Город - Валерьян Петрович Подмогильный
— Где вы служите? — спросил его как-то Степан.
— В Кожтресте, — ответил Максим. — Я неплохой бухгалтер. А для этого нужна прирождённая способность.
— Какая именно?
— Точность прежде всего и, если хотите, некоторое самоотречение. Это — особый мир… Потому и бухгалтеров настоящих мало.
Степан покачал головой. Имея живую фантазию и способность сразу всё понимать и всё перенимать, он вдруг ощутил в себе молчаливый мир счетов и чеков, где течение жизни укладывается в однообразные, заранее выработанные формулы, где события и люди заменяются цифрами. Он вздохнул, его бессознательно потянуло к покою бумаг.
— И много платят? — спросил юноша после обычной в их разговорах паузы.
— Шестнадцатый разряд и двадцать пять процентов… Выходит, что-то рублей сто сорок.
Степан еле сдержал своё удивление. Сто рублей казались ему суммой, выше которой не могли взлететь его самые пылкие желания, а сто сорок были для него чудом и неизмеримым богатством. И он наивно спросил:
— Так чего же вы не женитесь?
Максима этот вопрос, видимо, смутил. Поколебавшись миг, он бессвязно ответил:
— Это, видите ли, дело… сложное. Да и нужно ли? Вырастет этак молодой человек и думает, что жениться обязательно… Традиция такая есть…
Он засмеялся и внезапно добавил:
— А книги, если хотите, могу вам дать. Я всё сохранил после окончания института. Теперь, правда, рекомендуют новинки.
Ню юноша не спешил воспользоваться его любезным предложением, так как его в это время мало интересовали книги, хоть бы и самые мудрые, кроме книги собственной жизни, исписанные страницы которой он каждый день перелистывал, не находил в них того, что можно было бы назвать радостью, видел в них только бесчисленность однообразных дней — потому ли, что там и вправду не было ярких воспоминаний, потому ли, что воспоминания являются привилегией старости, когда они заменяют надежды, а может, быть, и произвольно изгонял эти воспоминания из памяти, чтобы сильней стремиться к будущему, и осознавал теперь прошлое как бледный, тяжёлый путь по тропинкам на крутизну, который привёл его к обрыву между, вершинами, к бездне,
через которую он должен был бы перепрыгнуть, рискуя полететь на дно или вернуться обратно. Стоя на краю обрыва, он чувствовал страшную узость жизни, которая предоставляет человеку слишком малый выбор; ему начинало казаться, что его собственный путь тоже подчинён общему закону и предназначен уже давно, а те якобы широкие пути, которые он себе намечал, в действительности были узкими дорожками, по которым он шёл вслепую.
На другой вечер Максим позвал юношу в дом, чтоб дать ему обещанные книги. Хозяйский сын был в совсем необычном для него повышенном настроении, много говорил и часто смеялся. Давая Степану книги и нужные советы, он весело говорил:
— Вот вы удивлялись, что я так много получаю и не женюсь. Скучно, думаете, и денег девать некуда. А вот посмотрите, — он показал на свою, библиотеку, — у. меня много книг. Я люблю покупать их и читать. А есть, знаете, такие, которые покупают и не читают. Покупают и ставят на полку. Смешно, правда? Вообще, много есть смешного на свете. Вы ещё молоды, я не говорю, что вы глупы, упаси, господи! А когда-нибудь вы увидите, что читать книжки гораздо интереснее, нежели самому делать то, что в них описывается.
Он усадил Степана у письменного стола, зажёг лампочку под красным абажуром и погасил электричество на потолке. По углам комнаты легли тени, и Степан, отведя взгляд от светлого круга на столе, погрузил его в мрак, придавший всем вещам и словам какое-то глубокое значение. Максим сел против него.
— Потом, — продолжал он, — в действительности никогда не бывает так, как написано в книге. Вы улыбаетесь, а это правда. И это вы тоже когда-нибудь поймёте.
Я ведь не говорю — «не бывает того», а только не бывает «так». В книге всё собрано, подытожено, прилажено и подкрашено. В действительности всё так, как оно есть, а в книге — как должно бы быть. И скажите — что интереснее? Вот вы приходите к фотографу и говорите: сфотографируйте меня, чтобы я на карточке был очень красивым. Вы посылаете карточку знакомым, которые давно вас не видели и, вероятно, не увидят. Разве для них, по-вашему, лучше, если бы вы появились сами? Я не говорю, что вы безобразный, это к примеру. Курите.
Он подвинул юноше кожаный портсигар.
— Вот ещё куда деньги идут — люблю хороший табак. Знаете, во время военного коммунизма все покупали махорку, лишь бы курить. Я — нет. Такие папиросы вы редко встретите. Это — выдержанный табак, приправленный опием.
— А это ведь вредно, — заметил Степан прикуривая.
— Всё вредно! Дышать тоже вредно, так как вы сжигаете кровь. Не дышите, может, дольше проживёте! Вы думаете — не буду делать того, что вредит, так больше проживу. А вы подумайте так: буду делать то, что вредит, лишь бы приятней было жить.
— И без опиума жить интересно, — задумчиво ответил Степан. — Тут, в городе, деньги нужны, служба. Ох, если бы деньги! А опиум… Это уж кому жить нечем… Кто пуст, слаб…
— Замечательно! У вас есть здравый смысл, — улыбнулся Максим. — Человеческую силу, думаете, силомером можно измерять? А полноту жизни — килограммами? Вы наивны! Когда вы заговорили о женитьбе, я так и подумал — наивен.
— Так, по-вашему, все, кто женятся, наивны?
— Не они наивны, а те, кто думает, что жениться обязательно. О, те, кто женятся, совсем не наивны, они несчастны, если хотите знать! Разве мы видели за всю жизнь хоть один счастливый брак? Ответьте мне, но только по совести. Нет! Я тоже. Хотите, я вам что-то покажу? — спросил он таинственно. — Только это — секрет.
Он вынул из ящика коробочку и открыл её. Там в бархате лежала плоская золотая дужка с несколькими мелкими бриллиантами вокруг большого рубина.
— Вам нравится? — возбуждённо говорил он. — Знаете, кому я подарю? Маме. Сегодня день рождения мамы. Не думайте, что у нас будут гости! У нас не празднуют именин. Мы так тихо живём, никто у нас не бывает.
Степан несмело взял драгоценность и рассматривал её, положив на ладонь. Бриллианты, лучась, бросали искры в рубин и он, проглотив их, вспыхивал темно-кровавым сиянием.
— Очень красиво, — сказал он и положил браслет в
