Разные судьбы - Михаил Фёдорович Колягин
— На кой бес нам такие люди? Какой от них прок, — рассуждал Александр Яковлевич. — Иной год, бывает, цветут в огороде огурцы, желто кругом — красиво, а зародышей ни одного. Пустоцвет и баста!
В субботу за полчаса до конца смены в «Таганай» заглянул Торубаров. Прошел мимо Зорина, как будто не замечая его, а со всеми другими поздоровался.
Колосов в это время, зажав в тисах болт, «расхаживал» резьбу.
Увидев Тихона, он еще ниже склонился над верстаком. Неудобно перед соседом, что паровоз в «Таганае», словно по его вине это случилось. Но Торубаров подошел к нему и хлопнул по плечу:
— Молодец, солдат. Хотя и не моряк, а душа у тебя компанейская. Друзей в беде не оставляешь, — и, понизив голос, спросил: — Устал?
— Устал, — признался Николай.
На простоватом широкоскулом лице Тихона расплылась улыбка:
— Смотрю я на вас и завидую — какие вы дружные. Вам бы только от одного человека избавиться и можно бороться за звание бригады коммунистического труда.
— У нас в депо уж одна борется, достаточно, — съехидничал Зорин. Торубаров не отозвался. Ну, его к черту, этого Зорина. Говорить с ним, что бревно дразнить. Тихон залез под паровоз и пробыл там минут десять.
— Зачем он приходил? — спросил Колосова Сергей Александрович, когда Торубаров ушел.
— Известно зачем, — ответил за него Зорин, — посмотреть и в «Крокодил».
Чистяков сплюнул на пол:
— Глаза у тебя, Зорин, как кривое зеркало. Видят шиворот-навыворот.
14
В субботу после смены, не переодеваясь, собрались в цеховом красном уголке подвести итоги за неделю. Анатолий Избяков сел за стол, покрытый красной, с мазутными пятнами скатертью, вытащил из кармана сложенную в трубочку тетрадь. Подождал, когда все рассядутся. Не было только Савельева. Ему надо во Дворец культуры, вот и пошел переодеваться.
— Что ж, — начал Избяков, ребром ладони разглаживая на столе тетрадь. — Давайте поговорим о делах. Соревнуется наша бригада за звание коммунистической. Каждый день газеты приносят вести: все новые и новые коллективы удостаиваются почетного звания.
— В электровозном депо после нас организовалась, а у них дело скорее будет, — вздохнул Хламов.
Его перебил Коршунов.
— Что ты равняешь? Там передовая техника и люди почти все со средним образованием. А мы бочки с дымом ремонтируем.
С места поднялся Торубаров.
— Опять свое заладил: отношение, отношение. Вот что, бригадир, пора понять: с этим составом бригады нам не видать почетного звания, как акуле своего носа. Надо решать категорически.
Карие глаза Избякова сузились, на скулах запрыгали желваки.
— Кто еще играет отбой? — спросил он, повысив голос. — Отвечайте прямо!
Между прочим, если бы такой разговор состоялся дня два назад, то Избяков мог бы поддержать Тихона. Прав Торубаров, что в бригаде есть тяжелые люди, вроде Коршунова или, скажем, Савельева. Но вчера его позвал к себе Данилюк, и состоялась задушевная беседа. Все выложил ему бригадир, все свои сомнения высказал. Савельева из компании Зорина не вытянешь, не учится. Коршунов тоже учиться не хочет.
— Пусть убирают из бригады, — заявил Избяков, — иначе дело не пойдет.
Данилюк покачал головой и спросил в упор:
— А их куда? Давай-ка пораскинем мозгами. Куда: мы их денем? На луну проводим? Или будем плодить душевных уродов? Нет. Так, друг, дело не пойдет. За человека бороться надо.
Сейчас, поглядывая на слесарей из-под своих нахмуренных бровей, Избяков думал: вот они все перед ним, как на ладони. Каждого знал хорошо, у каждого свои странности, свои наклонности. Разве с этим не будешь, считаться?
Взять хотя бы Торубарова. Дисциплинированный, ничего не скажешь. Решили в бригаде: освоить специальность обмотчика. Осваивает. Решили учиться. Тихон поступил в девятый класс. Если коллектив решит — все сделает, что в его силах. Но есть замашка такая — с плеча рубить. Он, как железо в кузне: накалишь — шипит, а опустишь в воду — станет нормальным и твердым. Подходец к нему надо иметь, да еще какой. У Коршунова семья большая, да еще участок для дома получил — строиться начал. Какая учеба?
Но Савельев, пожалуй, повреднее.
— Так ты, Тихон, предлагаешь избавиться от нерадивых? — задумчиво спросил Избяков.
— А сколько можно с ними канителиться? Не хотят уважать коллектив — пусть убираются с нашей дороги, по-старому живут.
— Эх, ты, торопыга. Хочешь — раз, раз и готово. За человека бороться надо, — и уже не замечая того, что он повторяет парторга, Избяков говорил все более убежденно: — Спросите садоводов. Они никогда сразу не выбрасывают засыхающее дерево из сада, удобряют его, усиленно рыхлят вокруг него, поливают. Смотришь и спасли дерево. Опять зазеленело. Давайте и мы попробуем на Савельева подействовать.
— Прутьев бы ему всыпать, — буркнул Торубаров.
В это время зашел Савельев и разговор прервался. Савельев был в новенькой шинели с начищенными до сияния пуговицами. Он прошел вперед, сел в первом ряду.
— Постой на ногах! — строго потребовал Избяков. — О тебе разговор.
Савельева ничуть не удивил окрик бригадира. Он встал и, зная, как поступают в тех случаях, когда виноват, повернулся лицом к товарищам и обезоруживающе улыбнулся, как бы предложил: «Давайте, ребята, продирайте меня с наждачком, как положено». Но прошла минута, ребята молчали. За дверью слышались удары кувалды и потрескивание электросварки. Скрипнул стул под Торубаровым.
Тишина затянулась, раздражая Евгения.
«Что молчат? — думал он. — К пяти часам мне надо быть на занятии литобъединения, а они тянут, еще и опоздать можно».
— Давайте, ребята, чего молчите? Я тороплюсь, — Евгений для выразительности черкнул ребром ладони по горлу. — Во как!
— Ты сам себя задерживаешь, — спокойно сказал Избяков. — Мы ждем, когда ты начнешь.
— Я? — искренне удивился Савельев. — А что мне говорить?
— Тебе виднее.
— Да что там рассуждать! — крикнул Торубаров. — Ставьте на голосование, быть Савельеву в бригаде или нет. — И не обращая внимания на знаки, которые подавал ему Избяков, продолжал: — Довольно! Видите ли, ему некогда, он нам снисхождение делает, что присутствует здесь. Подумаешь, талант выискался!
«Что они сегодня взъелись? — забеспокоился Савельев. — Ну, бывают у меня промашки, не без этого. А Торубаров святой, что ли? А тоже больше всех кричит — «довольно!» А что если исключат из бригады?» — думал он, встречаясь с холодными, отчужденными взглядами товарищей. Тогда ему в литобъединении лучше не показываться. Сегодня он хотел рассказ прочитать. Вот неудача. Из жизни бригады коммунистического труда. Сам редактор молодежной газеты поручил ему как члену бригады. Узнает, что исключили, скажет достукался.
Савельев попытался улыбнуться, но улыбка получилась жалкой, растерянной.
— Если надо, товарищи, я задержусь, — проговорил он, пытаясь взять себя в руки. — Можно даже совсем не ходить.
— Это мне уже нравится, — похвалил Хламов. — Может, вообще Женька неплохой
