Анатолий Дементьев - Прииск в тайге
— Григорий Андреич! — Петр шагнул навстречу гостю, протягивая руки. Дунаев крепко обнял старого товарища.
— Мы никого не разбудим?
— Я один. Жена с дочкой гостят у тестя в деревне. Дай-ка, погляжу на тебя. Постарел, брат, постарел. Садись вот сюда, поближе к огню, и рассказывай.
Земцов говорил быстро, весело, похлопывал Дунаева по плечу и все заглядывал в лицо, словно сомневался, тот ли это Григорий Андреевич. Бывший ссыльный и в самом деле за последнее время еще более похудел и оттого казался выше, ссутулился, на висках густо выступила седина. Небольшая, аккуратно постриженная бородка и пушистые усы сильно изменили его внешность. Только голос остался прежним: глуховатым, но твердым.
— А что рассказывать? — заговорил Дунаев. — В Екатеринбург добрался благополучно. Сразу же получил задание побывать на тех приисках, где меня не знают, помочь товарищам в укреплении партийных ячеек, налаживании агитационной работы. Жил на Никольском заводе, на Прохоровском и Загорном, побывал на Лиственничном прииске, на Морозном, Находке. Перед войной вернулся в Екатеринбург. Там работал в типографии, потом на металлургическом заводе. Теперь вот опять направлен к вам.
Рогожников задумчиво покусывал жесткие прокуренные усы.
— Война, война… Мы считаем, что она приблизит революцию, и готовимся к этому, верно? От нас еще куда-нибудь направишься или останешься здесь?
— Пока поработаю у вас.
— Нам пропагандисты нужны, грамотные, — заговорил Петр Земцов, проводя ладонью по коротко стриженным светлым волосам. — Вот газету некому выпускать, Семушкин заболел и дело стало, а без газеты сейчас, сам понимаешь, нельзя. А ты в типографии работал. И вот еще что: в Зареченске после вашего провала все не наладим по-настоящему работу. Надо тебе там побывать. В поселке тебя помнят до сих пор, и старательский народ ты хорошо знаешь.
— Правильно, — поддержал Давыд. — У нас на приисках хуже всего. Нет ни одной по-настоящему крепкой партийной организации. Часты провалы. Сам знаешь, старатели — народ по природе единоличный, каждый держится за свое, на других посматривает с опаской: не обманет ли? Трудно с ними работать. Пока слушают, соглашаются, а дойдет до дела — на попятный. Дружины создаются медленно, и притом они малочисленны.
— Все это так, — согласился Дунаев, — но и среди старателей есть твердые волевые люди, не уступят вашим заводским. На них и будем опираться. Своему брату-старателю больше веры.
— Верно. В Зареченске партийную ячейку возглавляет Феня. Ты ее знаешь, Григорий Андреич. Энергичная девушка, способный организатор. Давыд ею не нахвалится, многим в пример ставит. Но дела в поселке сейчас идут туго, если не сказать, плохо. Мешают эсеры и меньшевики и здорово мешают, на экономическую борьбу тянут, а от политической норовят отвести. Зареченской ячейке нужна помощь.
— Я недавно был на прииске, — Рогожников повернулся лицом к свету. Резко обрисовался крутой высокий лоб, крупный с горбинкой нос и волевой, чуть выдающийся подбородок. — Петр все верно сказал. Зареченцам надо помогать, и крепко. Ну, я вот приехал к ним, литературу кое-какую привез, листовки, провел собрание, но долго оставаться не мог. У нас ведь не один Зареченск. Вагановой тяжело, видел. Правда, помогает Алексей Каргаполов, но он на подозрении. И много сделать не может. Короче говоря…
— Короче говоря, — перебил Дунаев и посмотрел на Рогожникова, а затем на Земцова. — Вам нужен в Зареченске человек, который бы наладил там работу и подготовил старателей к решительной борьбе. Так? — Петр Земцов кивнул головой. — И эту работу, вижу, хотите, чтобы сделал я?
— Вот и хорошо, что догадался, — Рогожников чуть заметно усмехнулся. — Ведь не откажешь нам? Нет ведь? И надо быстрее приниматься за дело.
Дунаев прошелся по комнате и опять сел.
— А где сейчас Василий Топорков? — спросил он.
— На Морозном прииске. Работящий мужик, беда, грамоты мало и здоровьем плох. В чем только душа у него держится. А за что ни возьмется — все так и кипит, себя не жалеет.
— Всегда таким был.
Долго разговаривали, обсуждая партийную работу в самом Златогорске, обменивались новостями, вспоминали товарищей. Уже забрезжило, когда легли спать.
* * *Осенним вечером Григорий Дунаев подходил к Зареченску. Четыре года минуло с той рождественской ночи, когда он бежал с прииска. Что там увидит теперь, кого встретит? Холодная зорька быстро угасла за дальней горной грядой. Из долины, где раскинулся старательский поселок, потянул сырой ветер, зашумел чахлым березником, погнал по дороге сухой опавший лист. Сумерки плотнели, надвигавшаяся с севера большая туча затягивала небо. Заморосил мелкий и редкий, по-осеннему холодный дождь. Григорий поднял воротник старенького пальто, засунул в карманы руки и зашагал быстрее. Дорога обогнула невысокую, совсем лысую гору — весь лес на ней давным-давно вырубили, — вильнула раз, другой и побежала в долину. Внизу мелькнули желтые огоньки — Зареченск. Близким, знакомым повеяло на Дунаева от крошечных огоньков. В этом медвежьем углу Григорий прожил несколько лет. Сколько мечтал о дне, когда вырвется на свободу, а вот сейчас был снова рад увидеть кривые, заросшие бурьяном улицы, говорливую Черемуховку, где ловил со своими учениками прытких пескарей и окуньков. Рад снова идти по поселку, вспоминая, где кто живет, и кажется, готов был раскланиваться с каждым встречным.
Все ближе огоньки, по их расположению можно угадать, где приисковая контора, где дом скупщика Парамонова, где особняк управляющего. Из темноты шагнула навстречу покосившаяся, вросшая в землю избенка. Подслеповатые окна почти сплошь затянуло лебедой и крапивой, крыша тоже поросла травой. Здесь жил Григорий Андреевич. Жива ли бабка Феклиста? Надо потом узнать.
Миновав одну улицу, Дунаев едва не столкнулся с отцом Макарием. Поп остановился, хотел что-то спросить, но ссыльный быстро прошел мимо и свернул в первый попавшийся проулок. «Узнал или нет?» — подумал Григорий Андреевич. Несмотря на сумерки, он хорошо разглядел святого отца. Пройдя еще две улицы, Дунаев остановился у дома в три окна с шатровыми воротами. В двух окнах виднелся свет. Григорий подошел ближе. Семья Каргаполовых ужинала. Дунаев стукнул в окно. Сидевшие за столом разом повернули головы. Алексей поднялся, подошел к окну. Ничего не разглядев в темноте, распахнул створки, высунул курчавую голову.
— Кто стучал?
— Я, Алеша, — тихо сказал Григорий Андреевич.
Молодой Каргаполов пристально вглядывался в позднего пришельца. И вдруг широко улыбнулся, сверкнув белыми зубами, радостно вскрикнул:
— Да неужто и вправду вы!
Дунаев приложил к губам палец.
— Вижу, узнал. Я, Алеша, я.
— В избу заходите скорее, я сейчас открою, мигом.
Алексей выскочил в одной рубахе во двор, открыл калитку, приглашая гостя. Дунаев поднялся на крыльцо и, пройдя сени, в нерешительности остановился у порога. С его пальто и фуражки стекала вода.
— Здравствуйте, — сказал Григорий Андреевич, обращаясь к жене Каргаполова, вставшей при его появлении. — Вы уж извините меня за позднее вторжение.
Молодая женщина улыбнулась, а мальчик спрятался за юбку матери и поглядывал оттуда на незнакомого дядю.
— Пожалуйте ужинать с нами. Да пальто снимите.
— Нагрязню я вам.
— Ничего, ничего, я подотру.
Вернулся Алексей. Он так и светился радостью.
— Никого нет, — шепнул Дунаеву. — Фиса, знаешь, кто это?
Женщина покачала головой.
— Помнишь, у Феклисты постоялец был? Вот это он и есть Григорий Андреич Дунаев. А это жена моя, Григорий Андреич, Анфиса, Гущиных дочь. А вот Петя. Поди сюда, Петушок, чего за мамку прячешься?
После ужина, когда Анфиса убрала со стола посуду и пошла укладывать сына спать, Григорий Андреевич сказал:
— Теперь поговорим о делах, Алеша. Я — из Златогорска.
— Вот это хорошо. А главное — вовремя. Нам сейчас трудно приходится. Меньшевики вроде Иноземцева и Парамонова сильно мешают. Мы рабочим объясняем: надо, мол, за полную победу бороться, всех, значит, управляющих и горных начальников — к ногтю, к вооруженной борьбе зовем, а меньшевики: все, дескать, тихо-мирно уладить можно. Война, мол, сейчас, и каждый русский патриот должен помышлять о том, как немца разбить, а не про меж себя воевать.
— А что народ у вас думает?
— Народ! — Алексей в сердцах махнул рукой. — Пока мы говорим, соглашаются, поддакивают, а как меньшевиков послушают — и с ними согласны. Вот и разбери их. Бедняки больше за нас держатся, а кто побогаче — ни туда ни сюда.
— Ничего, разберутся, где правда. А мы им помочь должны.
— Весной у нас была забастовка. Организованно провели, ни один рабочий не вышел. «Компания» за прежнее принялась: и плату снизили, и рабочих сократили, сейчас война и разработки вести невыгодно. А мы крепко держимся, не поддаемся. Листовку написали: ни один рабочий не выходи, пока не примут наши требования.
