Мария Верниковская - Ненаписанные страницы

— Отчего ж, можно и сортировать.

А наверху, в диспетчерской, идею «общего фронта» на ином, инженерном языке внушали начальнику смены рудника Верховцев и Лотов.

Обстоятельный разговор состоялся и в рудничном парткоме. Парторг рудника Палкин, низкорослый, подвижной, по профессии геолог, не заставлял себя агитировать.

— Да, мы должны держаться одного, — согласился он, выслушав делегацию, и сделал себе пометку: заслушать на очередном заседании парткома начальника рудника Рогова. — При ваших требованиях Рогову будет теперь жить труднее, — улыбаясь, заметил Палкин, поблескивая очками, — упираться будет.

— Мы вам поможем его перевоспитать, — проговорила Кострова. — Пригласим на свое партийное собрание. Пусть выслушает наши коллективные претензии.

В начале октября Вера Михайловна дописала последний листок в тетради, в которую в течение пяти месяцев день за днем вносила показатели опытов. Аппарат, сконструированный Верховцевым, дал возможность не только зрительно наблюдать, каким образом кокс отдает свою энергию доменной шихте, но и определить степень его роли во всем процессе.

Она провела чернилами жирную черту под колонкой цифр и поставила дату. Цифры в тетради представились ей раскаленными кусками кокса, бешено крутящимися в вихре газового потока. Вот так же метались ее мысли, пока не удалось найти нужный режим при проведении опытов. Но теперь-то она хорошо знала, как кокс дает тепло, ускоряет химические реакции, дробит, разрыхляет шихту, при каких условиях эти свойства проявляются лучше. Об этом ей и предстояло доложить начальнику цеха, каждый вывод подтвердить цифрами, ходом реакций.

Она позвонила Верховцеву и предложила пойти вместе к Бартеневу. Он отказался, сославшись на срочную работу. Верховцев добровольно вызвался быть ее помощником, а теперь, когда опыты завершены, добровольно отказывался от своего участия в исследованиях. Пожалуй, это проявление истинного характера, одержимого идеями: как только сложность задачи решена, идея для него уже больше не существует. Его мысль устремляется в погоню за новыми, более сложными. И все-таки, когда телефонистка коммутатора соединила ее с Бартеневым, она сказала:

— Мы с Верховцевым закончили работу, хотим прийти к вам и доложить о результатах.

Возможно, Бартенев не понял сразу, о чем идет речь, и она начала испытывать неловкость от молчания в трубке, затем услышала поразивший ее мягкостью тона голос:

— Не надо. Я приду в лабораторию.

Она осмотрелась и попросила Машу убрать со стола ненужную посуду, спустила стеклянные задвижки вытяжного шкафа, оглядела опытный аппарат. Бартенев появился в лаборатории уже в самом конце рабочего дня, когда Маша собралась уходить домой. Они встретились с ней в дверях. Маша смутилась и, запахнув свое старое пальтишко, попыталась проскочить незамеченной, Бартенев молча уступил ей дорогу.

— У меня нет здесь кабинета, и я не знаю, где вас принять, — встретила его Кострова, разведя руками.

— Вон там, — он, улыбаясь, указал на стоящий в углу аппарат.

Она сунула тетрадь в карман халата и пошла впереди, чувствуя, как осторожно он шел за ней, боясь задеть за колбы, горелки, тигли. Он отказался сесть и, прислонившись к косяку окна, скрестив на груди руки, спросил:

— Вам полностью удалось учесть все возможности и выгоды лучшего использования кокса?

— Кажется, да, — ответила она, раскрывая тетрадь.

— Какие же это выгоды?

— Опыты показали, что при даче кокса в печь по фракциям газопроницаемость увеличивается. Следовательно, ускоряется процесс…

Она подняла голову и посмотрела на него, как бы спрашивая, продолжать ли в том же духе? Он улыбнулся ей, осторожно взял тетрадь из ее рук и вслух прочел на обложке надпись: «Некоторые выводы о роли кокса в доменной печи».

— Не совсем точно, — проговорил Бартенев, достал карандаш из бокового кармана и заменил слово «роли» на «горючести».

Медленно листая страницы, он время от времени обращался к ней за разъяснением. Стоя рядом с ним, она водила тонкими пальцами по бумаге, стараясь излагать мысли так же сжато и точно, как он. Она хотела добавить еще что-то, но он остановил ее, слегка касаясь руки.

— Возможно, в ближайшее время вам придется выступить с докладом в специальной аудитории, — сказал Бартенев, возвращая тетрадь.

Его мускулы на лице дрогнули в улыбке, но в словах она уловила какой-то скрытый смысл. Уже не в заводоуправлении ли ей предстоит выступить? Ну, что ж, она согласна. Энергичным жестом она засунула тетрадь снова в карман и сказала:

— Я просила партком вмешаться в работу горняков.

Бартенев слегка усмехнулся:

— И что из этого вышло?

Встретив его испытующий взгляд, она подумала, что ему не следует передавать содержание разговора с Гущиным.

— Обещали помочь, — уклончиво ответила она. — Но мы ведь и сами можем многое сделать. — Она стала рассказывать о посещении рудника делегацией. — Это подготовка к собранию, на котором вы будете докладчиком, — закончила она.

— Хорошо, — согласился Бартенев и сделал движение, чтоб уйти.

— Андрей Федорович, скажите, что вы видели в Америке? — называя его по имени, спросила Вера Михайловна.

Ее вопрос явно ошеломил его. Останавливаясь в дверях, он ответил:

— Видел двенадцать доменных печей.

— Двенадцать? Это много?

— Много. Начальник цеха весь день идет от одной к другой, и когда добирается до последней, садится к столу в будке мастера и засыпает.

— Когда у нас построят двенадцать, вы тоже будете засыпать?

Мальчишеские искорки блеснули в загоревшихся глазах Бартенева:

— Нет. Тогда мы поставим в кабинеты телевизоры и будем с вами ходить на работу, как в кино.

Как ни насмешлив был тон, которым он говорил с ней, но ей показалось, что он уже «болел» и этой идеей — производственного телевидения, и чтобы скрыть это, обращал свои слова в шутку.

— А что же все-таки там, у американских доменщиков? — допытывалась она.

— Доменщиков? — переспросил Бартенев, все еще держась за ручку двери. — Там есть человеческий фактор. Все сведено к процентам: механизмы, сырье и человеческий фактор.

— И каков процент этого фактора? Человеческого?

Видя, что она глубоко заинтересована его словами, он шагнул в комнату:

— Я помню эти цифры. Двадцать шесть процентов — влияние печи, тридцать шесть — влияние человеческого фактора, остальное — сырье.

— А вы как считаете?

— Любая часть процесса регулируется человеком. И если быть точным по-американски, то этот фактор составляет 80 процентов, не меньше. Вы идете домой?

— Да, — она достала из стола сумочку и повернулась к нему: — Я готова.

На улице она зябко подняла воротник пальто. Бартенев шел в легкой спецовочной куртке и, казалось, совсем не ощущал вечерней свежести. Когда они миновали печи и шум их остался позади, он взглянул на нее сбоку и, наклоняя к ней голову, сказал:

— Хотите, расскажу один случай. Тоже из того, что видел там.

— Расскажите.

— Со мной жил инженер из Англии. Работал по контракту. Рядом с кроватью, на тумбочке, у него стоял портрет жены. Перед фотографией всегда лежали свежие цветы. Однажды дежурная, убирая номер, смела щеткой их на пол. Англичанин заволновался, соскочил со стула: «Это моя жена. Дома она живет в саду, а здесь я ей каждый день делаю сад. А вы выбросили его на пол». — Бартенев рассмеялся.

— Вы и тогда смеялись, — спросила она его серьезно.

— Удержался. Мог человека обидеть. Но сейчас часто вспоминаю тот случай. Представьте мое положение — цех не выполняет плана, горняки дают скверную руду, человеческий фактор плохо влияет на процесс, а я бы делал жене сад. Что бы мне сказал директор? Да и вы, секретарь парторганизации? Объявили бы выговор?

Она не могла разделить его насмешливого тона. Цветы в руках мужчины, даже пусть английского миллионера, были знаком глубоких чувств. Разве Бартенев не понимал этого?

Некоторое время они шли молча, каждый думал о своем. Сумерки смягчали громоздкие очертания корпусов и надстроек, а всполохи огней, вспыхивающих то там, то здесь, придавали всему призрачные очертания и хотелось верить, что утром, когда взойдет солнце, завод будет таким же красивым, утренняя роса умоет на деревьях каждый лист.

— Вы знаете, — задумчиво проговорила в темноте Вера Михайловна, замедляя шаги, — я верю, что время цветов скоро придет.

Он не ответил. Они поравнялись с трамвайной остановкой. Каждому ехать нужно было в противоположную сторону.

— Ваш идет, — Вера Михайловна кивнула на подходивший трамвай.

— Я поеду следующим, — тихо сказал Бартенев, и она почувствовала, что хотя он не ответил ей, но глубокая человеческая потребность в цветах ему должна быть понятна.