Александр Чаковский - Невеста

— Хорошо, Валюша, — мягко сказал Андрей. — Значит, ты веришь, что найдется такой прокурор-романтик, который будет добиваться отмены приговора на основании твоего письма? Во имя чего?

— Как «во имя чего»? Во имя человека! Во имя справедливости! Неужели ты думаешь, что у нас нет идейных людей?

Андрей усмехнулся. Он терпеть не мог разговоров на отвлеченные темы. Всегда испытывал неприязнь к громким словам, газетным штампам и тому подобным вещам. Тех, кто оперировал философскими или политическими терминами, он считал либо неспособными заняться настоящим, практическим делом, либо демагогами, сознательно избравшими в жизни наиболее легкий путь.

Тем не менее вопрос Вали задел его.

— Нет, почему же! — с достоинством произнес Андрей. — Идейные люди есть, наверняка есть. Только они совсем не такие, как ты их себе представляешь.

— А как их представляешь себе ты? — настойчиво спросила Валя.

Андрей задумался. Он не был готов к ответу.

— Идейными людьми в современном значении слова я считаю прежде всего людей дела, — сказал он после паузы. — Знающих, что такое реальная жизнь. И не лезущих в политику. Парадоксально? Но тем не менее это так. Ты, видимо, полагаешь, что идейность неразрывно связана с политикой? А я убежден, что такой связи теперь не существует. Мир, если хочешь знать, в наше время развивается по другим законам.

— По каким же? — спросила Валя. Теперь она внимательно слушала Андрея, и это ободряло его. Пусть то, что он говорил, не имело прямого отношения к вопросу, волновавшему Валю. Но сознание, что он спорил сейчас с этим Харламовым, как бы соревновался с ним в логичности и оригинальности мышления, волновало Андрея.

— По законам природы, — ответил он.

— Мир всегда развивался по законам природы!

— Верно. Но раньше были известны лишь самые элементарные из них. В наше время люди проникли в тайну этих законов. От их желания зависит сохранить этот мир или разрушить его. Болтающий политик думает, что он решает судьбы планеты. А их решает человек, управляющий атомными реакциями. Если хочешь, я прагматик. Идейными я называю тех людей, которые исповедуют идею всемогущества человеческой практики. Ты меня понимаешь? Какого же человека ты рассчитываешь увидеть на прокурорском посту? «Идейного» болтуна? Но он отмахнется от твоего письма. Человека дела? Но такие люди обычно не идут в прокуроры. А если один из них и окажется за прокурорским столом, то он опять-таки будет тщетно искать в твоем письме факты. Факты руководят жизнью людей, Валюша!

— А если прокурором окажется ни тот и ни другой? Если им будет просто честный, добрый человек, верящий в справедливость?

— Что ж, — снисходительно улыбнулся Андрей, — рассмотрим вариант о честных и добрых жрецах юстиции. Но подумала ли ты о том, что все эти судьи, прокуроры, следователи наверняка завалены просьбами смягчить наказание виновным? Пишут отцы, матери, сестры, жены… Аргумент у всех один и тот же: мы его лучше знаем, он хороший, поверьте нам и отпустите его… Кстати, как ты подпишешь свое письмо? «Знакомая»?

— Невеста! — твердо сказала Валя.

— Невеста?! — изумленно переспросил Андрей, чувствуя, как кровь приливает к его лицу. — Ты с ума сошла!

— Почему?! — с негодованием воскликнула Валя. — Почему все вы считаете, что я сошла с ума? Почему вы уверены, что оставаться верной человеку, когда он попал в беду, — значит сойти с ума?

Андрей молчал, подавленный ее неожиданным признанием. Он еще надеялся, что Валя сказала это назло ему, в наказание за недоверие. Ему хотелось, чтобы это было именно так. Но он уже понимал, что Валя сказала правду.

— Нелепо! — медленно произнес Андрей.

— Почему?

— Это невозможно объяснить, если ты не понимаешь сразу.

— Но если я его люблю?

— Любишь? — переспросил Андрей. Он уже взял себя в руки. — Ты не отдаешь себе отчета в своем чувстве. Разве это может быть любовью? В крайнем случае ты можешь испытывать к нему жалость. Любовь! — воскликнул он иронически. — Так в свое время интеллигентные барышни любили униженных, оскорбленных и тому подобных юродивых! Разве это любовь?!

— Не смей так говорить! Не смей! — воскликнула Валя. — Что ты понимаешь в любви?

— Год тому назад ты думала иначе, — с горечью произнес Андрей.

— Андрюша, милый, не сердись, — поспешно сказала Валя, — я совсем не хотела тебя обидеть. Но за этот год я действительно очень переменилась. Встречаясь с Володей, я многое стала понимать иначе. Он научил меня не просто любить, но искать…

— Что искать? Что?! — в отчаянии от того, что он не может, не умеет переубедить Валю, воскликнул Андрей. — Ведь я же знаю этого человека! Чему он может научить? Максимум, на что он способен, — это ввязаться в очередную драку.

— Но разве ты поступил бы тогда иначе? — с упреком спросила Валя.

— Не о том речь. Он вообще ни на что другое не способен. Когда я встретился с ним на Энергострое, он тоже затевал драку с администрацией. Это такой тип человека.

— Какую драку? — насторожилась Валя. — Он тебе что-нибудь рассказал?

— Так, чепуха какая-то. Неверно оформленные наряды… Я сам толком не понял. Знаешь, кого он мне тогда напомнил? Есть и в наше время чудаки, которые носятся с идеей вечного двигателя. Слоняются по учреждениям, склочничают, все им не так. Устроить скандал — это они умеют. А ты говоришь — научить. Кого? Чему?

— Мне трудно это объяснить, — ответила Валя. — Может быть, это вообще невозможно объяснить.

— Конечно, — усмехнулся Андрей, — область чувств, интуиция, любовь с первого взгляда рассудку вопреки. Где уж мне это понять!

— Ты… ты очень современный человек, Андрюша, — печально и как бы размышляя вслух, сказала Валя, — но в тебе чего-то нет… Сердца, чувства, способности понять… И песни твои под гитару — я только теперь поняла это — очень пугливые, боязливые песни… В них нет чувства. Того чувства, которое захватывает человека целиком. А то, что ты считаешь любовью, — это не чувство. Что-то вроде сладкого на третье… Ты все время боишься, чтобы тебя кто-нибудь не заподозрил в старомодности. В песнях твоих немножко иронии, немножко цинизма. Всего понемножку. Только как бы не заподозрили, что чувство может быть сильнее тебя! Теперь я все поняла. Ты считаешь, что мир чувств куда-то исчез. А в новом мире все ясно, прямолинейно и очень холодно… Ты, наверное, никогда не плакал. Ведь плакать — это не современно, прагматикам плакать не полагается… Если к тебе приходило горе, то ты уговаривал себя, что все это чепуха, нелепость и в мире нет вещей, достойных твоих слез. А они есть. Я не понимала этого раньше. Я поняла это, когда встретилась с Володей. Для него мир живой. Часто непонятный. С острыми углами. С противоречиями. Но это живой мир. Он не бродит в нем, как в окаменевшем лесу. Для него все деревья живые. И люди тоже… А ты…

Валя посмотрела на него, слегка приподняла руку, словно говоря самой себе: «К чему?..» — и умолкла.

Андрея охватило чувство растерянности и глубокой жалости к себе. Только сейчас он по-настоящему понял, что все его красноречие — ничто по сравнению с молчанием незримо присутствующего здесь человека. Он был готов закричать от обиды, от ощущения своей беспомощности, от сознания, что он навсегда потерял Валю.

Раздался звонок. Андрей подумал, что, наверное, пришел Кудрявцев. Меньше всего ему хотелось встретиться сейчас с ним. Когда Валя пошла открывать дверь, он встал и приготовился уйти, выбежать тотчас же, как только Кудрявцев войдет. Но в прихожей послышался незнакомый женский голос:

— Валя? Наконец-то я вас нашла! Это же я, Катя!..

10. Проблески

Валя с удивлением посмотрела на Катю и сухо спросила:

— Вы?! Ко мне?

Катя смутилась, поджала свои толстые губы, торопливо раскрыла сумочку и вынула оттуда лист бумаги.

— Вот… — сказала она, кладя бумагу на стол и указывая на нее движением головы.

Валя развернула вчетверо сложенный листок и прочла:

В народный суд Калининского района

От Васина В. Ф., 1939 г. р., прож.

по Октябрьской ул., 15, кв. 4.

Заявление

Я, Васин Вячеслав Федорович, пишу это заявление в том, что сказал на суде неправду. И она меня жгет. Я заявил, что Харламов В. А. ничего меня не спрашивал насчет того, слышал ли я удар или нет. А на самом деле было так, что он меня спросил, а я ему ответил, что это, наверное, камень отлетел и стукнул о крыло, потому что наезда тоже не видел, как ехал уже в качестве пассажира и за безопасностью движения не следил.

Валя стояла неподвижно, зажав листок в пальцах. У нее стучало в висках. «Ведь он же оклеветал Володю! Говорил, что ничего не знает об ударе. И на очной ставке, и на суде утверждал, что Володя ни о чем его не спрашивал! Подлец!»