Том 10. Воспоминания - Константин Михайлович Симонов
Нам не хотелось бы отказать себе в праве определить и доктора Живаго, и других близких ему по духу героев романа как явление достаточно типическое в эпоху революции, гражданской войны, да и в последующее время. Мы меньше всего хотели бы утверждать, что таких людей не было или что судьба доктора Живаго далека от типической.
На наш взгляд, доктор Живаго как раз олицетворяет в себе определенный тип русского интеллигента тех лет, человека, любившего и умевшего говорить о страданиях народа, но не умевшего быть врачом этих страданий ни в буквальном, ни в переносном смысле. Это тип человека, полного ощущения своей исключительности и самодовлеющей ценности, человека, далекого от народа и готового в трудную минуту изменить народу, отойдя в сторону и от его страданий, и от его дела. Это тип «высокоинтеллигентного» обывателя, смирного, когда его не трогают, легко озлобляющегося, когда его трогают, и готового в мыслях да и в поступках на любую несправедливость по отношению к народу, как только он лично начнет ощущать малейшую действительную или мнимую, несправедливость по отношению к себе.
Такие люди были, и их было немало, и спор с Вами идет не о том – были ли они или не были, а о том, заслуживают ли они той безоговорочной апологии, которой полон Ваш роман; являются ли они тем цветом русской интеллигенции, каким Вы всеми средствами своего таланта стремитесь представить доктора Живаго, или они являются ее болезнью. Появление этой болезни в эпоху безвременья и реакции между первой и второй русскими революциями вполне объяснимо, но стоит ли выдавать этих людей с их обывательской бездейственностью в критические моменты, с их трусостью в общественной жизни, с их постоянным уклонением от ответа «с кем ты?» за высшие существа, якобы имеющие право на объективный суд надо всеми окружающими, и прежде всего над революцией и народом <…>.
В Вашем представлении та русская интеллигенция, пути которой разошлись с путями доктора Живаго и которая пошла служить народу, удалилась от своего истинного назначения, духовно самоистребилась, не сделала ничего ценного.
В нашем представлении она именно на этом пути нашла свое истинное назначение и продолжала служить народу и делать для народа именно то, что в дореволюционные годы, готовя революцию, делала для народа Лучшая часть русской интеллигенции, и тогда, как сейчас, бесконечно чуждая тому сознательному отрыву от интересов народа, идейному отщепенству, носителем которых является Ваш доктор Живаго.
Ко всему сказанному нам остается с горечью добавить несколько слов о том, как изображен в Вашем романе народ в годы революции. Это изображение, данное чаще всего через восприятие доктора Живаго, а иногда и в прямой авторской речи, чрезвычайно характерно для антинародного духа Вашего романа и находится в глубоком противоречии со всей традицией русской литературы, никогда не заискивавшей перед народом, но умевшей видеть и красоту его, и силу, и духовное богатство. Народ же, выведенный у. Вас в романе, делится на добрых странничков, льнущих к доктору Живаго и его близким, и на полулюдей, полузверей, олицетворяющих стихию революции, вернее сказать, в Вашем представлении, мятежа, бунта <…>
Как это ни тяжело, нам пришлось назвать в своем письме к Вам все вещи своими именами. Нам кажется, что Ваш роман глубоко несправедлив, исторически необъективен в изображении революции, гражданской войны и послереволюционных лет, что он глубоко антидемократичен и чужд какого бы то ни было понимания интересов народа. Все это, вместе взятое, проистекает из Вашей позиции человека, который в своем романе стремится доказать, что Октябрьская социалистическая революция не только не имела положительного значения в истории нашего народа и человечества, но, наоборот, не принесла ничего, кроме зла и несчастья.
Как люди, стоящие на позиции, прямо противоположной Вашей, мы, естественно, считаем, что о публикации Вашего романа на страницах журнала «Новый мир» не может быть и речи.
Что же касается уже не самой Вашей идейной позиции, а того раздражения, с которым написан роман, то, памятуя, что в прошлом Вашему перу принадлежали вещи, в которых очень и очень многое расходится со сказанным Вами ныне, мы хотим заметить Вам словами Вашей героини, обращенными к доктору Живаго: «А вы изменились. Раньше вы судили о революции не так резко, без раздражения».
Впрочем, главное, конечно, не в раздражении, потому что оно всего-навсего спутник опровергнутых временем несостоятельных, обреченных на гибель идей. Если Вы еще в состоянии над этим серьезно задуматься – задумайтесь. Несмотря ни на что, нам все-таки хотелось бы этого.
Возвращаем Вам рукопись романа «Доктор Живаго».
Позднее письмо было опубликовано в «Новом мире» (1958, № 11), См. об этом также: К. Симонов. Откровенность за откровенность (Открытое письмо немецкому писателю) (т. 11 наст. собр. соч.).
(30) …уже опубликованных в печати стихов… – 10 стихотворений Б. Пастернака из цикла «Стихи из романа» были опубликованы в журн. «Знамя» (1954, № 4),
(31) …стихи о крестном пути Христа на земле… – К. Федин имеет в виду стихи В. Пастернака «Гефсиманский сад» и «Гамлет» («День поэзии. 1980». М., «Советский писатель», 1980).
(32) …евангельское «моление о чаше»… – По евангельской легенде, Иисус в Гефсиманском саду в ночь перед казнью, зная, что его ждет, «ужасается и тоскует», обращаясь к богу с молитвой: «Отче! О, если бы ты благоволил пронести чашу сию мимо меня!»
(33) «Вас Господь сподобил. Жить в дни мои…» – Строки из стихотворения Б. Пастернака «Гефсиманский сад».
(34) …уподобляется евангельским «Страстям Господним»… – «Страсти Господни» – по евангельской легенде, страдания Иисуса, подвергнутого бичеванию и издевательствам, несущего к месту казни на Голгофу тяжелый крест, на котором он должен быть распят.
(35) «Но мне на суд, как баржи каравана»… – заключительные строки из стихотворения Б. Пастернака «Гефсиманский сад».
(36) …состоял в редакционной коллегии «Литературной России»… – Симонов был членом редакционной коллегии ЛР с января по апрель 1963 г.
(37) …в «Лит[ературной] России» я увидел опубликованный рассказ М. Зощенко… – Рассказ Зощенко Михаила Михайловича (1895–1958) «Элегия в прозе» (1956) был напечатан в ЛР (1963, 25 января).
(38) …рассказик «В универмаге»… – Неопубликованный рассказ М. Зощенко «В универмаге» («Новая страница»), написанный в 1956 г.
(39) …которые Зощенко вынужден был поставлять «Бегемотам», «Крокодилам», «Смехачам»… – «Бегемот» – сатирический журнал, выходивший как приложение к «Красной газете» в Ленинграде в 1924–1928 гг.; «Крокодил» – сатирический журнал, выходящий в Москве с 1922 г.; «Смехач» – сатирический журнал, выходивший в Москве и Ленинграде в 1924–1928 гг. М. Зощенко активно сотрудничал во всех этих журналах.
(40) …напечатал о нем
