Борис Горбатов - Донбасс
— Он и отгадку дал! — внушительно сказал Прохор.
— Да. Дал и отгадку. «Вы, — спрашивает, — чем уголь рубаете? Обушком?» — «Обушком, чем же его еще брать?» — «Отсталая ваша техника, — говорит. — Надо машиной уголь рубать или отбойным молотком. С обушковым Донбассом, — говорит, — пора уже кончать. Реконструировать надо шахты и новые строить». Да-а, большие он тогда перед нами горизонты-то раскрыл!..
— А Афанасий Петрович говорит, — нерешительно вставил Андрей, — машина в шахте не пойдет.
— Это какой же Афанасий Петрович? — нахмурил брови мастер. — А! Десятник ваш! Так он же баптист! Баптист, как же! — расхохотался он. — В штунду ходит. Он и ко мне в семнадцатом году, когда мы на тридцатом номере революцию делали, тоже с советом пришел. «Не насильничай, — говорит, — Прокоп! Не твори насилия, побойся бога!» А я ему отвечаю: «Я не то что бога, я и господина пристава Каюду не боюсь, вчера его пол арест взял!» — Все захохотали. — Нет, вы его по этому делу, ребятки, не слушайте! Он старых взглядов человек, у него глаза на затылке, назад смотрят.
— А механизацию надо начинать с откатки! — неожиданно сказала Светик.
Все обернулись на нее, но она не смутилась, — видно, привыкла быть в семье баловнем и общей любимицей.
— Это кто же там высказывается? — усмехнулся хозяин. — Голос слышу, а от стола не видать.
— Это я высказываюсь, папа, — смело сказала Даша. — Я про откатку…
— А вот я давно до тебя добираюсь — не доберусь! — сказал отец, стараясь спрятать усмешку в усы. — Тебе кто позволил опять в шахту пойти?
— Я сама.
— Ну погоди, коза, вот гости уйдут! Видали экземпляр? — развел он руками. — Люди скажут: вот старый Прокоп дочку не может прокормить да выучить, в шахту ее погнал. А кто ее гонит-то!.. Чтоб я тебя больше в шахте не видел, слышь ты! — уже строго прикрикнул он на дочь.
— Так я семилетку кончила. Куда ж мне теперь? В контору, что ли? — презрительно тряхнула она кудряшками. — Вот еще!
— В техникум иди! На курсы! Дальше учись, пока я жив. Вот и этот, — сердито кивнул он на сына, — футболист! Тоже на учебу не погонишь. И что это за молодежь растет! — горестно воскликнул он. — Да кабы мне в их годы сказали только: учись, Прокоп! Так я б, боже ж ты мой!..
— Я, папа, давно у вас в летную школу прошусь! — с упреком сказал сын. — Вот при всех скажу!.. — и голос его задрожал.
— В летную! — раздраженно воскликнул отец. — Летунов и без тебя много в Донбассе: летают с шахты на шахту, как саранча. А инженеров — не видать! А нам инженеры нужны! — горячо сказал он. — На Казимире-то Савельиче далеко не уедешь!
— Да уж… Казимир Савельич! — засмеялся Макар Васильевич.
— Казимир Савельич — это тип! — объявил Прохор.
— Вот! — укоризненно сказал сыну Прокоп Максимович. — Слышишь? А откудова ж новые инженеры возьмутся, когда у наших детей — ветер в голове, учиться не хотят?
— Казимир Савельич — старого закала инженер! — хихикая, сказал Макар Васильевич. — Беспокоиться он не любит.
— Он и то жалуется, что в шахту часто ездить приходится, — сказал Прохор. — Раньше-то, говорит, главный раз в месяц в шахту ездил, а то и раз в три месяца, и ничего, говорит, работали!
— Не лю-убит! — засмеялся Макар Васильевич.
— А нам такие нужны, чтобы шахту любили! — крикнул хозяин и даже ладонью по столу ударил. — Чтоб болели за шахту. Свои нужны, нашей кости… не барчуки…
— Легкое слово сказал: свои! — воскликнул Макар Васильевич. — Инженер — не гриб, от одного дождя не вырастет!
— А я про что же? Вот пускай и учится молодежь. Возможность есть. А как выучится, Казимиров-то Савельичей — в сторону, пусть не путаются…
— Да и заведующего заодно, — буркнул Иван.
— Да, заведующий у нас не того, не вышел! — согласился Макар Васильевич. — Шуму от него, верно, много, а толку… — он махнул рукой.
— Необразованный! — кратко сказал Иван.
— И откуда взялся только? — удивился Прохор. — Он, говорят, и не шахтер.
— А ты, Прокоп, Егора Трофимова-то помнишь? — вдруг, улыбаясь, спросил Макар Васильевич.
— Как же, как же!
И все старики вдруг заулыбались тепло и радостно, улыбнулась и Евдокия Петровна. Видно, дорог был им этот человек, если даже воспоминание о нем почтили они тихой и светлой минутой задумчивого молчания. А может быть, просто вздохнули о молодости?
— Это кто же был такой? — робко спросил Андрей.
— Егор-то? — засмеялся хозяин. — Э, брат, о нем сразу и не расскажешь! Да и что про Егора в сухую? — вдруг весело вскричал он. — Выпьем за него, что ли?
— Дай ему бог здоровья и многие годы!.. — сказал подымая свою рюмку, Макар Васильевич. — Он ведь тоже, как и мы, грешные, не любил выпить. Живой он еще?
— А что ему делается! Он всех переживет! Бо-ольшой сейчас человек по углю.
— А чудак! — засмеялся Макар Васильевич. — Помню, объявился он в двадцать первом году на шахте и сейчас же шахтеров собрал. «Ну вот, — говорит, — барбосы, я теперь ваш красный директор шахты». Ну, все смеются, конечно. Чудно! Егорку-то все знали. Наш. Здешний.
— По первоначалу некоторым действительно в удивление было: свой шахтер — и вдруг директор! А тут как раз Егор себе выезд завел. Вы фаэтон-то его помните, папаша!
— Как же! — захохотал тот. — Пара вороных. И кучер с бородою.
— Да-а! — заблестев глазами, продолжал Прокоп Максимович. — Ну, шахтеры и говорят: забурел наш Егорка. Совсем буржуй стал. Дошло и до него. «Ладно, — говорит он, — покажу я вам фаэтон!» А тогда такой порядок был: деньги для получки в городе получали, а ехать за ними обязательно должен был сам директор с кассиром. Вот пришло время получки, берет Егор Трофимович кассира, — старичок у нас был кассир, вскоре помер, — да и отправляется с ним в город… пешком. Да, пешком! — воскликнул он и засмеялся. — Ну, день проходит, второй. Ни Егора, ни получки. Стали наведываться в контору шахты. «Где Егор?» — «В город пошел». — «Как пошел? У него фаэтон есть». — «Нет, не знаю, — говорит бухгалтер, — пешком с кассиром пошли». — Прокопий Максимович сделал паузу, как опытный рассказчик. — Две недели он так-то ходил, все его ждали! — с эффектом сказал он. — Нашел себе в городе дело, не иначе! Наконец является. Ну, все к нему. «Ты что же так долго, Егор?» — «А не ближний свет, — отвечает, — пешком — двадцать верст». — «Да ты б на фаэтоне поехал!» — «Нет, — говорит, — ну его с фаэтоном-то. Еще забуреешь. Я, — говорит, — теперь всегда пешком буду». Ну, тут уж все взмолились: «Да мы, тебе, — говорят, — черт, сложимся, аэроплан купим, только не томи ты нас!» — «А! — говорит. — Поняли, зачем директору фаэтон нужен?!»
Все расхохотались.
— Чудак был! — нежно повторил Макар Васильевич. — А простой, свойский. Уж он со всяким шахтером и водку выпьет и в кумовья пойдет. А на работе — не-ет, на работе он волк. Боялись его. Да и то сказать — шахту он знал так, как другой инженер не знает.
— А как бастовали-то, помнишь? — вдруг сказал Иван. Видно, воспоминания разворошили и его. Он словно оттаял.
— А-а! — засмеялся Прокоп Максимович. — Было и это, Как же! Забастовали, догадались. Вы, ребята, — неожиданно обратился он к Андрею, — небось, и забастовки-то никогда не видели?
— Нет… где же?
— Да. И не увидите теперь! Разве что за границей.
А мы до семнадцатого бастовали часто. Как же! Да-а…
А тут, в двадцать втором, наши забастовать догадались. При своей-то власти! Уж не помню, чего требовали. Конечно, трудно тогда было. Разруха. А ни хлеба, а ни картошки… Вот и забастовали. Собрались у конторы, сидят, на солнышке греются, а в шахту не идут. И коноводом у них — Кваша, вредный такой был старик! Ну, мы, значит, всей ячейкой пришли к ним: объясняем, уговариваем, срамим. Ничего не действует! Да и сами-то мы, по тем порам, малограмотными были. Больше на совесть напирали. А Егора Трофимовича нет! Он в городе по делам. Вот беда какая!
Он посмотрел на ребят, потом усмехнулся.
— Наконец приехал Егор. Докладывают ему: так и так, мол, — забастовка. «Ладно! — говорит. — Я сейчас сам к ним приду!» Ну, выходят, значит, ребята к забастовщикам, объявляют: не расходитесь, мол, подождите, сейчас с вами разговор будет. «А что, — спрашивает Кваша, — Егор, что ль, приехал?» — «Приехал. Сейчас сам придет». Постоял-постоял Кваша, в затылке почесал, потом говорит своим: «А ну, давай-ка лучше в шахту, ребята! Егор приехал. Что с ним, с чертом, связываться!» Ну, Егор Трофимович на крыльцо вышел, а забастовщиков нет. Все уже в шахте работают!
— Боялись его! — сказал Макар Васильевич. — Не власти его боялись, а личности. И языка тоже. Ух, и язык был — нож! А сам он, сам — никого не боялся.
— А меня боялся! — сказала вдруг Евдокия Петровна.
