Евгений Поповкин - Семья Рубанюк
— Хорошо учиться.
— Абсолютно правильно!
Василинка выпытывала в сторонке Настуньку: — Ты что задумала?
Хихикая, жарко дыша в ухо подружке, та шепотом сказала:
— Купит мать в этом году швейную машину?
— Пхи! Придумала!
Василинка напряженно, приоткрыв губы, смотрела, что сулил ей стакан.
— Замужество! — воскликнула Нюся, вскакивая и тормоша девушку.
— Ну и погуляем же в этом году! — сказал Алексей, смотря в лицо Василинки. — Сколько свадеб предстоит!
— Мой жених еще в люльке качается, — пренебрежительно сказала Василинка.
— Что вы все о свадьбах! — крикнула Оксана. — Всем судьбу свою интересно знать.
Она извлекла откуда-то черную шаль, вызвалась быть предсказательницей. Ей со смехом накрыли голову, обступили. Вещала Оксана замогильным голосом, сидела под шалью не шевелясь, как изваяние. Но после того как она предсказала Катерине Федосеевне, что той «ложится дальняя дорога и большая государственная деятельность в Берлине», а Алле «предстоит в недалеком будущем вывести сорт яблонь, которые будут плодоносить и зимой», ее с хохотом разжаловали.
— Врет, как и все гадалки! — крикнула Нюся, срывая с нее шаль.
Иван Остапович, заметив, что отец сидит грустно задумавшись, спросил:
— Чего, батько, зажурился?
— Гляжу вот… И радостно и сумно… Что мы видели в молодые годы? А сейчас что? Электричество, радио, ученье — все доступно. Работай знай с совестью — и обуться, и одеться, и ешь — не хочу… А у нас с твоей матерью, сынок, поверишь, одна свитка на двоих была. То я надену, когда со двора иду, то она. Не то что электричества — керосину часто не бывало. Посидим в потемках, побубним меж собой и — спать. Хата сырая, холодно, голодно. Словом, нечего и вспомнить… А работы ж мы никогда не боялись. Такая несправедливость была, чтоб его дождь намочил, старый режим!
— Вот так сейчас еще многие живут за границей, — сказал Иван Остапович. — Насмотрелся я на крестьян… Ну, ничего, и там все изменится.
— Если мои дети так по ямам не лазят, как я лазил, — продолжал старик, — то вашим детям, Ванюша, еще лучше будет. Я так понимаю.
XXIИван Остапович наслаждался полным отдыхом. Он часами просиживал с батьками, читал книги, возился со Светланкой, побывал в фруктовом саду, раза два дед Кабанец сводил его поохотиться на зайцев. Потом он принялся за большую статью для военного журнала и, окунувшись в привычную работу, — стал выходить из хаты редко.
Ничто ему не мешало. Алла уводила Светланку к старикам, помогала свекрови по хозяйству, затем садилась за учебники.
— Что это невестка ваша будто школярка какая? — заметила однажды Пелагея Исидоровна с усмешкой, увидев, как Алла старательно переписывает что-то в тетрадку.
— Так она ж на докторшу собирается учиться, как и Оксаночка, — ответила Катерина Федосеевна.
— И-их, свахо! Ну к чему это? Что она, за таким, как ваш сын, не проживет? Абы хозяйка путная была.
— Хозяйка она хорошая.
— Ну, и нехай бы себе мужа да детей доглядала…
Катерина Федосеевна в душе и сама полагала, что заботы замужней женщины должны сосредоточиваться на семье, но вмешиваться в такие дела не хотела.
— Знаете, свахо, — говорила она Пелагее Исидоровне, — мы свое отживаем, а дети нехай так плануют, как им лучше.
Как-то заговорила с Аллой на эту тему и Оксана. Зайдя днем к Рубанюкам, она застала Аллу за учебниками.
— Много ты занимаешься, — сказала Оксана. — По-фронтовому живешь. Вчера, говорят, в два часа легла?
— Вместе со мной каждое утро встает, — с упреком сказала Катерина Федосеевна, услышав разговор из соседней комнатки. — А спать ложится позже всех.
Алла посмотрела на свекровь с добродушной улыбкой.
— Ты мне вот что скажи, товарищ медик, — повернувшись к Оксане, спросила она. — Какая-нибудь существенная разница между инстинктом и рефлексом есть?
— Инстинкт, по Павлову, это тот же сложный врожденный рефлекс. Павлов так и говорил — сложный безусловный рефлекс.
Оксана присела рядом. Спустив пуховый платок на плечи, стала перелистывать учебники.
— Ты, Аллочка, всерьез решила поступить в мединститут?
— Конечно.
В ясных голубых глазах Оксаны мелькнуло недоверие, и Алла, заметив это, проговорила с улыбкой:
— Я знаю, о чем ты думаешь. Залезла, дескать, тебе, милая, в голову блажь. Чтобы стать хорошим врачом, надо иметь призвание.
— Обязательно! — вырвалось у Оксаны.
— Согласна. Догадываюсь, почему ты относишься к моим стремлениям скептически. Я тебе как-то рассказывала, что сделалась медсестрой случайно. Вот ты и не веришь, что из меня получится врач.
Оксана, откинув отягощенную толстыми косами голову, испытующе смотрела на невестку из-под приспущенных темных ресниц, с дружеским участием думала: «Не хочет отставать от Ивана Остаповича. Молодец! Тот все время учится, растет. Станет Алка врачом, специалистом, тогда и жизнь у них будет интереснее».
— На фронте я поняла, что медицина — мое призвание, — сказала Алла. — И будь уверена, своего добьюсь.
— Если так, ни пуха тебе ни пера, как говорится.
Алла, лукаво взглянув на Оксану, сказала:
— Ты ведь тоже не хочешь быть только женой своего Петра? И с мыслью о медицинском образовании, насколько я знаю, не рассталась?
— Знаешь, как хочется учиться? Петро умница, он меня понимает. Летом поеду…
Со двора, внеся с собой шум и оживление, ворвались Василинка со Светланкой, и беседа молодых женщин оборвалась.
Алла, целуя тугие, пахнущие снегом щечки дочери и разматывая ее шарфик, спросила Василинку:
— Где же вы генерала потеряли?
— Они с батьком около клуни разговаривают.
Иван Остапович пришел несколько минут спустя и еще не успел раздеться, как Оксана, глядевшая в окно, сообщила: — К нам гости.
По крыльцу заскрипели шаги. Постучав, в комнату вошли Полина Волкова и Алексей Костюк в подпоясанном ремнем полушубке и меховой ушанке.
— Зашел попрощаться, — сказал Алексей. — Видно, уже не застану вас:
— Далекий путь? — спросил Иван Остапович.
— В Киев, на курсы.
— Надолго?
— На два месяца.
Волкова, воспользовавшись школьными каникулами, тоже ехала в Киев, и Оксана обрадованно сказала:
— У меня к вам большая просьба, Полиночка. Не сможете ли зайти в мединститут?
— Зайду, конечно.
Оксана поглядела на оживленное лицо молодой учительницы и, переведя взгляд на Алексея, внезапно подумала: «Какие они хорошие!»
Ей от души захотелось, чтобы и Полина и Алексей нашли свое счастье.
* * *Месяц, прожитый Иваном Остаповичем в Чистой Кринице, промелькнул незаметно, и еще за несколько дней до его отъезда семья Рубанюков загрустила.
— Я на тебя, Ванюша, и не нагляделась. Внучку не покохала как следует, — сетовала мать, гладя голову девочки морщинистой рукой.
— Вам еще много внуков придется вынянчить, — успокаивал Иван Остапович.
— А когда определится Аллочка на ученье, кто ж за дытыной будет глядеть? — допытывалась мать. — Может, у нас она пока поживет?
— Нет, без дочки мне остаться невозможно, — запротестовал Иван Остапович. — В разлуке это только и будет отрадой.
— Алла в Киеве или в Москве останется, а Светланочка?
— Со мной… Мы с ней не пропадем!
Катерина Федосеевна вздохнула. Она очень привязалась к девочке, и Светланка платила ей тем же.
— Я вам обещаю обязательно приехать на следующий год, летом, — заверил Иван Остапович, видя, как добрые, грустные глаза матери наливаются слезами. — Приедем, Светочка?
Девочка устремила на него внимательный взгляд, тряхнула бантом:
— Приедем!
Она лишь недавно научилась внятно произносить букву «р» и, прыгая то на одной ноге, то на другой, припевала: «Пр-рие-дем! Пр-риедем!»
Последние дни перед отъездом Иван Остапович старался побольше быть с родными. Он два вечера просидел с Петром, изучая его карту садов. С отцом обсудил занимавший того вопрос о постройке плодово-переработочных пунктов. Пообещал раздобыть и прислать нужную литературу.
В один из ясных морозных дней, когда Василинка, собираясь в бригаду, одевалась, Иван Остапович спросил ее:
— В поле?
— Нет, тут недалечко. На леваду. Будем сено возить.
— И куда будете возить?
— В свою бригаду.
— Заезжай за мной.
Василинка, недоверчиво глядя на него, засмеялась: — У нас же, знаешь, какой шарабан? Чего это вдруг вздумалось?
— Прогуляюсь. Новый полевой стан погляжу. Заезжай на своем шарабане.
— Да ну тебя! — Василинка сердито всунула руки в рукава кожушка. — Повезу я тебя на быках, чтоб люди смеялись: «Гляньте, скажут, генерала Рубанюка на быках везут».
— Быки ведь не краденые.
