Антонина Коптяева - Товарищ Анна
— А как насчёт нормы? — полюбопытствовал Ветлугин, ещё более румяный и цветущий среди этих старческих лиц.
— Перевыполняем понемножку. Нам бы вот спецовочки, товарищ Лаврентьева... Хоть бы сапожонок каких поношенных. Чеботари у нас свои имеются. Починили бы.
— Нету, — не скрывая огорчения из-за необходимости отказа, сказала Анна. — Спецовкой еле-еле шахтёров обеспечиваем. Тоже починяем.
— Экая жаль! — сказал Савушкин, нимало не задумываясь. — Мы ведь отложили было в золотоскупке на шесть пар болотных сапог, да после того вынесли решение погодить, покуда тепло. Вбили всю денежку на оборудование, а тем временем сапоги кончились: всё техснаб забрал.
— На какое же оборудование?
— Между прочим, и на барак... тёсу и стекла нам тогда отпустили по вашей бумажке бесплатно, как льготу. Да что-то вздумалось побелить, да тюфяки приобрели, да одеяла все новые... Старый-то барак у нас разорвало зимой, — деловито сообщил Савушкин Ветлугину. — Подкатила вода из наледи и за одну ночь разворотила целый угол. Пол бугром выперло. Дружки, как с нар съехали, рванулись, естественно, к двери, а она не отпирается — тоже льдом её прихватило.
— Так все деньги на тюфяки и потратили? — недоверчиво улыбаясь, спросила Анна.
— Между прочим, и на тюфяки, — сказал Савушкин. — Как же! Оборудование для жизни, а главное, — Савушкин неожиданно покраснел, улыбнулся смущённо и ещё покраснел, — самое главное, купили мы у одной отъезжающей корову. Так себе, незавидная якутская коровёнка, да мамка наша настояла. Хороший, мол, случай для питания. Для всей бригады... Дело-то стариковское, животы-то уж плохие, — продолжал он, точно оправдываясь. — Конечно, мы в тайге без молока жить привыкли, а когда оно есть, так очень на пользу. Чайком побаловаться, кашу ли сварить...
— Так, так, дело начинает проясняться, — весело заговорил Ветлугин. — Сначала тюфяки, потом корова, потом корову обмыли...
— Да-к обмыли, как не обмыть! Естественно... Чуть, чуть коровой не спохмелились, — признался Савушкин и рассмеялся.
Остальные старатели прислушались к разговору, замедлили работу и тоже расхохотались.
«Вот за выпивку им не стыдно, а за покупку коровы краснеют, — сказала себе Анна и почти с материнской жалостью посмотрела на тонкую, жилистую, точно из верёвок свитую шею Савушкина. — Пропили спецовку и похохатывают, как маленькие».
— Приходилось раньше хорошо зарабатывать? — спросил Ветлугин.
— Бывало! И рестораны откупали на целый вечер. Идёшь один между столиков, а оно у тебя тут... — Савушкин потряс пустым карманом шаровар, — оно у тебя тут возится.
— Золото! — оживлённо блестя глазами подсказал Ветлугин.
— Оно самое. Ведь ежели смерять, сколько эти руки земли переворочали, целые составы поездов нагрузить можно. Она, земля-матушка, плачет от наших рук, а мы от неё страдаем — все кости болят. Задиришка-то есть, да мочи нет...
45
Дальше Анна уже не слушала, глаза её рассеянно перебегали от трудно переступавших рваных опорок откатчика и его напряжённо выгнутой спины к выбеленным кайлам забойщиков, так же горбато возившихся на дне широкой ямы; от гребков, шаркавших под струёй воды по комьям каменистой грязи, к деревянному колесу тачки, облепленному глиной.
«Рестораны откупали!» — повторила Анна наивную похвальбу старого старателя и снова посмотрела на него. Он бросал на «бутару» подвозимую для промывки породу. Он действовал неторопливо, привычно, острые лопатки его угловато выпирали при каждом движении из-под сатиновой выцветшей рубахи, взмокшей от пота. «Какая беспомощность даже в выборе развлечений! Выбросить с таким трудом заработанные деньги на то, чтобы напиться в одиночку в пустом ресторане!.. Откуда такое, как не от этого деревянного колеса?»
Анна ещё посмотрела на тонкую потную шею Савушкина с ёрзавшими и прилипшими к ней отросшими косицами, и снова тоскливая жалость овладела ею.
«Рестораны откупали!» А может, и врёт ещё... Может, всю жизнь только и был такой вот тяжко-горбатый труд, а остальное — просто мечта, немудрый вымысел». Анна знала, что старатели, как всякие охотники, любили прихвастнуть.
Она переступила через поломанный валок, затащенный для костра с зимней деляны, медленно пошла прочь.
— Вот и большой коллектив, а получается то же, что у одиночек, — сказала она Ветлугину, когда он догнал её.
— Отсталый народ, — отозвался Ветлугин равнодушно.
— Да не народ отсталый, а методы труда отсталые, — возразила Анна с тихим раздражением. — Дайте этим старателям что-нибудь сложнее, совершеннее, посмотрите каких они чудес наделают.
Ветлугин, задетый за живое пренебрежительным, как ему показалось, тоном Анны, посмотрел на неё» сердито-удивлёнными глазами, но её выражение погружённого в свои мысли человека заставило задуматься и его.
— Я могу установить у них на деляне гидровашгерт, — сказал он неожиданно с важностью доброго волшебника. — Это для усиления производительности, — добавил он, желая досадить Анне, отношения с которой у него всё-таки разладились после того, как она наперекор ему представила на утверждение свой проект. — Только для усиления производительности. Что же касается мозгов, то, по-моему, они у стариков и так хорошо настроены. Все эти старички предпочитают быть полноценными гражданами, труд их веселит. Чего же вы ещё хотите?
— Я хочу, — медленно, возвращаясь из своего рассеянного состояния, заговорила Анна. — Я хочу, чтобы они научились жить по-человечески.
46
Всё в том же состоянии глубокой задумчивости она шла вдоль старательских делянок, всматриваясь во всё с видом человека, отставшего от поезда в незнакомом городе. Иногда Ветлугин подхватывал её под локоть или пытался помочь ей перейти по узким дощечкам мостков, но она отстранялась, быстро через плечо взглядывала на него и говорила:
— Нет, ничего. Я сама.
— Вы говорите «я сама», как Маринка, — сказал он насмешливо. — Помните, как я в первый раз хотел помочь вам сесть на лошадь? Мне до сих пор неудобно...
— Тогда не надо вспоминать, — перебила его Анна, вдруг вся оживляясь. — Мы поставим здесь мощные гидравлические работы, а участки мерзлоты будем оттаивать паром, — решила она. Занятая этой мыслью, она сказала Ветлугину: — Просто смешно, когда помогают здоровому человеку перешагнуть через какую-то канавку.
— И это всегда?
— Всегда, — промолвила Анна спокойно, но тут же лукавые искорки заблестели в её глазах. — Нет, не всегда, конечно, иногда такая помощь очень приятна.
— Это когда её предлагает Он?
— Ну, конечно, — тихо смеясь, подтвердила Анна. — Мы, женщины, странный народ в этом отношении!..
— Для женщины вы действуете слишком прямолинейно, — сказал Ветлугин, — выходит так: вы мне неприятны и потому не приставайте со своими услугами.
— Разве так? — и понимая, что её слова могли обидно задеть его, и в то же время сознавая внутреннюю свою правоту, Анна добавила: — Я с вами вполне откровенна. Вот и всё. Видите ли, я люблю своего Андрея, счастлива им и, может быть, поэтому прямолинейна с другими... — Она умолкла, потом сказала жёстко: — Некоторые женщины кокетничают для испытания своих способностей нравиться, у иных это врождённое, а я ни так, ни эдак не умею. Да мне просто и некогда заниматься подобными штучками.
Ветлугин понял, что она намекает на Валентину и, больно восприняв это, уже недовольный Анной, как плохой союзницей и в личном, сказал с досадой:
— Напрасно! Если вы любите Андрея Никитича, значит, хотите ему нравиться, а нам, мужчинам, прежде всего нравится женственность.
— Вы находите, что я не женственна? — в повороте головы Анны, в голосе её, во взгляде отразилось столько тревожного недоверия, что Ветлугин устыдился за свой нехороший выпад.
— Нет, этого я не нахожу, — искренно сказал он, переходя вслед за нею через ров водоотводной канавы и, глядя на сильные плечи Анны, на тяжёлый узел волос, над её нежной смуглой шеей. — Но... вот вы идёте по этой зыбкой доске, идёте смело, как настоящий шахтёр... У вас просто нет того милого лукавства, которое помогает женщине преображаться в ребёнка. Возможность проявить себя защитником и опорой по-хорошему льстит нашему мужскому самолюбию... (запнувшись, Ветлугин отогнал мысль о своём столкновении из-за проекта именно с женщиной). Нежная беспомощность слабого существа может быть только кокетством, но тут мы попадаемся на удочку из-за уверенности в собственных уме и силе. Поэтому самый старый, жалкий шут никогда не усумнится в любви к нему со стороны женщины, хотя бы самой юной и самой красивой. Вот отсюда разговоры о женском коварстве и мужском эгоизме. — Ветлугин помолчал, размышляя ещё о характере самой Анны и всё не решаясь определить его окончательно со своей новой позиции противника. Уважение, которое он испытывал к ней, и крепко связавшая их деловая дружба создавали в нём двойственное отношение к ней, и он то щетинился, то, забываясь, был попрежнему доверчив и прост. — Нет, — продолжал он вслух полушутя, полусерьёзно: — Я нахожу, что вообще мир устроен вполне благополучно. Честное слово! Пусть обманчива иллюзия, лишь бы она украшала жизнь.
