Иван Шевцов - Лесные дали
- Для пчел матка - все равно что для человека мать, - философствовал старый лесник. - Без матки у них и никакой жизни нет. Жива матка - живы и пчелы, Так и у людей.
- У людей бывает по-разному, - мягко возражал Ярослав. - Некоторые и без родины… могут.
- Э-э-э! Я про людей говорю, а ты про "некоторых". У этих "некоторых" тоже есть своя матка - деньги. Рублю они и поклоняются, как богу. Деньги - их бог и царь и высшая власть.
Встреча Ярослава со школьниками была назначена на одиннадцать часов. Условились, что Ярослав будет ждать ребят на Синей поляне: он сам избрал это место - и не случайно.
Несколько дней уже стояла хотя и теплая, но пасмурная погода, и Ярослав опасался, как бы она не испортила встречу, к которой он так тщательно готовился. К вечеру небо на западе прояснилось, перед самым заходом появилось улыбчивое солнце, на четверть часа позолотило сосновый бор, затем, чистое и спокойное, утонуло в сиреневом мареве далекого леса и подожгло ярким и широким сполохом западный горизонт, да окрасило в пурпур стаи высоких облаков в зените. Афанасий Васильевич сказал, что завтра будет ясный день. Ярослав решил не ходить к роднику слушать соловья, лег спать пораньше, открыв на ночь одну створку окна. Собственно, пение недавно поселившегося соловья было слышно и в доме при открытом окне, но на этот раз соловей почему-то долго молчал и запел лишь в полночь, когда Ярослав начал дремать. Проснулся в обычное время, но, к удивлению, услыхал не мелодичную трель славки, а картавое щелканье и свист скворца. Взглянул в окно и расстроился: утро было серое, туманное и как будто даже моросил мелкий дождь. "Так и знал. И вообще, я невезучий", - подумал с досадой и, набросив на шею полотенце, вышел на крыльцо. Сначала ему показалось, что горит лес: вся поляна, их сад и огород, все кругом было погружено в густое, плотное серое облако и ничего кругом - ни леса, окружавшего поляну, ни поющего на березе скворца, ни даже калитки - не было видно. А земля под ногами сухая и теплая. Не изменяя своей привычке, Ярослав побежал к роднику, долго и с удовольствием умывался, а когда возвращался назад, туман значительно опустился, прижался ниже к земле, обнажив верхушки деревьев. Часам к девяти от него осталась лишь буйная роса на траве и кустах, а в чистом, умытом небе ярко светило солнце. Ярослав забросил за спину приготовленный с вечера этюдник и лесом не спеша побрел к Синей поляне. Он так долго ждал этой встречи, что уж и не знал, рад он или не рад, что она наконец состоится.
Ярослав видел лес и вчера и позавчера, но лишь сегодня понял как-то вдруг и неожиданно, что лес совсем не тот, каким был еще полмесяца тому назад, когда, голый и безлистый, он просматривался насквозь. Теперь же, непроницаемо густой и ярко-зеленый, он был наполнен несметным числом живых существ, населяющих каждое дерево и каждый куст, - голосистых и безмолвных, беспокойно-шумливых и совершенно незаметных и невидимых для неискушенного глаза. И у всех у них - у птиц и букашек, видимых и невидимых - были свои хлопоты и заботы, своя сложная жизнь, как, впрочем, и у деревьев, одетых в яркий наряд, отчего весь лес выглядел свежим и молодым. От полноты счастья он пел гимны жизни, красоте земли, пел песни любви, и эта музыка звучала в очарованной душе Ярослава, которому весь мир казался звонким, хрустальным и зеленым, как этот майский, окропленный густой росой лес. Он смотрел на муравьев, соорудивших высокий, в пол человеческого роста стог из миллионов хвойных иголок, и думал о людях, сооружавших египетские пирамиды. Сравнение напрашивалось само собой, как вдруг… Невысокого роста полная толстоногая пожилая женщина ходила валкой, утиной походкой, палкой ворошила муравьиные стога и собирала в стеклянную бутылку белую крупу муравьиных яиц. На подошедшего к ней Ярослава не обратила никакого внимания и продолжала невозмутимо делать, должно быть, привычное для нее дело. Лирическое настроение лесника растаяло, как сегодняшний густой утренний туман.
- Зачем вы это? - окликнул Ярослав женщину. - Вы понимаете, что делаете?
Женщина не удостоила его взглядом и, продолжая собирать в баночку яйца, ответила довольно недружелюбно:
- А коли б не понимала, то и не делала бы.
И все же он чувствовал, что она не понимает, и попытался было объяснить ей, что муравьи - друзья леса, что они истребляют миллиарды вредных насекомых, что разорять их гнезда запрещено, что, напротив, инструкция рекомендует разводить муравьев, что он, лесник, не позволит безобразничать. Она выслушала его молча, с некоторым удивлением и, пожалуй, даже с любопытством. Затем отошла от муравьиной кучи в сторонку и заговорила, ничуть не оправдываясь, и в словах ее звучало не столько раздражение и обида, сколько тихий, скорбный упрек:
- Послушала я тебя, твою правду, а теперь ты мою выслушай. Я женщина хворая, и никакие доктора со своими лекарствами мне помочь не могут. А только вот этими самыми яйцами и лечусь. Я что - я не как другие, муравьев твоих в бутылку не заманиваю, не изничтожаю их. Я ж только яички ихние собираю.
- Но из яичек рождаются муравьи. Без яичек и цыплят не бывает, - сказал Ярослав уже совсем нестрого. Страдальческий вид женщины, ее слова и тон, которым она говорила, вызвал в нем чувство жалости и некоторой неловкости. А она на его последнее замечание ответила, сокрушенно сбочив голову:
- Так тебе кто ж дороже: козявки эти или человек? - И, вздохнув, прибавила: - Ты молод - разве поймешь.
Ничего не сказал ей Ярослав, даже не спросил, чем она больна, хотя после и пожалел об этом, только махнул рукой и пошел своей дорогой. В ушах его скорбным упреком звучал вопрос хворой женщины: тебе кто дороже, человек или козявка? - и вызывал в нем стыд и смущение.
Из-под ног выпорхнул дрозд, так неожиданно и, главное, так близко, перед самым лицом, что Ярослав даже вздрогнул и остановился. На низеньком гнилом пенечке в гнезде лежало два зеленоватых с крапинками яичка. Чуть было не наступил. Странно: Афанасий Васильевич говорил, что дрозды вьют гнезда на деревьях, чаще всего на молодых елках, примерно на высоте двух метров. А тут, можно сказать, на земле. Должно быть, это был молодой, еще неопытный дрозд. Теперь они оба - и самка и самец - с кошачьим визгом метались невдалеке.
Дрозды отвлекли от неприятных мыслей, навеянных встречей с больной женщиной. Но не доходя с километр до Синей поляны, в густом старом еловом лесу - вот уж чего не ожидал! - Ярослав, что называется, лоб в лоб столкнулся с Кобриным. Николай Николаевич малой солдатской лопаткой срезал под деревьями так называемую лесную подстилку - ценнейший для питания растений перегной - и ссыпал его в прислоненный к ели мешок. Бросит в него две-три лопатки, утрамбует крепкими мускулистыми руками и снова срезает лопаткой верхний слой, да так, что даже корни елей оголяет. Второй, уже полный мешок лежал на низенькой двухосной тележке. Завидев лесника, Кобрин дотронулся пальцем до шляпы и как ни в чем не бывало первым поздоровался. Ярослав в ответ кивнул и уставился на Кобрина требовательным вопросительным взглядом. Но тот сделал вид, что не понял этого взгляда и с деланной наивностью спросил:
- Идете рисовать? - Не дав ответить, без передышки продолжал заискивающе и сладенько: - Вы пойдите в сухой овраг, вот где красота! Там, знаете, буря повалила куст старых берез - целых шесть штук - и через овраг. Вот что попробуйте нарисовать. Я видел вашу картинку у Валентина Георгиевича, ту, что вы на Новый год Алле Петровне подарили. А знаете, она всем понравилась. И мне тоже очень понравилось ваше художество.
- А мне, представьте, совсем не нравится, - мрачно перебил его Ярослав и, кивнув на мешки, прибавил: - Ваше художество.
- Напрасно. Это вы зря: отличнейшая подкормка под огурцы, под помидоры, под яблони. Подо что угодно. И под цветы тоже, - с иронией ответил Кобрин.
- Да, но эта отличная подкормка предназначена не для ваших огурцов, а для вот этих деревьев, которые принадлежат не вам и не мне, а государству.
- Опять за свое. - Толстые губы Кобрина скривились в пренебрежительную улыбку. - Непонятный вы человек, Серегин. Тяжелый.
- Смотря для кого.
- Для людей.
- Для таких лесогубов, как вы и Сойкин, не только тяжелый - вредный. Мешаю вам лес истреблять. Но ничего не поделаешь - служба у меня такая. Так что попрошу вас, гражданин Кобрин, вернуть похищенные вами ценности их законным владельцам.
- Да ты что, шутишь? - круглое розовое лицо Кобрина посерело, темные брови сдвинулись в линию, от большого рта к толстым раздувающимся ноздрям пролегли две глубокие борозды. - Как ты смеешь, мальчишка, обвинять меня, фронтовика, в хищении ценностей?! Что я похитил? У кого?! - Он широко открывал свой большой, бегемотов рот, обнажая крепкие зубы.
- Корм похитил. У деревьев. Им и верни, - строго и спокойно ответил Ярослав.
- А больше ты ничего не хочешь? - теперь глазки Кобрина колюче смотрели сквозь узенькие сощуренные амбразуры. - Ничего не выйдет у тебя, Серегин. Ты плохо знаешь законы. Где сказано, что гражданин Советского Союза не имеет права накопать в лесу два мешка земли? Ну?
