Олег Грудинин - Комсомольский патруль
— Ничего не понимаю, — пожал плечами милиционер, когда мы пришли в отделение. — Если вы патруль, предъявите документы.
Я полез в правый карман за удостоверением. Оно у меня всегда там лежало. Но его не оказалось. В других карманах — тоже. Вероятно, во время борьбы Синицын стянул его и потом по дороге выбросил.
— А ловок врать! — восхищался мужчина в кожаном. — Ох, прохвост!.. Слушайте, товарищ милиционер. Теперь я скажу, как дело было, — он подробно начал рассказывать о моем «хулиганстве».
Два приятеля дружно поддакивали ему. Милиционер обстоятельно писал протокол, проверил мой адрес в справочном и под конец посоветовал Синицыну поехать сейчас же на медицинскую экспертизу показать ушибленную ногу.
Я настоятельно потребовал, чтобы милиционер осмотрел сверток Синицына. Нет, положительно в этот вечер все было против меня. Когда приятели с преувеличенным возмущением развернули пакет, под толстым слоем оберточной бумаги оказались самые обыкновенные гражданские вещи: пальто, брюки, рубашка, причем далеко не новые.
— На рынке купил, — пояснил Синицын. — С приятелем хочу в деревню отправить, на днях уезжает по зову партии в деревню помогать колхозному строительству.
«Патриот колхозного строительства» затряс жирными щеками, снял фетровую шляпу и произнес:
— Если меня до отъезда не убьют вот такие очернители советской действительности.
Он так и сказал «очернители».
И только через некоторое время я вспомнил, что Роман Табульш — так звали толстяка — судя по его «документам», не кто иной, как содержатель «веселой» квартиры, о которой рассказывали Нина и Болтов.
На следующий день я отправился к Топоркову, чтобы рассказать о вчерашних своих злоключениях. Но меня ожидало неприятное известие: подполковник уехал в Москву и вернется только через три недели. В райкоме комсомола я доложил обо всем Иванову.
— У тебя ведь, по сути, никаких фактов нет, — сказал он, внимательно выслушав меня. — Болтовня Ершова и фраза, которую ты услышал на шоссе, — не доказательства. Их к делу не подошьешь. Но судья может отложить слушание дела и заставить кого следует получше разобраться в нем. Ты, конечно, будешь вызван как свидетель. А пока иди и занимайся своей работой. Да больше не партизань.
И я занялся другими делами.
Так прошло несколько дней. У входа в клуб патруль вывесил плакаты — карикатуры, на которых были во всей красе изображены Люся и Валерий. Люди собирались у плакатов, громко хохотали. Чиженюк с Чесноковым тоже смеялись, но, ничего в своих туалетах не изменяя, продолжали ходить на танцы.
А мне некоторое время было «не дыхнуть». Работы прибавилось, мы стали выпускать сатирическую газету «Бокс» — боевой орган комсомольской сатиры. Поэтому я не сразу обратил внимание на записку, невесть кем и когда подброшенную на мой стол:
«Ракитин и все вы, бросьте заниматься не своими делами, а то будет худо!.. А тебе, Ракитин, мы все равно не простим, получишь расписку».
— Чепуха! — сказал я взволнованным членам штаба. — Подлость всегда шлет анонимки. Чепуха! Это явный признак того, что хулиганам становится туго.
Но слова словами, а страх такое чувство, которое против воли человека может заползти в сердце: «Поймают где-нибудь, мерзавцы, на темной дорожке!..
Кажется, из всех членов штаба один только Болтов отнесся к записке совершенно спокойно. Но и мы, остальные, ни разу не высказали друг другу своей тревоги.
Штаб продолжал работать.
ПОСЛЕДНИЕ ПРОЦЕССЫ АДВОКАТА БУЛОВСКОГО
Судья Ильенков знал лично или понаслышке почти всех юристов в городе, выступающих в гражданских и уголовных процессах. Поэтому, когда к нему пришел высокий, респектабельный мужчина с большим шарообразным животом, с лысиной, поросшей по краям седым пухом, и представился как член коллегии защитников адвокат Буловский по делу коменданта Синицына, судья несколько удивился.
После того как были совершены все необходимые формальности и деловой разговор, длившийся не очень долго, прекратился, судья решил познакомиться с новым юристом поближе.
— Вы давно в Ленинграде? — полюбопытствовал он. — Что-то я о вас никогда не слышал.
Оказалось, что Сергей Сергеевич не мог знать Буловского, так как последний всю жизнь прожил в Москве, а в Ленинград приехал всего месяц назад, потому что здесь теперь живет его внучка Люся.
— Не выдержал, — сказал Буловский. — Думал, смогу жить без нее. Оказывается, нет. Даже хорошую московскую квартиру обменял на плохую в Ленинграде.
Судья понимающе кивнул головой, представив себе на минуту, что его Шурочка зачем-то уехала в Москву, а он остался здесь один. Тоже бы, наверно, все бросил и поехал за нею.
— Это будет мой первый процесс в Ленинграде, — улыбнулся Буловский. — Можно сказать, дебют, начало карьеры. Последние годы я работал в нотариальной конторе. Спокойнее, знаете, да и возраст уже у меня... Тут же подходящей вакантной должности не оказалось. Некоторое время буду снова заниматься адвокатурой. Посмотрим, как пойдет...
Судья вежливо пообещал помочь Буловскому, если будет нужно, познакомиться с делом. Тут же Ильенков сказал, что суд назначен на следующую неделю. Расстались они довольные друг другом.
Случилось так, что у Ильенкова в это время гостил фронтовой друг, старый работник министерства юстиции. Вечером судья, вспомнив разговор с Буловским, спросил приятеля, не слышал ли он о таком московском юристе?
Тот сказал, что еще до войны некий Буловский был замешан в скандальной истории, нашумевшей в юридическом мире. История эта была связана с попыткой небольшой группы защитников протащить в советскую юриспруденцию буржуазные формы и методы ведения процессов. Кончилась она тем, что некоторым из них, в том числе и Буловскому, запретили на время адвокатскую практику. Тот ли это Буловский, или нет, трудно сказать. Приятель посоветовал Ильенкову проверить, и если тот самый — опасаться его.
— Хитрый человек, насколько я помню, этот Буловский, — сказал в заключение друг Сергея Сергеевича. — Хитрый и хищный, думающий только о том, как бы урвать побольше гонорар и, вместо того чтобы помочь суду найти правду, постараться обмануть суд в пользу ответчика. Я думаю, что и Буловский, конечно, многое с тех пор понял. Но все-таки остерегайся его...
Как и говорил Иванов, меня вызвали в суд в качестве свидетеля. Я долго готовился к выступлению, на этот раз уже советуясь с членами штаба.
Минут сорок просидел я в полутемном коридоре, дожидаясь своей очереди и заранее предвкушая, какую пилюлю преподнесу жуликам, которые, наверно, рады-радехоньки, что слушается гражданское, а не уголовное дело и что оно вполне может решиться в их пользу.
Но меня самого ожидал удар, и удар не маленький.
Буловский, адвокат Синицына, привел суду неопровержимые доказательства того, что комендант отказывался везти вещи со склада без машины и не хотел брать в качестве рабочей силы учащихся, так как боялся доверить им материальные ценности. Директор же заставил его сделать это.
Свидетель, учащийся Черных, подтвердил, что все произошло именно так. Выложив все эти доказательства, защитник просил предъявленный школой иск отклонить и сумму материального ущерба, причиненного школе ФЗО, взыскать с директора.
В данном случае закон был на стороне Синицына еще и потому, что он числился официально не комендантом, а старшим вахтером и не заключал со школой предусмотренного законом договора о материальной ответственности.
Только мое вмешательство могло помочь суду установить истину. Но когда я вошел в зал заседаний, Буловский попросил слова.
— Пожалуйста, — разрешил судья.
Буловский порылся в портфеле и достал оттуда какие-то бумаги.
— Ответчик, — сказал он злым, брезгливым тоном, вытащив белоснежный носовой платок и вытирая им руки, — протестует против опроса данного свидетеля. Гражданин Ракитин Валентин... э-э-э... — он назвал мое отчество, — состоит с ответчиком в конфликтных отношениях. Мой подзащитный на днях возбудил уголовное дело об избиении его гражданином Ракитиным. Этот молодой человек, — он указал в мою сторону, — которого общественность подняла на соответствующую высоту, дала ему в руки некоторую власть, зазнался и позволил себе вечером на улице избить пожилого советского человека. Вот копии соответствующих документов. Прошу ознакомиться.
Покраснев, я стоял как оплеванный.
Судья Ильенков молча взял документы, прочитал их, передал народным заседателям. Суд удалился на совещание.
Позже судья говорил, что они тут же решили бы дело в пользу Синицына, если бы сам он, Ильенков, не был несколько насторожен по отношению к Буловскому. То, как вел себя адвокат, словно козырь в азартной карточной игре вытащивший компрометирующие меня документы, заставило Ильенкова отложить дело.
Во всей этой истории для меня неясным осталось одно: каким образом Буловский узнал, что я буду вызван в суд. С удивлением я рассказал об этом членам штаба. Они молча пожимали плечами. Лишь Болтов стал высказывать одно за другим различные предположения. Никто из нас тогда не обратил внимания на его нервозность. Только много позднее нам стали ясными некоторые его поступки.
