Евгений Марысаев - Голубые рельсы
Штурману повезло. Подумаешь, шрамы на лице. Велика ль беда! Да их и не останется вовсе, косметология сейчас на высоте, разгладят, как утюгом ситцевую тряпку.
Что-то поясница побаливает. И в пятку отдает. Да как же ей не побаливать! Вертолет падал не в стог сена, а на камни. Нерв там, что ль, какой защемило?..
Был уже десятый час вечера, темнело. Дождь не переставал, нудно шуршал в листве, по камням, брезентовой накидке. Но Каштан не останавливался, хотя отмахал уже километров двадцать и устал смертельно. Потому что стоило ему остановиться, в пустом желудке появлялась ноющая, сосущая боль.
В ненастье вся таежная живность попряталась в норы. За весь день только и вспугнул Каштан стаю каменных куропаток. Сейчас он пожалел, что не захотел тратить время на преследование птиц. Каменная куропатка — довольно глупое существо: взлетит, сядет, опять взлетит и вновь тут же сядет. Ее можно было убить камнем…
С реки выползли грязно-серые в сумерках туманы, разбрелись по берегу; дорога потеряла четкие очертания. Когда нога попала между камнями и Каштан упал, инстинктивно выбросив руки вперед, он понял, что на сегодня, пожалуй, хватит топать. Растянешь иль сломаешь ногу — в тайге пропадешь.
Он направился к склону прибрежной сопки, густо заросшей лиственницей и кедрачом. Там, укрывшись под хвойной кроной, Каштан намеревался развести костер и переночевать.
Возле подножия сопки была небольшая мелкая лужица. Ему показалось, что в луже промелькнуло что-то темное. Пригляделся. Опять мелькнуло! Дьявол, две рыбешки чуть больше ладони! По берегу Урхана полно таких луж, в них водится рыба, как же он забыл! Паводная вода разливается, затем быстро убывает, а в выемках на берегу остается вместе с несмышлеными мальками. Мальки живут в этих лужах, подрастают, но все они обречены на гибель: ударит мороз, и лужи быстро промерзнут до дна.
Каштан скинул брезентовую накидку, снял ботинки, носки, подвернув штанины, зашел в лужу. Затем подвел опущенные в воду ладони к заметавшимся рыбкам. Но не так-то просто было ухватить их. Они скользили между пальцами, упруго били хвостиками. Тогда Каштан поднял булыжник и с размаху бросил его на соединившихся рыбок. Оглушенные, они всплыли серебристым брюшком вверх. На брюшке и по бокам у них проступали золотистые пятна. Это голец, красной породы, очень вкусная рыба. Жаль, что мала!
По каменистой осыпи Каштан пробрался к трем вековым близко растущим елям. Густые кроны их плотно переплелись. Обдирая руки, тело, лицо, он обрубил засохшие и живые сучья на человеческий рост. Получилось что-то вроде шалаша. Над головою туго натянул мокрую брезентовую накидку. Затем, расщепив ножом засохший сук, поставил щепки шалашиком и щелкнул газовой зажигалкой.
Снаружи стыла промозглая сырость, а здесь маленький костерок, быстро просохший брезент над головою и густая хвоя создали свой микроклимат.
Спустившись с кружкой за водой к реке, Каштан насобирал сыроежек, их было полно под ногами. Сначала он сварил в кружке гольцов. Без соли уха оказалась безвкусной, но Каштан с трудом сдержался, чтобы не съесть все. Половину кружки с разварившимися рыбешками он оставил на завтрак. Затем нанизывал грибы на прутья и жарил их, как жарят шашлыки. Проглотив десятка два сыроежек, он почувствовал, что насытился.
Каштан тщательно затоптал костерок, перемешал горячие угольки с землею и лег, с головою накрывшись нагретым брезентом. Он не думал, что сразу же заснет мертвецким сном…
Рассвет наступил водянистый, холодный, и проснулся Каштан от озноба. Поташнивало, во рту стоял неприятный стальной привкус. От грибов, что ли? Не вылезая из своего укрытия, он развел костер, подогрел, проглотил оставшуюся уху.
Дождь не переставал. Разбухшие от сырости облака до половины скрыли береговые горы. Туманы, плотные и округлые, вышли из реки. То ли клуб тумана перед тобою, то ли валун — сразу не разберешь. И валуны, и деревья, и река — все было зыбким, дрожащим, все гляделось как бы через слой воды.
Каштан ни о чем не думал, ни о чем не вспоминал. Лишь одна мысль неотступно сверлила голову: он должен, он обязан дойти…
Дорóгой Каштан не пропускал ни одной прибрежной лужи. Если там плавали гольцы, он убивал их ударом булыжника. Уже шесть рыбешек лежали в его карманах.
Через несколько часов ходьбы молодой, здоровый организм властно потребовал пищи. Каштан не позволил себе разводить костер, варить рыбешек. Время не ждет. Выбросив внутренности и головы, он съел гольцов сырыми. Они пахли речной тиной.
Впереди показался валун, скатившийся в воду. Каштан не обратил на него внимания — мало ли их вокруг? — если бы валун вдруг не пошевелился.
У Каштана все похолодело внутри. Перед ним по колено в реке стоял медведь и пил воду. Каштан явственно услышал отфыркивание, хлюпающие звуки. От страха остолбенел.
Когда зверь почувствовал присутствие человека и неуклюже, но быстро повернул широкую морду, Каштан, наконец, пришел в себя. Он быстро пошел в противоположную сторону. И ни разу не оглянулся: медведь не переносит человеческого взгляда, это вам не прирученный зверь из цирка. Куда девалась усталость, боль в пояснице и икрах! И что было самое удивительное, он ни разу даже не споткнулся на камнях, где и горный баран себе шею свернет.
Наконец он остановился, оглянулся.
Медведь и не собирался его преследовать. Зверь сам до смерти перепугался. Каштан увидел его плывущим уже у того берега. Выскочив на сушу, медведь даже не стряхнул с себя воду. С быстротой и проворством стремительного оленя он вбежал на крутой мелкокаменистый склон и растворился в тумане.
…Их искали. В районном городе, где находился большой аэродром, был сформирован поисковый авиаотряд. В него вошли два «МИ-4» и «Аннушка». Несмотря на ненастную погоду, не жалея бензина, они бороздили облачное небо. Чтобы видеть землю, пилотам приходилось летать низко, без минимального запаса высоты.
В Дивном Дмитрий из самых крепких, выносливых парней сформировал четыре поисковых отряда. По десять человек каждый. Отряды воздухом забросили в предполагаемое место катастрофы, туда, где оборвалась связь с вертолетом. Бойцы разбились на пары и начали прочесывать тайгу. Они шли по рисунку солнечных лучей — от одной точки в разных направлениях. В каждой паре было ружье. Изредка боец стрелял холостым зарядом.
…К вечеру третьего дня Каштан вышел к устью Анги. Здесь река вливалась в Урхан.
Вид у него был плачевный: одежда порвана в клочья в завалах сухих деревьев и кустарников, ботинки разбиты. Микропористые подошвы он подвязал лентами, отрезанными от брезентовой накидки, но они или соскакивали в ходьбе или разрывались на каменистой дороге. С обувью он измучился вконец, в кровь сбил ступни, натер мозоли и, пожалуй, дольше бы не смог идти.
Сырой рыбой, непрожаренными как следует грибами, полусозревшей голубикой он испортил себе желудок. Слабость разлилась по всему телу; постоянно тянуло прилечь, отдохнуть.
Один раз он слышал далеко в стороне гул вертолета. Зная, что вертолеты в такое ненастье не летают, Каштан понял: их ищут…
В устье Анги прибрежные скалы как бы сбились в кучу. В поисках удобного ночлега Каштан набрел на пещеру. Она широким проемом уходила в скальный грунт, затем резко суживалась. Здесь, под сырым сводом, он развел костер.
Знобило. Простудился, что ли? Немудрено. Третий день льет холодный дождь, на нем сухой нитки нет. Он придвинулся ближе к огню и прилег. А не лежал ли тут, вдруг подумалось ему, много тысячелетий назад его волосатый прародитель? И не так ли прыгали перед его глазами упругие оранжевые языки пламени?..
Утром Каштан проснулся с тяжелой, гудящей головою. К ознобу прибавился кашель, сухой, лающий. Усилием воли он заставил себя подняться. Вскипятил кружку воды, обжигая губы и глотку, выпил. Потом вышел из пещеры.
Дождь, ливший три дня кряду, наконец перестал. Облака посветлели, но солнечные лучи не могли еще пробить их. Похоже, ненастье отступало.
В сооружении плота главное, смекнул Каштан, закрепить бревна так, чтобы они не разошлись при ударе о подводный камень. Ведь порогами Урхан не обижен, их здесь на каждом шагу.
Проще соединить минимальное количество бревен, например, два. Ведь у него нет ни стального троса, ни костылей. Но тогда стволы должны быть толстые и длинные, способные держать тяжелого Каштана на плаву. Итак, первое: надо два длинных, метров по пять, бревна.
Второе: дерево должно быть легким и прочным. Кедр и лиственница, пожалуй, не пойдут: тяжелы. Сосна! Да, только она. Их здесь полно, подпирающих макушками небо мачтовых, прямых как стрела сосен.
Раньше плоты Каштан вязал разве что мальчишкой, для забавы…
В тайге раздались звонкие удары топора. Вскоре две, в обхват, сосны рухнули на речную косу.
Вялость, одышка. Но Каштан не позволил себе отдыха. Он перерубил стволы, затем, вконец измучившись, подкатил бревна к воде.
