Фазиль Искандер - Козы и Шекспир
— Кролики, кто против? — уже более ласковым голосом спросил Король.
И тут только Возжаждавший поднял лапу. Король доброжелательно кивнул ему, как бы одобряя сам факт его выполнения гражданской обязанности.
— Кролики, кто воздержался? — спросил Король, голосом показывая, что, конечно же, ему известно, что таких нет, но закон есть закон, и его надо выполнять.
Дав щедрую возможность несуществующим воздержавшимся свободно выявить себя и не выявив таковых, Король сказал:
— Итак, что мы видим? Все — за. Только двое — против.
— А кто второй? — удивились кролики, оглядывая друг друга и становясь на цыпочки, чтобы лучше оглядеть толпу.
— Я второй, — сказал Король громко и поднял лапу, чтобы все поняли, о ком идет речь. После этого, взглянув на Возжаждавшего, он добавил: — К сожалению, народ, поддерживая меня, нас с тобой не поддерживает…
— Во дает! — смеялись кролики, чувствуя нежность к Королю оттого, что он, Король, зависит от их, кроликов, голосования, и они, простые кролики, его, Великого короля кроликов, не подвели.
Сам Король снова пришел в веселое расположение духа. Он считал, что когда-то придуманная им производственная гимнастика при внешней простоте на самом деле — великий прием, призванный освежать слабеющий время от времени рефлекс подчинения.
— Продолжаю свои нелегкие обязанности, — сказал Король благодушествуя и подмигивая народу. — Что скажут кролики по поводу предложения Возжаждавшего?
— Зрелища! Зрелища! — закричали кролики радостно.
— Значит, туда и обратно? — спросил Король у Возжаждавшего, подмигивая народу.
— Туда и обратно! — серьезно ответил Возжаждавший.
— Значит, туда внутрь и обратно наружу? — спросил Король под хохот кроликов.
— Нет, — спокойно отвечал Возжаждавший, — туда и обратно снаружи.
— Удава по своему выбору или по любому?
— По любому.
— Кролики, — обратился Король к народу, — для наглядности зрелища выбираем удава подлинней?
— Подлинней! — закричали кролики. — Так будет интересней!
— Хорошо, — сказал Король, — придется договориться с Великим Питоном… Но учти, Возжаждавший, удав согласится на такое унижение только с правом на отглот.
— Разумеется, — спокойно сказал Возжаждавший, — я посвящу этот пробег памяти незабвенного Учителя.
— Конечно, — отвечал Король, — как только договоримся с Великим Питоном, мы устроим зрелище для всего нашего племени.
— Да здравствует Король! Да здравствует Учитель! Да здравствуют зрелища! — кричали кролики, окончательно всем довольные.
— Кстати, как быть с предателем Задумавшегося? — сказал Король и поманил к себе Находчивого, который, пользуясь тем, что Король и кролики отвлеклись, тихонько уполз в толпу, хотя и не осмелился скрыться в ней.
Находчивый вышел из толпы и стоял перед кроликами, опустив голову.
— Смерть предателю! — закричали кролики, увидев Находчивого и снова все вспомнив.
— Не можем, — сказал Король задумчиво, — мы вегетарианцы.
— А что, если его скормить тому удаву, по которому будет бежать Возжаждавший? — спросил один из кроликов.
— Остроумно, — согласился Король, — но не можем, потому что мы вегетарианцы. Да и научный опыт не получится. Какой же риск быть загипнотизированным, если удав будет заранее знать, что ему выделили другого кролика.
— Я, как Учитель, — гордо заявил Возжаждавший, — могу рисковать только собой.
— Предлагаю, — сказал Король, — предателя навечно изгнать в пустыню… Пусть всю жизнь грызет саксаулы…
— Пусть грызет саксаулы! — повторили ликующие кролики.
— Убрать и сопроводить, — приказал Король, и двое стражников поволокли Находчивого, который смотрел на Короля и Королеву и на всех Допущенных прекрасными глазами тонущего котенка.
— Обманщик, — сказала Королева, сожалея, что не успела насладиться этими теперь даром пропадающими глазами. — Сам сказал: «Никогда», — а сам съел мой подарок.
— Он молодой, ему хорошо саксаулы грызть, — сказал Старый Мудрый Кролик, — а представляете, если б меня выслали туда?
Старый эгоист, глядя на пострадавшего и вспоминая, что и он мог пострадать, требовал к себе сочувствия, словно пострадал именно он.
Когда Находчивого волокли сквозь толпу, снова раздался истошный голос вдовы.
— Убивец! — закричала она и рванулась к Находчивому. — Кто будет кормить моих сироток? Убивец!
Ее едва удалось удержать, и в толпе кроликов поднялся переполох. Король, воздетой лапой добившись тишины, снова обратился к вдове:
— Твой муж — наш брат, несмотря на наши разногласия… Мы тебя не оставим. Твои дети — мои дети.
— В каком смысле? — встревожилась Королева.
— В самом высоком, — сказал Король и показал на небо. После этого он показал на вдову и, обращаясь к придворному Казначею приказал: — Выкатить ей два кочана капусты единовременно и выдавать по кочану ежедневно с правом замены его на кочан Цветной, как только закончатся опыты, за которыми мы следим и способствуем… А сейчас, кролики, по норам, спокойной ночи!
По приказу Казначея из дворцового склада выкатили два кочана капусты.
— Благодетель, — зарыдала вдова, упав головой на оба кочана капусты и одновременно обнимая их с боков, чтобы никто ничего не мог отколупать.
— Молодчина наш Король, — говорили кролики, разбредаясь по норам. Некоторые крольчихи с нехорошей завистью глядели на вдову Задумавшегося.
— У других мужья и после смерти в дом тащат, — сказала одна крольчиха, ткнув лапой в бок своего непутевого кролика, — а ты и живой без толку по джунглям скачешь.
— Милая, и мой при жизни не лучше был, — неожиданно бодро успокоила ее вдова и, подталкивая лапами, покатила к норе оба кочана.
На следующий день новый Глашатай был отправлен на Нейтральную Тропу Здесь он встретился с помощником Великого Питона, и тот его провел в подземный дворец царя.
Великий Питон возлежал в огромной сырой и теплой галерее подземного дворца в окружении своих верных помощников и стражников. Личный врач ползал вдоль его огромного вытянутого туловища, следя за скоростью продвижения кроликов в желудке Великого Питона. Подземный дворец освещался фосфоресцирующими лампами потустороннего света. Вдоль стен были выставлены чучела наиболее интересных охотничьих трофеев, которых когда-либо приходилось глотать Великому Питону.
Знаменитый придворный Удав-Скульптор мог совершенно точно восстановить формы любого проглоченного животного по форме выпуклости живота проглотившего его удава.
Среди бесчисленных кроликов, косуль, цапель, обезьян выделялось чучело Туземца в Расцвете Лет, после нелегкого заглота которого Великий Питон был избран царем удавов.
Дело в том, что загипнотизировать и потом проглотить туземца, особенно если у него за спиной торчит колчан со стрелами — а у этого именно торчал, — адская мука.
Если уж выдавать государственную тайну, то надо сказать, что Великий Питон, в сущности, не гипнотизировал своего туземца. Он наткнулся на него, когда туземец, мертвецки пьяный, спал в джунглях под стволом каштана, из дупла которого он выковырял дикий мед, нажрался его и тут же рухнул.
Сообразительность тогда еще обыкновенного питона проявилась в том, что он не стал тут же под каштаном, где все еще гудел разоренный рой, обрабатывать туземца, а перетащил его в глубину джунглей и там обработал. Обрабатывать пришлось несколько суток, и удавы, собравшиеся вокруг, следили за героическим заглотом Туземца в Расцвете Лет, как позже именовали этого злосчастного обжору.
То, что заглотал он его честно, сами видели все окружающие удавы. А потом уже Великий Питон рассказал о том, как он его загипнотизировал.
С годами он сам забыл о том, что туземец был мертвецки пьян, и искренне считал, что загипнотизировал туземца. И это неудивительно. Ведь спящего туземца Великий Питон видел один только раз, а о том, что он его загипнотизировал, слышал сотни раз, сначала от самого себя, потом и от других.
Надо сказать, что некоторые выдающиеся заглоты животных, чьи скульптурные портреты здесь были выставлены, совершили другие видные удавы. Но когда Великий Питон был назначен царем удавов, он почему-то ссорился с каким-нибудь видным удавом, после чего видный удав исчезал, а экспонат его оставался. И вот, чтобы выдающийся заглот, имеющий воспитательное значение, не пропадал, приходилось присваивать его Великому Питону.
Точнее говоря, ему даже не приходилось присваивать эти выдающиеся заглоты. Ближайшие его помощники и советники сами присваивали ему эти подвиги.
— Но ведь я не заглатывал именно этого страуса, — слабо сопротивлялся он в таких случаях.
— А сколько выдающихся заглотов ты сделал тогда, когда никакой скульптор не мог увековечить твой подвиг? — резко и даже язвительно возражали ему визири и советники.
