Николай Смирнов - Джек Восьмеркин американец

— Я тебе, Миша, все объясню, — ответил Джек дружески. — Я свой расчет на табаке строю. Весь огород по́том полил. Думаю заработать. Сам посуди, какой мне смысл с ребятами соединяться? Так вот Робинзоном и живу.

— Теперь у нас робинзонов не жалуют, — хитро сказал Мишка. — Индивидуальным налогом облагают.

— Ничего с меня не возьмут, — произнес Джек, подумавши. — Прежде чем дело начинать, я все в городе подробно узнал. Участок у меня маленький, а культура новая. По закону обложению не подлежу.

Тут вышел вперед Николка Чурасов, который до этого молчал. Он снял с плеча свое одноствольное ружье, поднял его к луне и закричал:

— Охота вам, ребята, с кулаком разговаривать. Дело ясное, он со своим табаком на ту сторону баррикады перебрался. Вот перед всеми говорю: гореть будешь, Яшка, я тебе ведра не дам. Придешь ко мне за помощью голодный, я в тебя солью выпалю. Идем, ребята, а то я от раздражения сейчас стрелять начну.

— Подожди, Миша, — сказал Джек Громову. — Пусть они уходят, а ты подожди. Давай о Москве поговорим. Как твое ученье?

— Не о чем нам, Яша, разговаривать, — сказал Громов сокрушенно. — Не думал я, что такой ты человек. Ну, как знаешь…

И ребята ушли. А Джек прислонился к изгороди и долго глядел им вслед. Он понимал, что это последний разговор о коммуне и что с этого часа ребята ему действительно враги. Но это его не огорчало.

Он стоял у изгороди и думал о своем. Думал долго, может быть час. Потом вдруг встрепенулся и свистнул.

Ему показалось, что он нашел верный способ избавить Татьяну Кацаурову от тяжелой жизни.

Сигары «Вирджиния»

Пшеница Джека уродилась на славу, сам-двадцать пять. О таких урожаях в деревне никогда не слыхали, и никто не хотел верить Пелагее, когда она шепотом рассказывала, что Яшка с огорода три мешка ссыпал в амбар на семена.

Но в эту осень пшеница нисколько не интересовала Джека. Все его расчеты и ожидания строились на табаке. В течение августа он срезал три урожая листьев, в чем ему помогали Катька и мать. В сарае, под самой крышей, он устроил сушильню, нанизал листья на ниточки и подвесил к жердям. В соломе наделал дырок, и ветер день и ночь обдувал листья. Они слегка двигались и были похожи на пойманных рыб.

Чтобы поскорее подготовить табак к употреблению, Джек снял у Сундучковых баню. Баню эту он топил пять дней и сжег два воза дров. На полу в парильне он пачками положил свой табак, и табак в горячем воздухе начал бродить. Вода испарялась из листьев, и они понемногу принимали желтовато-коричневый, табачный цвет. Пять дней Джек почти не выходил из бани и даже ночевал там. По ночам он несколько раз вставал, засовывал руку в листья и пробовал, не слишком ли они согрелись. Он перекладывал пачки табаку, чтобы брожение протекало равномерно, встряхивал листья, дул на них и вообще действовал, как фокусник. Деревенские ребятишки целый день простаивали у окошка, следя за всеми его движениями. На шестой день Джек залил печь водой и открыл дверь бани. Он решил, что брожение окончено.

Весь табак был перенесен в избу, и здесь еще несколько дней провозились над разглаживанием листьев и перевязкой их в новые пачки. Наконец Джек с помощью ладоней свернул первую сигару и закурил. Красивый синеватый дымок взвился над «Вирджинией», и в избе вкусно запахло.

— Ол райт! — сказал Джек.

И улыбнулся широко, как давно не улыбался.

Еще два дня он употребил на то, чтобы наделать побольше сигар. Он спрыснул листья водой, сделались они мягкими, как стираная материя. Потом он показал Катьке, как надо заготавливать начинку, и велел ей готовить начинки без счета. Пелагея ножом резала пополам большие, хорошие листья, и Джек быстро заворачивал в них начинку. Кончик подклеивал клейстером. Получались длинные темные сигары. Они подсыхали на печке на газетах.

Когда тысяча штук была готова, пальцы Джека сделались темными, как еловые шишки. Джек пересчитал сигары и сказал Катьке:

— Ступай по деревне. Скажи, что я сигары даю пробовать бесплатно.

Катька фыркнула:

— Да нешто кто пойдет их пробовать?

— Делай, что я тебе говорю.

Катька побежала по деревне, стучала в окна и кричала:

— Кто хочет, идите к нашей избе! Яшка задарма сигары пробовать дает!

Крестьяне начали собираться к избе Восьмеркиных дружно. Все давно интересовались, какого вкуса американская махорка. Приходили даже те, которые никогда не курили. Только один Николка Чурасов не пришел, хоть и курил. Джек давал всем по «Вирджинии» и объяснял, как надо обкусывать кончик.

Сразу закурило человек пятьдесят. Над толпой поднялся дым, тонкий и пахучий. Затягивались спеша, глотали слюну, снова затягивались. Сплевывать никто не решался. Старики кашляли. Курили до конца, пока огонь не подошел к самым пальцам. Докуривши, стали просить еще по штучке — говорили, что не распробовали.

Но Джек заявил, что больше давать бесплатно сигар не будет. Предложил покупать по пятачку за штуку. Сигары понравились всем без исключения, но цена показалась мужикам высокой, прямо невозможной. Не купил никто, и крестьяне, посмеиваясь, разошлись по домам. А Джек забрал сотню сигар и пошел в Чижи.

Там повторилась та же история. Бесплатно крестьяне курили охотно, от покупки же воздерживались. Один только Скороходов купил для почина три штуки, но заплатил за них гривенник.

— Хороши сигарки, что и говорить, — сказал он Джеку таинственно. — Но ты своего товара здешнему народу не продашь. Больно темен народ. Тебе с сигарами в город ехать надо. Да и там, пожалуй, не продашь: дорого просишь.

Предсказание Скороходова произвело на Джека удручающее впечатление.

Засевая «вирджинию», он исходил из расчета, что всегда сумеет распродать весь табак среди окрестных крестьян. Ведь все кругом курили махорку самого низкого качества. Он как-то упустил из виду, что махоркой крестьяне довольны, а лишние деньги есть не у всякого.

С сигарами Джек пришел к Кацауровым. Здесь ему повезло больше.

Адмирал захотел купить тысячу сигар, но в кредит. За наличные же приобрел десяток. Джек насчет кредита промолчал: он прекрасно знал, что адмирал никогда не отдаст ему пятидесяти рублей.

Братья сигар не купили, но курили охотно. Даже Татьяна и та взяла сигару. Раньше она никогда не курила, но теперь захотела узнать, ради чего Джек бился все лето. Сигара ей понравилась своей ароматичностью, но она тоже высказала опасение, что этот тонкий товар здесь не пойдет.

Джек теперь и сам так думал. Покупщиков не находилось, хотя слух о его сигарах распространился далеко. К его избе подъезжали мужики из самых дальних деревень и просили покурить. При этом божились, что еще не пробовали его сигар и, может быть, купят десяток. Джек давал им по «Вирджинии», но они, закурив, быстро отъезжали от избы и больше не возвращались.

Когда Джек проходил по Починкам или Чижам, за ним следом бежали ребята и кричали:

— Яков Петрович, дай сигарку!

А Пелагея потихоньку брала сигары с печки и относила их знакомым. Катька же сама начала тайком курить; мать ее поймала один раз с сигарой в зубах на задворках и отколотила.

Да, безусловно, сигары «Вирджиния» имели огромный успех, но дохода Джек не получил никакого!

Наконец он пришел к убеждению, что надо ехать в город. Он взял с собой листового табаку и двести штук отборных сигар. Но и в городе ему не повезло. Джек ходил из кооператива в кооператив и везде угощал сигарами. Курили все, но купить его табак за пять тысяч рублей никто не соглашался. Говорили, что с накладными расходами сигары будут слишком дороги. Только в одном магазине заведующий взял полсотни сигар на комиссию и посоветовал Джеку ехать в Москву. Но тут же предупредил, что в СССР много своих сортов табака, «вирджиния» никому не известна, и вряд ли в Москве заинтересуются такой маленькой партией.

Смешно было ехать в Москву без уверенности, что дело там устроится! Джек вернулся в деревню совсем разбитый и, не говоря никому ни слова, заперся в амбаре со своим табаком. Теперь он уже ясно видел, что, разводя «вирджинию», сделал непоправимую, крупную ошибку. Рухнули все его расчеты и надежды.

Ведь у него был уже составлен целый план дальнейшей деятельности. Этой осенью он хотел выделить материнский надел в особый участок, потребовать землю и себе и таким образом получить кусок земли около двадцати акров. Зимой построить на участке новый дом в четыре комнаты, купить хорошую лошадь и корову. Ранней весной выписать Чарли и пустить под табак десять акров земли.

Он уже и лошадь себе присмотрел за триста рублей и план дома начертил, не каменного, конечно, а деревянного, но удобного и красивого. А вместо этого придется опять жить в прежней, грязной избе, в бедности, слушать попреки матери, что он ее разорил. И действительно, есть зимой ведь им нечего…