Михаил Суетнов - Сапоги императора
— Я кому сказал, чтобы разошлись? Ко-му-у?
Он схватил солдатку за руку, но та отпихнулась, да так сильно, что урядник на ногах не удержался. Вот тут-то солдатки и вдовы словно большая стая птиц разлетелись в разные стороны. Старик по-мальчишечьи впрыгнул в телегу, хлестнул лошаденку кнутом и та, вздрогнув, с места резво помчалась в ближайший переулок. На месте, где была толпа, остался один урядник. Он бранился на чем свет стоит и отряхивал с себя дорожную пыль...
* * *
Мы вбежали в класс и сели за парты. Вошла Елизавета Александровна и ну нас упрекать:
— Зачем вы влезли в толпу солдаток? Зачем? Скажите спасибо уряднику, что он вас нагайкой не отстегал!
И, уже улыбнувшись, спросила:
— Многое за лето забыли? Что ж, проверю! Сейчас вы будете писать изложение по рассказу «Дедушка и внучек». Слушайте внимательно!
И она стала читать рассказ медленно, произнося каждое слово по-книжному, а дочитав до конца, посоветовала:
— Сначала подумайте, а потом пишите! Пусть во фразах будет мало слов, но много смысла...
Словно сговорившись, мы шумно вздохнули и стали думать. Федька Егранов точно комар у моего уха ныл:
— Мишка, я уже подумал, да забыл, где надо запятые ставить!
Я посоветовал:
— Пиши короткими фразами и без запятых обойдешься!
И мы начали писать.
В конце урока учительница бережно собрала наши тетради.
— О том, кто и как написал, узнаете завтра!
А следующим утром Елизавета Александровна сказала:
— Изложение написали все, но так писать, как это сделал Егранов Федя, я бы никому больше не советовала! Ну-ка, Федя, возьми тетрадь и прочитай нам свое изложение.
Федька стал читать:
Дедушка и внучек.
Жил на свете старичок. Глаза мутные. Плохо видел. Коленки тряслись. Ухи глухие. Обедал за столом. Проливал похлебку. Мочил столешницу. Сын сердился. Сноха бесилась. Деда ругали. Посадили за печку. Он уронил миску. Остались черепки. Сын купил чашку. Деревянную. Внук пожалел деда. Сделал корыто. Сказал отцу и матери. Посажу вас за печку. Ногами не качайте. Башками не крутите. Носы утирайте. Хлебайте из корыта. А дедушку посажу за стол. Дам миску. Родители устыдились. Посадили деда к столу. А сына выпороли. Не суй носа. В чужое дело.
Федька дочитал изложение. Учительница улыбнулась:
— Ты, Федя, хотел меня обмануть, но обманул себя! Больше тройки с минусом поставить не могу...
Егранов набычился, нахмурился:
— Как вы наказывали, так я и писал: фразы короткие, а смысла много!
Эх и смеялись же ученики! Сплошной хохот. Учительница тоже смеялась.
* * *
Наступила зима и закидала землю снегом. По санному первопутку мужики начали привозить конопляное и льняное семя на маслобойный завод Герасима Кладова. Я надумал побывать на заводе.
Юркнул было в дверь цеха, но меня заметили и прогнали:
— Уходи, и без тебя забот много!
Я упрашивал сына заводчика:
— Дядя Вася, я только гляну и уйду!
Он заорал на меня:
— Вон, отрепыш! Маленький, а какой настырный!
Пришлось уйти. Но меня не покидала мысль проникнуть на завод. Я подумал и сказал матери:
— Мужики и солдатки везут семя на маслобойку. Может, и мы с тобой свезем?
Мать сказала об этом отцу:
— Иван, не присоветуешь ли ты сбить на масло меры две конопляного семени? Сухая-то картошка горло дерет, а тебе надо скорее поправляться, да и Мишку бы подкармливать: шибко растет, и ученье же у него!
Отец согласился:
— Ладно, насыпьте две меры, но только глядите, чтобы у нас и на семена осталось!
Мать обиженно отозвалась:
— Чай, я не слепая и не маленькая, да и не меньше тебя знаю, куда и сколько конопляного семени надо!
Мы с матерью сейчас же пошли в амбар, насыпали мешок коноплянки, положили его на салазки и повезли к заводу. Над его дверями висела большая вывеска:
РАБОТАЕТ ТОЛЬКО ДЛЯ КАЗНЫ
Возле завода скопилось много крестьянских подвод. Мужики и бабы поджидали выхода самого заводчика. Он и вышел, горделиво задрал бороду и спросил:
— Что вам, православные, от меня надо?
Послышались выкрики:
— Семя бы на масло сбить!
— Сына твоего упрашивали, а он отказывает...
Заводчик усмехнулся и погладил широкую белую бороду:
— Отказывает... Голубчики, он бы рад вам потрафить, да сил не хватает! Дни и ночи без отдыха трудимся, а казне все мало, мало... На военное ведомство работаем: для солдатиков и казаков масло делаем. Э-хе-хе-хе! Человек-то не только дома, но и на войне, в окопе, есть-пить просит!
И опять раздались возгласы:
— Дядя Герасим, уважь хресьян: сполни нашу просьбицу!
Заводчик бормотал:
— Уважь... Я на войну работаю!.. Ну ладно, голубчики, возьму грех на душу — будете с маслом, но только и вы меня уважьте!
И он показал на большой штабель бревен:
— Вот эти бревна нынче же порежьте на поленья, а то завтра заводскую печь нечем будет топить!
Привозчики семени согласились:
— Ладно, за нами дело не станет!
— Прикажи дать пилы с топорами...
И тут же все начали переносить привезенные мешки в цех завода. Мы с матерью стояли в сторонке и ждали, когда дед Герасим с нами заговорит, но он делал вид, что нас не замечает. Мать обиженно ворчала:
— Ишь, каким гордецом стал! Нос-то выше лба задирает... Правду люди говорят, что добрые дела скоро забываются. Когда твой отец был в добром здравии, тогда Герасим перед ним юлил: «Ах, родственничек! Ах, мастер золотые руки! Да я к тебе всей душой!..» Тогда был всей душой, а теперь к нам широкой спиной?
Едва мать молвила эти слова, как заводчик шагнул к нам:
— И ты, Анна, ждешь? Твой-то Иван, сказывают, шибко хвор? Это беда! Что же, все мы смертны. Все! Не ведаем ни дня, ни часа, когда господь вздумает нас призвать к себе!..
Это было так интересно, что я набрался смелости и спросил:
— Дедушка Герасим, а разве бог всех человеков знает? Нас же много-много!
Мать тряхнула меня за воротник:
— Перестань! Тебе ли с дедом разговаривать? У него вон сколько дел!
Но заводчик похлопал меня по плечу и сказал: — Эх, голубчик, у бога каждый человек, каждая скотинина, зверь и даже комар в книгу жизни записаны!
— А кто записывает?
— Ангелы-писаря. Их у бога целый полк. Каждый писарь за свое дело болеет: один — людей учитывает, другой — скотину, третий — зверей... Вот так-то! А ты, я вижу, парнишка смышленый!.. Ну а твой тятька все лежит и стонет?
Ответила мать:
— Нет, Ивану стало легче! К весне поднимется.
Герасим оживился:
— Поднимется, говоришь? Ой, как он мне сейчас нужен! Кое-что надо в заводе починить и поправить, баня у меня прохудилась...
Из-под надвинутой на самый нос беличьей шапки, на нас смотрели хитрые глаза.
— А ты, Анна, неси мешок не в обчий цех, а вот в этот и уходи домой! Мы тут с Мишкой семя собьем и масло в казенные бутылки разольем. Утро придет — готовенький продухт в заводской упаковке получишь!
Обрадованная мать ушла, а я остался и радовался: «Теперь я буду знать завод!» Герасим легонько подтолкнул меня в загорбок:
— Иди, голубчик, иди!
В цехе было интересно! В середине, по земляному кругу, ходили две лошади и крутили деревянный вал. Глаза у лошадей были завязаны. Заводчик мне сказал:
— Скоро привыкнешь! Тут твое дело небольшое: за этими лошадками поглядывать. Могут постромки оборваться или отстегнуться, супони на хомутах развязаться... А ты тогда лошадушек останови, меня позови или дядю Васю крикни! Нас не будет — зови кочегара!
Герасим приложил указательный палец к губам и проговорил с расстановкой:
— Но, голубчик, спать или дремать не моги! Спят только дома, а тут работают. Трудно? А без труда не выловишь и рыбку из пруда. Мне тоже трудно, а терплю! И весь православный народ терпит. И батюшка царь-император терпит. Нам надо лютого зверя — германца — одолеть, и тогда...
Что будет после победы, заводчик не договорил и отошел в сторонку, где в котлах прело размолотое конопляное семя. Я прислонился к стене и начал наблюдать за конягами. Они ходили тихо, неохотно, но покорно, будто понимали, что воли им больше не видать! У меня в кармане была книжечка стихов Некрасова, и я стал читать. Крадучись, подошел Герасим и строго спросил:
— Где взял книжку? Про чего или кого написана?
— Это стихи Некрасова. Учительница дала и велела прочитать.
— Ах, стихи? Складушки-ладушки? А я, голубчик, думал, что у тебя молитвенник!
— Молитвенник я уже наизусть выучил...
— Слыхал, слыхал, что ты в школе усердием славишься!.. Эх, а я всего одну зиму учился! А теперь грамота позарез нужна!
