много повидавший и, что самое важное, знающий, что ему надо.
Дошла без приключений.
Двоюродный брат- доктора должен был работать сторожем питомника, так говорил Василий Алексеевич.
Туда она и пошла, присмотрелась, нашла пожилую женщину, обвязанную платками, спросила, где ей найти такого-то человека, она принесла ему доброе слово от брата.
Женщина шарахнулась в сторону, оглянулась вокруг, потом прошептала:
- Убили бедненького, вчера убили. Ты уходи, а то в беду прпадешь.
Будто перед пропастью оказалась. Что же дальше?
