Илья Гордон - Песня на заре
Председатель правления собрал механизаторов, шоферов и работников мастерских и предложил им обсудить письмо, посланное в редакцию.
Обстановка в мастерских в эти дни была сложной. Некоторое недовольство новым заведующим по временам давало себя знать. Став заведующим, Павел как-то задержался возле слесаря Мишина, чубатого здоровяка, что-то мастерившего из металлических трубок.
— Что это? Поливальный агрегат? — спросил Павел.
— Ага. Сосед попросил.
— Неужели зарплаты не хватает? Или разбогатеть задумал?
— Так я же даром.
—: Ты даром, а за колхозные трубки деньги уплачены. На колхозном дворе тебя ждет, между прочим, жатка, ее надо отремонтировать.
В очередном выпуске колхозный «Радиокрокодил» привел в известной сатирической обработке разговор заведующего мастерскими Павла Роденко и слесаря Мишина.
Тотчас к Павлу домой прибежала жена Мишина, Степанида, звеньевая-свекловод.
— Мы таких героев, как ты, товарищ Роденко, видели… Ишь какой апостол явился. По чистой правде жить хочешь.
Степанида намеренно громко ругалась, чтобы и на улице слышно было. В дом Павла на шум зашли соседи. Павел спокойно сидел за столом, положив на него руки, подражая Гиршу.
— Глядите, добрые люди, — не унималась Степанида, — у него ничего не получилось с Зоей, так он на людей кидаться стал.
Слова ее, словно иглы, кольнули Павла. Он вскочил, хотел резко отчитать звеньевую, но сдержался.
В эту же ночь кто-то ножовкой подпилил в саду Лукьянихи несколько яблонь. Через несколько дней вечером в окно ее дома швырнули металлический болтик, он угодил в телевизор.
Все это случилось за полгода до приезда Зои в Дубовку.
В течение второго года жизни Зои в городе она и Павел не обменялись ни единым письмом. Зоя, естественно, многого не знала. Матрена Григорьевна в своих письмах не упоминала о Павле, его успехах.
Между тем в Дубовке и в округе многое изменилось. Закончилась стройка крупнейшего сахарного завода, на российской стороне пролегла широкая бетонированная дорога. Колхоз имени Ватутина протянул к ней грейдерную дорогу. Еще гуще стали хлеба, пышней сады. Начал работать колхозный маслобойный завод.
Главной фигурой в Дубовке становился человек, управляющий механизмами.
Прошло два дня, как Зоя приехала в Дубовку. Ей захотелось посмотреть, как изменилось за время ее отсутствия родное село, и она медленно пошла по улице.
Чистый голубой купол неба навис над землей. Давно Зоя не видала такого огромного, необъятного и высокого неба. Над синей зубчатой стеной леса стояли два белых облачка. Вскоре они исчезли, растаяли. Воздух насыщен был смешанным запахом яблонь, душистого меда, малины. Тишина… Только изредка в голубом просторе слышится веселое щебетанье, и тотчас же неугомонная птичья стая взмывает высоко вверх.
Из клуба донеслись звуки рояля. Знакомая музыка, легкая, прозрачная, как этот воздух. Чайковский! Сюита «Времена года». Играют, видимо, умелые руки — чувствуется школа, без выучки так не сыграешь. Хотя и дребезжат, хрипят клавиши ненастроенного рояля, а мелодия доходит ясно, четко…
Зоя вошла в клуб. В полумраке зрительного зала она разглядела детские головки. За роялем сидела девочка лет одиннадцати-двенадцати.
— Ты здешняя? — спросила Зоя девочку.
— Я из Москвы. В гости приехала.
— Ты учишься в музыкальной школе? Как тебя зовут?
— Да, в музыкальной. Меня зовут Катя.
— Она всех нас учит, — раздались голоса.
— А меня не учит! — воскликнула бойкая голубоглазая девочка с двумя светлыми косичками. — Я сама научилась.
— И по нотам умеешь? — улыбнулась Зоя.
— Конечно! — Девочка схватила первые попавшие под руку ноты и уверенно, плавно, почти без ошибок сыграла вальс «На сопках Маньчжурии».
— Значит, тебя кто-то учил. И ты умеешь играть? — обратилась Зоя к веснушчатой, курносенькой девочке с льняными волосами.
— Умею, только я нот не знаю.
— На каких инструментах еще играете? — спросила Зоя ребят.
— Я на маленькой скрипке. Сам сделал, — ответил белобрысый мальчик.
— А я на гармонике играю, — перебил его другой.
— А я на гитаре…
— А я на дудке.
— А вы, тетенька, тоже умеете играть? — спросил один мальчик.
— Немного умею.
— Сыграйте нам что-нибудь! А то эти девочки, по-моему, плохо играют. Вы, наверно, играете даже пятью пальцами?
— Даже десятью, — рассмеялась Зоя, подняв обе руки. — Хорошо. Сыграю вам.
Зоя сыграла на рояле увертюру к опере «Руслан и Людмила». Дети сидели так тихо, что казалось, будто клуб опустел. Никто не пошевельнулся.
Когда Зоя взяла последний аккорд, один из мальчиков воскликнул:
— Вот это да!
— Спасибо, тетенька, спасибо! — девочки плотно окружили Зою.
— Тетенька, вы к нам приехали? Вы будете нас учить? — спросила белобрысая девочка, игравшая по слуху. — А у нас тоже есть артистка. Только она не играет, а поет. В журнале ее портрет напечатан. Он висит в библиотеке.
— Вы знаете ее? — раздались голоса.
— Знаю, — улыбаясь сказала Зоя.
— А вы нам покажете, как играть по нотам? — спросила девочка.
— Покажу. Завтра и начнем с вами заниматься, ребята!
— Вот хорошо! — обрадовались дети. — Мы вас будем ждать. Только обязательно приходите.
Зоя попрощалась с детьми и ушла.
На следующий день у дверей клуба стояла целая ватага ребят. Не все дети успели увидеть приезжую тетю, которая вчера пообещала заниматься с ними музыкой.
Зоя подошла к ребятам незаметно. Увидев ее, дети обрадовались и вместе с ней вошли в клуб. Усадив их возле рояля, она заметила, что почти у каждого был какой-нибудь инструмент. Все, что было у отца или матери, у брата или сестры, у близкого или дальнего родственника, все, что издавало музыкальные звуки и годами лежало без употребления на дне глубоких сундуков, — было извлечено из пыли забвения и принесено на занятия. Здесь были гитара, балалайка, мандолина, скрипка. Одна девочка показала Зое какой-то диковинный инструмент в новом изящном футляре, на котором золотыми буквами было напечатано: «Окарина». Когда Зоя открыла футляр, в нем оказалась довольно большая, покрытая блестящим черным лаком, глиняная дудочка с несколькими отверстиями, как у флейты. Девочка рассказала, что эту дудочку подарил ее деду один болгарский солдат. Зоя прочла надпись на инструменте: «София, фабрика на Петко Стойков». Попробовала подуть в дудочку — полились тонкие, нежные звуки, почти как у флейты.
— Любопытный инструмент! — сказала Зоя.
— Вы умеете играть на этой дудке? — уставившись голубыми глазами на Зою, полюбопытствовала Наташа.
— Нет, признаться, первый раз ее вижу.
— А на гитаре будете нас учить?
— А на скрипке?
— Это правда, что в музыкальной школе на всех инструментах учат играть? — шепелявой скороговоркой спросил Петя.
— Не на всех, конечно, но на многих учат, — ответила Зоя.
Зоя подошла к доске, которая стояла около рояля. Вначале она написала на доске несколько нот, объяснила их значение и велела записать в тетрадки.
Потом она, аккомпанируя, пропела с ними песню:
У реки, у речкиВетер носит флаги.У реки, у речкиПионерский лагерь.Это очень хорошо —Пионерский лагерь.
На следующий день она провела с ними еще одно занятие. С каждым разом все больше ребят приходило на эти занятия. Среди них было немало одаренных детей, с которыми Зое интересно стало заниматься. «Но кто продолжит занятия после моего отъезда?» — подумала Зоя.
Мелькнувшая у Зои мысль — создать в Дубовке сельскую музыкальную школу — становилась реальной благодаря неожиданным обстоятельствам.
Гирш взял ее с собой на сахарный завод: пусть ознакомится с большим современным предприятием. Во время осмотра цехов Зоя познакомилась с заведующей лабораторией, молодой женщиной, и затем с ее отцом-пенсионером, бывшим концертмейстером оперного театра и педагогом музыкальной школы. Мало того, выяснилось, что в заводском поселке живет еще музыкант-вокалист, мать главного инженера.
Зоя побывала в гостях у старых музыкантов, они расспрашивали ее об учебе, успехах, и когда девушка рассказала им о желании создать в Дубовке музыкальную школу, отозвались о ее намерении с похвалой и сами выразили готовность преподавать в ней.
— Я думаю, что занятия должны состояться два раза в неделю, — сказал бывший концертмейстер. — Кстати, об инструментах… Кто их приобретет?
— Я надеюсь на родителей учеников, — ответила Зоя, — и, конечно, на помощь правления колхоза.
Тотчас возник вопрос о помещении. Павел, выслушав Зою, ничего не мог посоветовать.
— Поговори с Гиршем — может быть, он что-нибудь придумает.
