Алексей Бондин - Ольга Ермолаева
От него пахло водкой и помадой. В толпе парней кто-то передразнил, чмокнув губами, и крикнул:
— Яша, взасос...
Ольга убежала на место, но спохватилась и стала выводить девушек. Яша долго ее мучил: топал, пренебрежительно отвертывался, щелкал каблуками по-военному. Ольга вывела Афоню. Яша неуклюже расшаркался перед Афоней и проговорил:
— Позвольте вас, барышня, пригласить.
В комнате пробежал смех.
Ольга не следила за игрой. Она тихо разговаривала с Гальцовым. Но ее снова позвали. Столбиком стоял опять Яша. Он и пригласил ее. Она встала на его место. Теперь она освоилась и смелей поглядывала по сторонам. Ей подводили парней, она протестующе топала. Яша шутливо ворчал:
— Ишь ты, растопалась... Знаю, знаю я кого тебе нужно. Сейчас приведу.— Он осмотрел комнату и вывел Гальцова.
— На, возьми.
Ольга взглянула на Гальцова, плутовато улыбнулась и громко топнула.
— Вот тебе раз,— Яша развел руками.— Так кого же тебе, а? Не знаю... Эк-то, пожалуй, все подметки истреплешь. Ага-а... Погоди, я тебе сейчас найду кавалера... Приведу.— Он скрылся из комнаты, немного погодя привел Ермилыча. Тот упирался и умоляюще говорил:
— Да что ты, Яков, с ума ты спятил.
— Пойдем, пойдем, не рыпайся.
В комнате пробежал сдержанный смех. Яша поставил Ермилыча перед Ольгой.
— Привел. Этого нужно?.. Самого что ни на есть лучшего.
В комнате стало тихо. Ольга ласково взглянула на доброе растерянное лицо Ермилыча и со смущенной улыбкой приблизилась к нему.
Ермилыч дрогнувшим голосом проговорил:
— Ох ты, золотко мое!
Он утер губы рукавом, расправил усы. Ольга обняла его и припала к его губам.
Яша закричал, хлопая в ладоши:
— Браво!.. Би-ис!..
Ермилыч встал у стены. Глаза были влажные. Он взглядом счастливого человека смотрел на Ольгу. А та подошла к Афоне и взяла ее за руку. Афоня поморщилась и, высвободив руку, тихо, капризно сказала:
— Не пойду я...
Ольга шопотом сказала:
— Как тебе не стыдно... Не уважаешь людей.
Тогда Афоня нехотя подошла к Ермилычу. Он топнул.
— Ай, Ермилыч,— послышалось в стороне.
— А раз ей неохота старика целовать, я тоже...
Ольга вывела маленькую черноглазую девушку.
— Ты уж не сердись на меня, на старика,— сказал Ермилыч, подходя к ней.— Я тут не виноват. Я ведь тоже был когда-то такой же молоденький, как вы. Ну, поцелуй как-нибудь, я и уйду.
Девушка охотно обняла Ермилыча. Ольга стояла возле них и улыбалась. Ермилыч посмотрел на нее и с дрожью в голосе сказал:
— А тебя, мое золотце, я до смерти не забуду.
На этом закончилась игра в столбики. Люди смешались, встали в круг. Ольга шла рядом с Гальцовым. Она трепетно сжала его руку и тихо спросила:
— Вы не сердитесь на меня?..
— Наоборот, я любовался... Молодец!
Вокруг них пели:
Уж я сяду да поеду в Китай-город,Э-х, в Китай-город, в Китай-город за товаром.
Кто-то недалеко от Ольги визгливо пел, неприятно вторгаясь в стройный хор мужских и девичьих вольных голосов:
Я куплю ли молодой жене подарок,Э-эх! Саму, саму преотличную шу-убку-у.
Рябая, сухолицая девушка ходила в ряд с высоким парнем и деловито пела, широко разевая рот:
А пришедши к жене да поклонюся-аЭ-эх! Уж ты здравствуй, жена да молодая-а.
Гальцов встал против Ольги, поклонился ей и запел приятным мягким баритоном:
Ты принимай-ка-а подарок, не спесивься-а,Э-эх, душа, сердце мое, да не горди-ся-а.
Видя, что все девушки отвернулись от своих кавалеров и горделиво выступают вперед, Ольга тоже отвернулась от Гальцова и, лукаво улыбнувшись, пошла от него прочь. А хор мужских голосов подхватил:
Посмотрите-ка, добрые лю-ди-и,Э-эх, что жена-то меня, молодца, не любит,Что жена-то меня, молодца, не любит,Э-эх душа, сердце мое, не приголу-убит.
И снова дружные голоса девушек влились в хор:
Уж я сяду да поеду в Китай-город,Э-эх, в Китай-город, в Китай-город за товаром.Я куплю ли молодой жене пода-а-ро-ок.Э-эх! Саму, саму преотличную плетку-у.
В руках парней появились носовые платки. Некоторые из них свили жгутом свои платки, а другие завязали на концах платка узлы. Они начали бить платками своих девушек и запели:
Ты принимай-ка подарок, не спесивься-а,Э-эх, душа, сердце мое, да не гордися-а.
Круг смешался. Девушки с хохотом и взвизгиванием отвертывались от ударов. Ольга тоже ощутила на плече несколько мягких ударов платка. Так же, как и все, она повернулась к Гальцову и взяла его за руку. А голоса поющих поплыли дружной песней:
Посмотрите-ка, добрые лю-ди-и,Эх, как жена-то меня, молодца, любит,Душа, сердце мое, да приголубит.
Ольга не заметила, как в играх и песнях прошла ночь, тихонько подкралось утро; оно робко заглянуло в окна сначала мглистыми сумерками, а потом брызнуло лучами радостного летнего солнца и заиграло на стеклах окон багряными бликами. Она только сейчас вспомнила строгий наказ — «не ходить до ночи». Ольга заторопилась домой.
— Уже?.. — с сожалением проговорил Гальцов.— Побудьте еще, потанцуем, поиграем.
— Ой, нет, Григорий Николаич. Боюсь попадет от мамы.
Она нашла Афоню и позвала ее домой.
— Иди, пожалуйста, я тебя не держу,— сухо ответила та.
Ольга с удивлением посмотрела на нее.
— Ты что это вдруг надулась?
— Ничего не надулась,— сказала Афоня и ушла.
— Я вас провожу,— предложил Гальцов.
Легкой прохладой дышало июньское утро. Где-то у края селения в лазури чистого неба звенел жаворонок. На задворках домов перекликались петухи. Вдали играл рожок пастуха. В соседней улице играли на гармошке и горланили разухабистую песню. Гальцов взял Ольгу под руку. На нем была фетровая серая шляпа, в руках трость.
Ольге не хотелось говорить, а хотелось молча идти, ощущать прикосновение руки Гальцова и думать о чем-то без конца.
Впрочем, она не знала, о чем нужно говорить. И Гальцов шел задумчивый. Только после долгого молчания он сказал:
— Хорошо, ведь, провели время?
Ольга вдруг расхохоталась.
— Над чем вы?
— Да я вспомнила Ермилыча.
— Хороший старичок Стафей Ермилыч. Ему уже за шестьдесят, а душа у него юная. У вас очень хорошо с ним вышло. Я вас, Оля, уважаю за это. Пришла озорная, но благородная мысль.
Ольге не нравилось «вы». Она чувствовала, что это слово кладет между ней и Гальцовым грань. Он, будто угадывая ее мысль, сказал:
— Слушай, Леля. Давай бросим это «вы»: мне оно не нравится.
— Мне тоже,— призналась Ольга.
— Вот и хорошо... «Ты» как-то сердечнее. С ним чувствуешь возле себя друга.
Коротким показался Ольге путь к дому. Не доходя до дома, она приостановилась и, подавая Гальцову руку, проговорила:
— Спасибо вам. Теперь я дойду одна.
Гальцов крепко сжал ее руку.
— Когда увидимся?
— Не знаю.
— Ну все-таки увидимся еще?
— Ну да.
Ольга высвободила руку и чуть не бегом направилась к дому.
Боязливо, осторожно она постучала в окно. Слышно было, как встала мать и открыла сени. Ольга подошла к воротам. Гальцов стоял на перекрестке и махал шляпой.
— Нагулялась ли, красавица? — отворяя ворота, спросила мать.
Ольга молча прошла во двор, а мать выглянула на улицу.
— Это кто тебя провожал? — спросила Лукерья в избе, снимая с ноги валенок.
— Гальцов Григорий Николаич.
— Что за Гальцов, кто он такой?
— Ну просто Гальцов... Какой Гальцов? Кавалер.
— Кавалер?.. — переспросила Лукерья. — Вот тебе, шкура ты барабанная...— и мать ударила Ольгу по плечу валенком.
Ольга промолчала, а мать снова грозно замахнулась на нее валенком.
— Как начну я тебя возить, только подставляй, где зудит.
— За что, мама?
— Ты знаешь за что...— Лукерья бросила на печку валенок, сняла другой. Ольга ожидала, что и другой валенок тоже пройдется по ней, но мать подержала его в руке и бросила на печь.
— Заботься о тебе, ночь не спи, а она с кавалерами по ночам начала разгуливать..
— Он же только проводил.
— Я знаю эти проводы ваши.
— А что будет?..
— Не пойдёшь больше никуда, вот что! С этаких пор начала по ночам шляться, какой из тебя человек будет?..
Ольга тихо улеглась в постель. Часы показывали четыре. Мать впервые в жизни ударила ее. Не было больно, но сердце стиснула тоска.
ГЛАВА IV
Знакомство с Гальцовым раскрыло перед Ольгой новый мир чувств и желаний. Вечером, придя с работы, она одевалась в свое лучшее платье и прихорашивалась у зеркала. Заплетая косу, она украшала ее широкой шелковой лентой и примеряла, как будет красивей коса — сзади или перекинутая вперед, через плечо. Как-то она увидела у одной девушки, что волосы ее заплетены в две толстые косы, без лент, а концы их просто распущены. Ей понравилось это, и она, собираясь гулять, сделала также.
