По старой дороге далеко не уйдешь - Василий Александрович Сорокин
И опять всякие мысли полезли в голову. «Давно бы пора жениться, — невесело думал Иван. — Даже как-то стыдно перед людьми. Кто ни встретит, все спрашивают: почему да отчего? Головами качают, догадки разные строят И о чем только не судачат!» А он любил только одну. Потерял ее. И вот она нашлась, по-прежнему красивая. Но какая-то другая… Что с ней произошло? Почему не вернулся к ней муж?
Иван сошел с троллейбуса. На улице все еще моросил дождь. Буданов пересек улицу и, обгоняя прохожих, прибавил шаг. Приблизился к знакомому дому. Поднял голову, посмотрел на окно Наташи. Поймал себя на том, что, если бы сейчас в нем не было света, он, вероятно, огорчился бы или рассердился. Во всяком случае, ему стало бы не по себе. Но свет горел. Иван взбежал по лестнице, позвонил. Наташа вышла в цветастом халате, в домашних туфлях, отороченных белым мехом. Лицо серьезное, настороженное. Покачала головой:
— Долго, долго тебя не было…
Он ничего не сказал, снял плащ, прошел в комнату, сел на диван. Наташа почувствовала, что он чем-то расстроен. Иначе бы не приехал в рабочей рубашке, небритый.
— Не переоделся, не побрился, — укоризненно сказала она, встав перед ним и разглядывая его в упор.
— Не все же ходить к тебе, как на праздник, — буркнул он.
— Ты сегодня сердитый, нехороший. — Она прошла в глубь комнаты.
«Что это я в самом деле?» — подумал он.
— Извини, устал. Работа была нелегкая. Ну, а как ты? — переменил он тон.
— Соскучилась по тебе… — Она улыбнулась, села рядом с ним на диван. Закурила сигарету. — А я уж подумала, не заболел ли? — Она положила руку на его плечо.
— Я тоже думал… — Он чувствовал, что настал момент объясниться: или сейчас, или никогда. Сбросил ее руку.
— Ты какой-то дикий сегодня, — сказала она.
— Почему ты не вышла замуж во второй раз? — он требовательно посмотрел на Наташу.
Она вздрогнула, подняла на него грустные глаза:
— Не нашла подходящего человека…
Вытянула перед собой руку, полюбовалась на бирюзу колечка, пошевелила пальцами.
— Хитришь ты все… — мрачно заключил Иван.
Выпрямляя гибкое тело, она вскинула над головой руки и потянулась.
— Чудак ты, честное слово. Другого, наоборот, ничего бы не интересовало, а ты как маленький: почему да почему?
— Хватит! Я ухожу! — он резко поднялся с дивана.
— Вот как! — она скосила на него глаза. — И больше не придешь?
— А зачем? — он пожал плечами.
Подошел к вешалке, накинул на плечи плащ. Наташа будто застыла на диване. «Что же я так? — подумал он. — Надо хоть проститься». Приблизился к ней, подал руку.
— Значит, уходишь? — она протянула свою.
Он молчал.
— И больше не придешь? — опять спросила она.
— Нет, не приду, — он качнул головой.
— У тебя кто-то есть, иначе бы ты так не поступил. — Она поглядела на него как-то странно. — Ты хоть любил меня тогда, давно? Или приходил просто так? Скажи, мне это нужно знать. Очень нужно, — повторила она.
Вопрос застал его врасплох: любил ли он ее действительно? Или просто был увлечен ее женской красотой? Как бы разбираясь в своих собственных чувствах, он медленно заговорил:
— Я совсем потерял голову, когда познакомился с тобой, все время думал о тебе. Потом ты вышла замуж. Мне было очень тяжело. Но со временем боль притупилась. Я стал забывать тебя. И вот недавняя наша встреча… Меня снова потянуло к тебе, но что-то и оттолкнуло. Я спросил самого себя: а любила ли она меня вообще?.. Ведь ты вышла замуж за другого. Ну, бог с тобой, в жизни так бывает. Но теперь, спустя много лет, я встретил незнакомую женщину, ты стала совсем чужая…
— А все-таки ты придешь ко мне, Иван! Как миленький, придешь! — неожиданно воскликнула Наташа и победно улыбнулась.
Его поразила ее самоуверенность. «Надо уходить, немедленно уходить!» Он выпустил ее руку.
— Не поминай лихом! — Быстрыми шагами дошел до двери, рывком открыл ее и нарочно громко захлопнул.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Кочкарев не помнил, как вышел из мастерской, как сел в автобус. Его задела не столько сама критика, сколько то, что рабочие не боялись его, выступали так откровенно и говорили напрямик.
Прижавшись разгоряченным лбом к холодному стеклу окна, он вспомнил разговор, который вели с ним Уверов и Руднева после собрания, какие они давали ему советы, как уговаривали быть помягче. Это польстило Кочкареву — все-таки им дорожат.
На следующей остановке надо было выходить. Поднявшись, он заработал локтями, не обращая внимания на протесты пассажиров, пробился к выходу. Не замечая прохожих, зашагал по тротуару, то и дело сталкиваясь с ними. Войдя в парадное, не вызвал лифта, поднялся на третий этаж, достал из кармана двухбородочный никелированный ключ. В двери был сейфовый замок, сработанный Петуховым. Всякий раз, открывая его, Никанор Никанорович с удовольствием слушал, как внутри щелкал затвор. Но сейчас даже не заметил, как открыл дверь. Вошел в прихожую, машинально снял пальто и шляпу.
У него была отдельная квартира из двух небольших комнат, обставленных новой полированной мебелью. Кресла, стулья, пианино — все было в чехлах. На пианино он не играл, музыка его никогда не интересовала, инструмент купил, отдавая дань моде. Сам он был совершенно равнодушен к комфорту, но хотел, чтоб его квартира чем-то выделялась. По его убеждению, это возвышало его в глазах других.
На старости лет остался Никанор Никанорович один. Жена умерла давно, еще в конце тридцатых годов. Дети выросли, разлетелись из родительского гнезда.
Усевшись на тахту, Кочкарев обдумывал происшедшее. Работать в мастерской ему нравилось, никто его не контролировал, здесь он до сегодняшнего дня был полным хозяином. Это собрание все изменит теперь. Ясно, что Буданов не оставит его в покое… Дотащившись до кровати, Никанор Никанорович откинул одеяло и грохнулся в постель в чем
