Белые одежды. Не хлебом единым - Владимир Дмитриевич Дудинцев
— Он советует не торопиться…
— Ничего не знаю. — Леонид Иванович нахмурился, подвигал коленом. — Вот ему Авдиев с министром всыплют… Покажут ему вето!
И он резко повернулся, чтоб уйти.
— О ком это вы? Что-нибудь случилось? — тихо спросила Надя.
— Что может случиться с нами? — Он тепло улыбнулся. — Разве Черномор невесту украдет? Завод, завод, — добавил он серьезно. — Это не мастерская какого-нибудь «Индпошива».
Надя не смогла до конца выдержать роль хозяйки дома. Когда по знаку Леонида Ивановича гости перешли в столовую, после первых двух тостов она отдала мужу свою рюмку с недопитой вишневкой (чтоб он допил, потому что тосты были за счастье), извинилась и вышла. Легла у себя в комнате на диван, и тут же к ней подсела Валентина Павловна, посмотрела на нее внимательными, грустными глазами.
— Надюша… Ведь у вас здесь, на этом вечере, нет ни одного друга! Ни у вас, ни у Леонида Ивановича…
— Правда… — Надя сказала это слово и испугалась. — Нет никого. Кроме вас…
— Я не в счет…
Они надолго замолчали. Надя лежала неподвижно и смотрела на строгий, некрасивый профиль подруги.
— Почему? — спросила Валентина Павловна.
В эту минуту из столовой в коридор открылась дверь и донесся извивающийся голос Ганичевой:
— Господи! Кто же мог тогда предположить? Впрочем, Жанночка мне писала, что он не оправдал надежд.
— Изобретатель-то? — засмеялся Дроздов, и дверь закрыли.
— Это о ком? — живо спросила Валентина Павловна.
— О нашем Лопаткине.
Они опять затихли. Валентина Павловна вдруг взяла Надю за руку.
— Вы на меня не сердитесь? Ради бога, не сердитесь! Я просто не ожидала. Это не свадьба у вас, а прием в районном масштабе: «Присутствовали такие-то, такие-то и такие-то лица…» Все громкие имена. Почему у вас не было никого из рядовых, обыкновенных людей, скажем доктора Ореховой? Ведь она к вам часто ходит в обычные дни. А Агния Тимофеевна — она ведь вас любит! Вы и ее не пригласили?
Надя не ответила, и Валентина Павловна, взглянув на ее бледное лицо, покрытое серыми пятнами, прекратила расспросы.
За стеной был слышен нестройный, расслабленный хор — гости пробовали затянуть песню. Песня долго не ладилась. Потом кто-то захлопал в ладоши.
— Товарищи! — это был голос Канаевой. — Надо внести в это дело элемент организованности! Пусть жених запевает, а хор будет подхватывать. Давай, Леонид Иваныч!
И Дроздов затянул. «Стоить гора вы-с-окая!..» — взвился его вибрирующий, глухой голос. Надя покраснела. Как всегда, песню можно было понять лишь по словам. Но хор, с трудом сдерживавший свои силы, грянул — и исправил все дело.
Валентина Павловна обняла Надю.
— Ну, ничего, ничего… Это что — для вас? — Она посмотрела на пианино. В нем отражались две женские фигуры. — Играете?
— Собственно, не играю, а так… размышляю иногда.
— Поразмышляйте, пожалуйста, а?
— Они услышат. — Надя посмотрела на стену. — Еще сюда придут, играть заставят. Я чувствую, они уже основательно там… Лучше завтра как-нибудь.
— А это кто? — спросила Валентина Павловна и, быстро встав, сняла со стены фотографию в коричневой деревянной рамке. Из рамки смотрел молодой крестьянин в фуражке, в черном пиджаке и в новых сапогах. Он сидел, раздвинув колени, отставив локоть, прямой и неприступный. Из-под фуражки выбился как бы нечаянно чуб, а на лацкане пиджака Валентина Павловна заметила значок, окруженный шелковым бантом.
— Он? — шепнула Валентина Павловна с уважением.
Надя кивнула.
— Он что — в Гражданской войне участвовал?
— Нет. Тогда все надевали банты.
— Когда же это?
— В двадцатом или в девятнадцатом году. Он плотником работал. Красивые избы ставил. У него где-то есть фотографии. Нет, Валя, он не так уж плох. — Надя посмотрела на Валентину Павловну, и серые глаза ее посветлели и словно увеличились от выступивших слез.
— Надя, миленькая, что вы! Это вы, по-моему, своим мыслям что-то… возражаете. Конечно неплох! Я, вернее, его не знаю. Он, скорее всего, даже хороший и человечный, и все такое… Я только думаю об одном: почему…
— Он неплохой, — упорно продолжала Надя. — Он очень много работает. Просто забыл человек себя. Он совсем забыл о себе, думает только о работе. Вот и все!
— Значит, вы его любите?
— Я же вышла за него замуж! Он мой муж! — сердито сказала Надя и, шмыгнув носом, стала развертывать и складывать платок.
Гости разъехались поздно ночью. Дроздов проводил их к машинам, постоял на крыльце, громко хлопнул дверью и, напевая, бодро вошел в комнату Нади.
— Ну что, товарищ педагог? — и сел около нее. Он чуть-чуть побледнел от водки, но движения его были точны, и рассуждал он трезво, как всегда — со своим дроздовским смешком. — Что с вами, мадам? Нездоровится?
— Я хотела у тебя спросить, Леня. Почему у тебя нет друзей?
— Как это нет? А это кто? Вон что в столовой натворили — смотреть страшно!
— Я говорю, настоящих друзей.
— Настоящих? Вон чего захотела… Видишь, Надя, я тебе говорил уже. Помнишь, говорил? Друзей у нас здесь быть не может. Друг должен быть независимым, а они здесь все от меня как-нибудь да зависят. Один завидует, другой боится, третий держит ухо востро, четвертый ищет пользы… Изоляция, милая. Чистейшая изоляция! И чем выше мы с тобой пойдем в гору, тем полнее эта изоляция будет. Вообще, друг может быть только в детстве. Мне очень, конечно, хочется иметь… Я вот надеюсь на тебя…
Он встал и зашагал по ковру — не прямо, а кругами, делая неожиданные повороты и остановки.
— Вот они — пили за наше здоровье. Думаешь, они нам друзья? Нет. Секретарь — этот все щурится. Не нравится ему что-то во мне. Твердая рука Дроздова не по душе. Не теоретически действую иногда, вот его и коробит. Видишь — ушел! Сразу же после тебя и поднялся. Н-ну, кто же еще… Ганичев — этот вроде ничего, этот ничего, кажется. Но он мой наследник. Я уеду — его уже прочат на мое место, и он знает. Он ждет, когда я уберусь. Чтоб наследство поскорее принять…
— Значит, ушел Гуляев? — задумчиво проговорила Надя.
— Молод и соглашатель. — Леонид Иванович угадал ее мысли и опять заговорил о Гуляеве. — Нельзя к Дроздову на свадьбу не прийти. Приглашен. Опасно это — обидеть Дроздова. А на бой выйти боится. Взять меня не сможет — районишко у него худой. Весь экономический базис, прости, — он улыбнулся, — вся экономическая база вот в этой, Дроздова, руке. Вот он и половинничает: ушел «по делам»!
— О ком это ты говорил в коридоре с Ганичевым? — спросила Надя.
— Да вот… приехал из
