Ухожу, не прощаюсь... - Михаил Андреевич Чванов
…В взволнованно-притихшем зале пианист играл Шопена.
Вера из бухты Сомнения
1
Московский геолог Георгий Вологдин уже третью неделю торчал в Апукваяме, маленьком корякском поселке на самом севере Камчатки — на подвернувшемся вертолете выбрался сюда за коленвалом и горючим для вездехода и безнадежно застрял; а волноваться было о чем: вездеход сломался в горной тундре в низовьях реки Ватыны невдалеке от её впадения в Берингово море в бухту Наталии, чем питается оставшийся там вездеходчик Александр Говорухин — Георгий мог только гадать; другой его работник — разнорабочий отряда, ленинградский инженер-конструктор Исаак Мочальников, уже больше месяца валялся в трехстах километрах отсюда в районной больнице: в его руках взорвался раскочегаренный неумелыми руками Татьяны-поварихи примус; а о базовом лагере в верховьях Ватыны Георгий вообще боялся вспоминать, там, правда, в относительном достатке продовольствия, горемычничали два остальных члена его небольшого экспедиционного отряда, две красивейшие женщины — и обе Татьяны. Геологу Татьяне Евгеньевне Полыниной было где-то за тридцать, помимо того, что она обладала редчайшим обаянием (Георгия очень занимало, почему она до сих пор не замужем, но спросить не решался), она была отличный работник. Если честно признаться самому себе, то на ней и держалась вся работа отряда, она на четыре года раньше Георгия окончила институт и хорошо знала свое дело, тем более, что он почти все время мотался неизвестно где в поисках вертолетов, горючего, запасных частей — то есть скорее был завхозом, а не начальником. С ней было бы очень приятно работать, но Георгий почему-то стеснялся её, как ни старался, не мог выдержать её взгляда, когда она мягко расспрашивала о предстоящей работе или отчитывалась о сделанном, — и всегда в её присутствии чувствовал какую-то напряженность.
Второй Татьяне, поварихе, было двадцать три года. Первое время Георгий был доволен ею, варить она, правда, не умела, но старалась. Однако продолжалось так недолго: заметив его напряженность при Татьяне-старшей, стала язвить ему, потом все это вылилось в откровенную нетерпимость, она не только перестала варить — даже не кипятила чаю, когда он после долгих маршрутов возвращался в лагерь, он вынужден был сам разводить костер и идти к ручью за водой, или поднималась, ставила чай Татьяна-старшая, насмешливые огоньки таились в глубине её бездонных глаз, а Георгий терялся и злился еще больше. Несколько раз он пробовал серьезно поговорить с Татьяной-младшей как начальник, но она лишь зло смеялась над ним и уходила в тундру, поигрывая своими крутыми бедрами. И особенно вызывающе вела себя при Татьяне-старшей — та не участвовала в их спорах, не брала ни чью сторону, только глаза её, при взгляде на Георгия, становились то ли насмешливей, то ли еще бездонней, он тушевался еще больше; тогда она, то ли щадя его, то ли ей просто надоедало все это, находила какое-нибудь дело и уходила подальше от палаток.
— Беги, беги за ней, — зло смеялась ей вслед Татьяна-младшая.
Как они там теперь?..
Как-то вечером, прячась от дождя и безделия в балке разбазированной в поселке топографической партии, Георгий пожаловался на нездоровое положение в своем отряде начальнику партии — жесткому и решительному парню Ринату Багаутдинову, коренному дальневосточнику, выходцу из казанских татар.
Ринат был всего на два года старше Георгия, но здесь, на Севере, он уже успел облысеть, а в жилах его пульсировала горячая кровь и упрямство предков.
— И кто в этом виноват, по-твоему? — сухо спросил он Георгия.
Тот пожал плечами.
— Начальник и только начальник, — резко ответил за него Ринат.
— Конечно, начальник, но и…
— Никаких «но». Сколько у тебя человек? — усмехнулся Ринат, бригады которого были разбросаны по всему Корякскому нагорью.
— Шесть.
— Сколько? — Ринат презрительно хмыкнул. — И ты не можешь взять их в руки?
— Можно, конечно, но все гораздо сложнее.
— А что сложнее? Гони в шею эту повариху — и все. Рассчитай её к чертовой матери и посади в самолет.
— Не так-то это просто. У тебя производственная экспедиция, ты сам набираешь людей в партию, а я — нет. У меня научная организация, институт Академии наук: ни денег, ни транспорта, ни… Эту распрекрасную Татьяну навязал мне профессор Завьялов, заведующий лабораторией, руководитель моей темы: «Вот, Гера, возьмите, пожалуйста, её с собой, она будет у вас поваром, не обижайте её. Девушке очень хочется посмотреть на Камчатку».
— И все равно ты виноват. Надо было сразу все поставить на свои места, жестко взять в свои руки, — иначе здесь нельзя, а не размазывать сироп. А теперь уже поздно.
Так вот: Георгий Вологдин, за двадцать с лишним дней уставший от ожидания вертолета— то он занят более богатыми заказчиками, тем же Ринатом, то непогода, — уставший от ежедневного преферанса, чтобы как-то убить время, уже в который раз тащился по раскисшему от постоянных дождей поселку. Около магазина, на завалинке, сидели старые коряки: в совхозе был сенокос, по приказу директора водку продавали только людям, не связанным с сеноуборкой. Мужчины предлагали в обмен на водку икру, женщины — ведра жимолости и голубики, но Георгию не надо было ни икры, ни жимолости, он торопливо здоровался: «Амто! Амто!» — и тащился дальше.
В переулке около столовой нерешительно потоптался и снова завернул к крошечному зданию аэропорта: в пилотской томились непогодой пилоты застрявшей из Корфа «Аннушки», и с ними можно было поболтать.
Навстречу ему попалась молодая корячка. Он уже прошел мимо неё, как машинально подумал, что для корячки или чукчанки она слишком высока и у неё неестественные для корячки русые волосы. Георгий оглянулся и встретился с её глазами — с корякскими, нет, скорее с чукотскими, и в то же время не чукотскими. Волосы действительно были русыми, и она была по-своему очень интересна. Нет, не красива, если подойти со всей строгостью привычной европейской красоты, но по-своему очень интересна. «Метиска», — отметил Георгий про себя. Неожиданно встретившись с его глазами, девушка смутилась, что опять-таки было несвойственно для корячки или чукчанки, отвернулась и торопливо пошла дальше на стройных и длинных ногах.
«Да, не дурна», — отметил про себя Вологдин и тут же забыл про неё. Пряча лицо от косого дождя, заторопился в пилотскую.
Пилоты — и застрявшие из Корфа, и местные вертолетчики рубились в преферанс. Ринат Багаутдинов, на прошлой неделе просадившийся до нуля ив то
