Мария Прилежаева - Всего несколько дней
В полубреду-полуяви Татьяна Викторовна не помнила, как закончились утренние процедуры, прошел завтрак и явился с обходом врач, тот веснушчатый оптимистичный молодой человек, который главным лечащим средством против всех болезней полагал бодрое состояние духа.
— Не киснете?
— Напротив. Полна энергии.
— Ну и хорошо, я бы сказал, отлично!
— Доктор, выпишите меня домой.
— Скоро. Еще два небольших обследования. Вы заметили сегодняшнее ясное осеннее небо? Солнца не видно за крышами, но можно представить, как оно поднялось на востоке. Утро, солнце, жизнь. Так?
Он оставил палату, но через несколько минут возвратился. Быстрым, каким-то подчеркнуто энергичным шагом приблизился к постели Татьяны Викторовны, сел.
— Скоро мы вас выпишем. Запомните: надо бороться с горем. Нельзя опускаться. Следите за своей одеждой, прической, квартирой. Не избегайте развлечений. И боже вас сохрани, в припадке тоски обратиться к рюмке — извините, нам известны такие случаи, неизбежно ведущие к гибели. У вас чудный парень.
— Откуда вы знаете?
— У него на лице написано — чудный.
— Если бы все доктора были такие, как вы, — сказала Татьяна Викторовна.
Он вспыхнул, веснушки его загорелись.
— Мой идеал — Чехов, — сказал он. — Но до идеала идти и идти.
— А вы и идите, — улыбнулась Татьяна Викторовна.
26
Это утро, зарю которого Татьяна Викторовна не увидела из больничной палаты, Яков Ефимович встречал в колхозе «Отрадное». Зари и там не было. Было странное небо, все как бы затянутое голубовато-сизым занавесом, и на восточной стороне, невысоко над горизонтом, висел небольшой темно-багровый шар солнца. Яков Ефимович дожидался на центральной усадьбе попутного грузовика, которым намерен был добраться до станции, и глядел на солнце.
Такого солнца он не помнил, не видывал. Небольшой вишнево-красный шар, без лучей, — знамение чего-то таинственного.
Несколько женщин, как и Яков Ефимович, дожидались грузовика, чтобы везти на рынок огурцы, укроп, репу, разные овощи с личных огородов.
— Бабоньки, гляньте, солнце-то кровью налилось, видать, беду кажет, — говорила одна.
— Не к войне ли, спаси бог, или болезни худой, — вторили ей.
— Бабоньки! Хозяин бежит. А грузовика нет. Неужто в грузовике отказал?
Хозяин, то есть председатель колхоза Михаил Никанорович Дружинин, действительно почти бежал, во всяком случае, поспешно шагал, в распахнутой замшевой куртке и сдвинутой на ухо соломенной шляпе.
— Яков Ефимович! — издалека закричал он. — Уморил ты меня. По хозяйству сотня задач, а я за тобой гоняюсь. Доброе утро, товарищи женщины. Заказан грузовик. Сейчас подойдет. Езжайте, торгуйте — ваш труд, ваше право.
Он подхватил Якова Ефимовича под руку и повел с центральной усадьбы по асфальтированному шоссе на проезжую дорогу к станции.
— Грузовик нагонит, тогда сядете, эй, товарищи женщины! — крикнул он. — Художнику место рядом с водителем забронировано. Он у нас гость почетный и до крайности нужный.
— Почетному да нужному гостю свою бы «Волгу» подали, — крикнула задорная какая-то молодайка.
— На своей «Волге» к большому начальству нынче ехать нужда, — отпарировал председатель.
За короткое время, которое Яков Ефимович провел в Отрадном, они сдружились. Каждый ценил в другом то, что ему самому недоступно.
Яков Ефимович дивился масштабам, размаху, успехам колхоза. Возможно, были недостатки в колхозе. Наверняка были, но Яков Ефимович их не заметил и заметить не мог, потому что колхозную жизнь представлял слишком поверхностно. Председатель же по-детски восхищался мастерством и талантом художников, тоже мало их понимая.
Они вспоминали Новодеева.
— Картинная галерея будет у нас, — говорил председатель. — Картинная галерея имени художника Новодеева. Жалко, эх, жалко, без времени ушел человек! Жить бы, людей своим творчеством тешить. Чистый был человек, некорыстный. А позволят нам его имя присвоить нашей картинной галерее? У нас любят героям посвящать. А чем он не герой? Он герой творчества. Добился своего Новодеев, нам картинную галерею подсказал, его имя и дадим. Мы богаты, походи по домам: телевизоры, гарнитуры, холодильники, полный достаток. Производственный план выполняем. В миллионеры поднялись. А не хватает чего-то. Красоты душа просит.
— Вот она, красота, — повел рукой Яков Ефимович.
Они миновали центральную усадьбу. По ту и другую сторону дороги зелеными коврами раскинулись озимые поля. За полями, радуя глаз, манил многоцветный пестрый лес. Странное солнце ушло. Сизое облако плотным покровом затянуло его. Наступал тихий, нежаркий, нешумный день осени.
— Без этой красоты жить невозможно, — ответил председатель. — А нам и другое давай. Одолела меня, товарищ художник, мечта. Новодеев зажег. К зиме немного поутихнут полевые задания, поделюсь с народом. Учителей расшевелю, комсомольцев. На ваш энтузиазм, товарищ художник, питаем надежды.
— И я мобилизую друзей. У нас ребята горячие, — ответил Яков Ефимович.
Он был доволен и счастлив, напав на след Новодеева. Все его радовало: и что богатый колхоз, и живописная местность, и что председатель умеет мечтать.
В Москве шефская комиссия поддержит идею картинной галереи. Могут возникнуть и сложности, Яков Ефимович их не страшился. Председатель — поддержка такая могучая, что никакие красовицкие не страшны.
— Что касается формы, договариваться с вашим верховным командованием будем совместно, — подтвердил председатель.
Грузовик, с кузовом, полным колхозниц, гуднул тенорком, догоняя.
— Товарищ гость, занимайте гостевое почетное место! — молодо крикнули Якову Ефимовичу.
— До встречи, — простился он с председателем.
— До скорой, — ответил тот.
Грузовик поехал на станцию.
27
Экскурсия была назначена на два часа дня. После обеда группу освободили от уроков, Лидия Егоровна сопровождала экскурсантов. Мастер, одновременно воспитатель, с утра до конца занятий наблюдает за поведением ребят.
Наверное, не во всех ПТУ, не все производственные мастера так ревностно несут свои воспитательские обязанности, но что касается Лидии Егоровны, она отдавала делу все время, а главное — сердце. Она высоко ценила свое преподавание в производственной мастерской, где каждый раз учила ребят все более и более сложным приемам портновского мастерства, в свободные же от производственных уроков дни перебиралась в основной учебный корпус и глаз не спускала с воспитанников. Пробирала за нарушения, прогул, невыученный урок, но необидно, добро. А нарушителю отчего-то становилось неловко; нарушитель, пряча глаза, лепетал что-то в свое оправдание, обещал, что такого больше не повторится, а Лидия Егоровна покачивала головой, верила, и обманывать ее не хотелось.
У этой миловидной светленькой женщины было призвание педагога, что, если говорить о настоящем педагоге, равнозначно доброму сердцу.
Антона Лидия Егоровна привечала с особым вниманием. Новенький, сирота, одинокий. Но она не показывала жалости к нему, не сюсюкала и вроде бы ничем не выделяла.
Итак, они приехали на Кузнецкий мост в Выставочный зал Дома художника. Здесь уже собралось порядочно публики. Петеушникам оставили первый ряд, конечно, благодаря усиленным хлопотам Семена Борисовича. Расселись. Антон между Лидией Егоровной и шахматистом-третьеразрядником, который опять толкнул его в бок, показывая свою игрушечную шахматную доску, но Антон отказался от партии. Сейчас его интриговало другое. Сейчас он увидит и услышит знаменитого московского модельера, который откроет ему вершины портновского искусства.
На сцене рояль. На рояле в стеклянной, под хрусталь, вазе букет лиловых хризантем. Пианист открыл крышку рояля, заиграл что-то тихое, похожее на шорохи осеннего леса, и вдруг бурный каскад ликующих звуков взорвал меланхолическую тишину, и запела тонкая нежная свирель.
— Красота — это природа, во всякое время, живопись, музыка, поэзия. И наша одежда. Эстетические потребности всегда были у человека и все дальше растут. Укажите на девушку, которая осталась бы равнодушной к красивому платью. Мы хотим быть красивыми, но вовсе не значит, что мы несерьезны, пусты, бездумны. Напротив. Когда девушка красиво одета, обнаруживая тем эстетический вкус, она и дом свой захочет красиво оборудовать, и свое рабочее место в учреждении или на заводе. Разве красивый костюм мешает вам мыслить, изобретать? Напротив, он поднимает ваше настроение, творческий тонус. Красиво одетый человек редко груб и невежлив, и душевно он невольно становится тоньше. Помните Пушкина: «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей?»
Так говорил незаметно сменивший на сцене пианиста тот самый знаменитый модельер, молодой, изящный, свободно рассуждающий перед переполненным залом.
