Ирина Велембовская - Сладкая женщина
— А это уж вовсе дело не твое! — грозно сказал Тихон.
Ане стало ясно: он до сих пор по своей жене страдает, надеется, наверное, что опять сойдутся. Оттого и домой рано уходит. За два с лишним месяца их знакомства он о своей бывшей жене ни одного плохого слова не сказал, хотя теперь Ане ясно было, что он этой женщиной очень обижен. А она просчиталась: попробовала ему на своего Колю жаловаться.
— Что же, ты все это одна нажила? — спросил Тихон, указывая на обстановку.
— Да не одна, конечно…
— То-то и есть. В телевизор-то любуешься, на диване сидишь, а мужа ругаешь.
— Не хватало еще, чтобы он у меня все вывез!.. — с обидой бросила Аня. И вдруг, взглянув на Тихона, поняла: не надо было всего этого говорить, не надо!..
Когда он ушел, она думала: ладно, пусть страдает по своей жене, пусть встречает дочку с фигурного катания, пусть не умеет деньги держать и не платит профсоюзных взносов. Только бы от нее не уходил.
Неделей позже Аня узнала от самого же Тихона, что работает он в одном из строительно-монтажных управлений. Раньше работал на кране, возводил дом в двадцать семь этажей в районе Юго-Запада.
— А теперь стоповщиком. Знаешь, который под краном стоит, груз цепляет.
— Это почему же?
— Разжаловали. Пьяный в кабину сел.
Аня представила себе Тихона в кабине подъемного крана, под самым небом, да еще нетрезвого, и ей показалось, что сердце у нее оборвалось, замутило внутри, кругом пошла голова.
— Ведь и под краном-то, наверное, тоже опасно, Тиша?
— Трезвый буду — не раздавят. А пьяный — туда и дорога.
И добавил:
— Было время, я совсем вином не интересовался. Хороший парень был! В хоре участвовал. Я, конечно, не солист. В последнем ряду стоял.
Он очень молодо улыбнулся и обнял Аню.
— Не дала природа голоса настоящего. Но я песни очень люблю. Не такие, как сейчас по этому ящику блеют, — он указал на телевизор, — а настоящие, под хороший оркестр.
Про многое Тихон стал с ней говорить, только о своих семейных делах не распространялся. А Аня исподволь все-таки норовила узнать, что да как.
— А много ты сейчас денег им отдаешь, Тиша? — очень осторожно осведомилась она.
Он ответил неохотно:
— «Она» много не берет. У нее заработок. Инженером в «Мосэнерго» работает.
— Небось поэтому и зазналась, что инженером? Тихон покачал головой.
— Да нет… Разлюбила, наверное.
«Хоть бы поглядеть, какая жена у него была», — думала Аня. Слово «инженер» ее гипнотизировало, как будто оно включало в себя все понятия: образование, красоту, положение.
— Тихон, а мне-то ты веришь, что я тебя люблю?
— Наверное, любишь. Только ведь смотря какая любовь.
— Да какую же тебе надо?.. — почти с отчаянием спросила Аня.
И, не дождавшись ответа, сползла на пол, обняла его колени и засыпала их волосами. Такое видела недавно в кино. Наверное, не очень удачно получилось.
— Ну что ты представление-то устраиваешь? — строго спросил Тихон. — Такая женщина красивая, боевая, а по полу ползаешь.
Аня вздрогнула и оглянулась на зеркало. Да, она еще была и сильная и красивая, только на щеках не было уже прежнего румянца. Прическу, правда, очень запустила, да и сейчас, падая на колени, немного растрепалась. Аня поправила волосы, одернула халат и вдруг почувствовала, что уж больше и не знает, что ей говорить Тихону. Нет, не любит он ее. Тогда зачем же ходит сюда?..
Как же тогда ей дальше жить? Ведь ничем не отвлечешься — ни беготней по соцстраху, ни разбором производственных неурядиц, ни культурными мероприятиями. Да сейчас ей уж, пожалуй, никто никакого дела и не доверит: совсем не та она стала. Это было невероятно, но Ане почему-то казалось, что даже когда она с Тихоном вдвоем, кто-то незримо присутствует рядом и все видит.
— Ну что же, — горько сказала Аня. — У меня вон замок в шкафу не запирается. Может, починишь? Тебе замки чинить приятнее, чем со мной быть.
Одно из их свиданий было прервано появлением Юры. Аня как-то сразу и не сообразила, кто это может звонить. Чуть запахнув халат, она пошла открывать дверь. Ее сын стоял на лестничной площадке с небольшим чемоданом в руках. На его погонах и на фуражке лежал белый, слабый снег.
— Добрый вечер, — сказал Юра и поцеловал мать. — Ты что, уже ко сну отходишь?
Ничего не подозревая, он снял в коридоре шинель, сунулся своим носатым, большеглазым лицом в зеркальце у вешалки, потом шагнул в комнату. Задержать его Ане не удалось, да у нее как будто и язык отнялся.
…Сын не был у нее с Ноябрьских праздников. У Ани тогда уже шел роман с Тихоном. Ей бы следовало в тот приезд воздержаться от упреков Юре, который, прежде чем навестить ее, был у Николая Егоровича, в его новой семье. Казалось, пора бы уж Ане крест поставить на своем бывшем муже. Но она, как истинная женщина, даже любя другого, все равно пыталась выведать, каково там Николаю Егоровичу с новой-то, с интеллигентной. Хотелось услышать, что ему там солоно, что он просчитался. И отношение сына ко всему происшедшему ее просто оскорбляло.
— Это почему же я не должен туда ходить? — почти с вызовом спросил Юра.
— Конечно, там культурные!.. А мать-то ведь у тебя дура непромытая!..
— Я этого не говорю…
Аня провела платочком под глазами.
— Вот правильно бабушка-покойница высказывалась, что ты больно гордый, Юра.
Сын пожал плечами.
— Не знаю. Бабушка меня любила. Где ее похоронили — у нас в деревне или в Макаровке?
А больше им и не о чем было тогда поговорить. Водку Юра не любил, ел очень умеренно, несмотря на свой большой рост и плотность. Чтобы скоротать вечер, включили телевизор. Но Аня заметила: Юра смотрит только из вежливости.
— Ты, Юрочка, чайник мне эмалированный не привезешь? У вас там, в Ленинграде-то, говорят, хорошие.
Нет, неплохой все-таки у нее был сын! Другой молодой офицер сказал бы: «Да ты что, с ума сошла? Буду я еще с чайниками!..
А Юра обещал:
— Хорошо, привезу.
…И вот сейчас ее сын увидел Тихона. Тот сидел на диване без пиджака и без ботинок, но в целом его вид ничего не выдавал. Зря только рядом оказалась брошенной подушка. Зато вид матери говорил о многом.
— Это, Юрик, из деревни ко мне приехали, — тихо сказала она. — Земляк наш один…
Крупное молодое лицо Юры почти ничего не выразило.
— Ну как погода у вас тут? — спросил он. — У нас в Ленинграде зима какая-то кислая. Я, мама, всего на десять минут: у меня поезд на Харьков.
Юра вынул из чемодана и положил перед матерью какую-то коробку.
— Ты извини, фантазия ничего забавного не подсказала.
«Что же этот-то молчит?.. — боясь взглянуть на Тихона, спрашивала себя Аня. — Хоть бы выручил чем… Парень не растерялся, а этот молчит».
— Чаю попьешь, Юрочка?
— Не беспокойся. В поезде сразу принесут.
И Юра снял только что повешенную на крючок шинель. Поцеловал мать уже не в щеку, а в висок, подальше от рта.
Когда Аня вернулась в комнату, лицо у Тихона было почти черное. Он шарил в карманах, ища папиросы, но никак не мог найти.
— Старший лейтенант?..
— Да… Ты не подумай, Тиша, что он нарочно. Он ведь ничего не знал. А то бы не пришел. Он хороший…
— Я это понял, — сказал Тихон. Не докурив папиросы, он поднялся.
— Ну ладно, пойду.
Его интонация исключала возражения. В коридоре он слишком долго затягивал шнурки на ботинках, оборвал один, завязал узелком.
— Никак!.. — сказал он почти жалобно.
— Когда придешь, Тиша?
— Как-нибудь зайду.
Оставшись одна, Аня села в кресло и, не зная, что с собой делать, протянула руку и включила телевизор, этот спасительный ящик.
Сейчас на его экране шла ярая пляска. Одетые в расшитые рубашки мужчины плясали вприсядку, почти ходили на голове. Какой-то танцевальный коллектив старался вовсю. Аня просто обожала такие выступления, но сейчас не могла понять: да что же они никак не остановятся, пляшут, как заведенные?..
«Юра к отцу пошел… Если бы ему на поезд, он бы билет показал…»
Не было ничего предосудительного в том, что она встречалась с Тихоном. Ей только за сорок, мужа нет. Ко Ане подумалось, что она сегодня сильно, очень сильно обидела своего сына. Может быть, на этот раз он приехал с какими-то теплыми словами, может быть, он хотел ей что-то о себе рассказать. У него было очень хорошее лицо, когда он вошел. Вот коробку привез с дорогими духами… Какая она ни на есть, а все-таки же мать ему! Он и пришел… А тут этот сидит.
Пляска на экране все продолжалась. Теперь, показывая нижние юбки, кружились девчата.
«Расскажет Юра Коле или нет?» — думала Аня.
И вспомнила, как вел себя Тихон:
«Пятый десяток мужику, а растерялся. Как побитый сидел…»
9
Февраль был удивительно безжалостный — мокрый, сквозняковый, без единого яркого солнечного пятна. Когда вдруг в двадцатых числах одно воскресное утро выдалось светлее обычного, Аня обратила внимание, что уж очень плохо стало у нее в квартире: пыльно, натоптано, захватано. Вроде как когда-то в квартире у Шубкиных.
