Анатолий Емельянов - Разлив Цивиля
Всматривается Санька в сельскую околицу, всматривается до боли в глазах, но никто не идет, никого не видно. Да что глаза — у Саньки сердце болит. Если бы год назад ему кто-нибудь сказал, что сердце может болеть не потому, что оно нездорово, а всего лишь по той причине, что к тебе не пришла в назначенный час девушка — если бы Санька услышал такое, он бы рассмеялся. Чтобы у здорового человека болело сердце — что за чепуха! А вот, оказывается, не чепуха. Болит. Да еще как!
— Не придет, — вслух думает Санька.
— Не придет, — вторя ему, шуршат ветвями березы.
Да, теперь уже определенно не придет! Но сказав себе эти слова, Санька вместо того, чтобы уходить, продолжает все так же стоять, прислонившись к березе, и всматриваться в сумеречную мглу. Что его удерживает, что не отпускает с этой горы? Уж и ноги начинают зябнуть, и за спину пробрался холод. Пора идти домой. Не пришла!
Но вот опять скрипят ворота на околице, от них отделяется человек и идет прямо к березам, прямо к тому месту, где стоит Санька. Идет быстро, торопится. Это, конечно, Анна, и сердце у Саньки так радуется, что готово выпрыгнуть из груди. Но только… только, если это Анна, то почему она прихрамывает? Разве она хромая? Значит, это не она. Интересно, кто есть з Сявалкасах хромой…
И уж когда прихрамывающая девушка подходит к Саньке совсем близко, он наконец-то узнает Анну. Сколько слов он приготовил сказать ей, но где те слова? Он только и выдохнул:
— Анна, ты?
Девушка остановилась. Неужто, взойдя на такую гору, она теперь не может осилить несколько шагов?! Или не узнает его, Саньку?
— Это… я…
Какой милый голос, оказывается, может вдруг откуда-то появляться у этой строгой девушки!
Вот она уже и совсем рядом. Ветер наносит запах духов, перемешанный с запахом йодоформа, но Саньке кажется, что это самый прекрасный запах из всех, какие он знает.
— Не сердись, Анна. Не сердись.
— Глупый ты, Санька…
И опять: ну, чего такого сказала Анна? Только и всего, что обозвала глупым. Но для Саньки это прозвучало, как музыка.
Санька обнимает Анну и своими обветренными губами ищет ее мягкие, теплые губы. Может, в эту секунду девушка вспоминает, как на Новый год где-то недалеко отсюда Санька тоже поцеловал ее и это ей тогда почему-то не понравилось. И, как знать, может, теперь ей кажется даже непонятным: как это могло не понравиться то, от чего сладко замирает сердце. И разве хорошо, разве можно отталкивать парня, который тянется к тебе с сияющими глазами?! И Анна сама все крепче и крепче прижимается к Саньке.
Луна вынырнула из-за редких облаков и осветила березы, под которыми стояли Санька с Анной, словно хотела, чтобы они получше разглядели друг друга и увидели, какие у них сейчас счастливые глаза.
Весенний ветер все так же упорно раскачивал ветви могучих берез. Берез любви…
В замкнутом кругу
1
С тех пор, как Лена переехала в колхоз, прошло лето, прошла осень, а за ней и зима. И научилась она за это время не хуже колхозных девчат доить коров, убирать навоз, научилась на глазок, с точностью чуть ли не до граммов, задавать коровам посыпку, силос и сено. И вся эта наука, наверное, досталась бы во много раз трудней, если бы не Анна. Потому так она и дружна с ней. Особенно трудно было на первых порах. Ну-ка, без привычки, поворочай трехпудовые бидоны, поставь их на сани или телегу, ну-ка, принеси, да не раз на дню, двадцать пудовых навильников того же силоса! И это сейчас мускулы Лены налились, окрепли, а ведь до того, как она впервые пришла на двор, ее руки и знать не знали физической работы.
А еще Лена привыкла, прикипела сердцем к здешним ребятишкам-школьникам. После утренней дойки выпал свободный час — она уже бежит в школу. Там ее уже ждут. Разные, очень разные, эти ребятишки. И интересно искать в каждом свое, угадывать его хотя бы недальнее будущее. Интересно подбирать к каждому тот самый заветный ключик, которым открываются ребячьи сердца.
В какие игры только она с ними не играла, каким песням не научила! Ей нравится просто сидеть с ребятами и задавать им какие-нибудь бесхитростные вопросы. Потому что уж очень разные и неожиданные ответы всегда слышишь от ребят. «Какая из наших птиц летает быстрее всех?» И посыпалось: «Голубь, ласточка, сокол…» — «А что же вы про стрижа-то забыли?» — «А ведь и верно — стриж…» А как-то спросила, кто из зверей, обитающих в местных лесах, бегает всех быстрее, и один карапуз, сын тракториста Элекси, ответил ей встречным вопросом: а кто проверял ту быстроту?.. Ну-ка, ответь, да так, чтобы было всем понятно!
Интересно живется Лене в Сявалкасах. Вот только пришла весна, и неспокойно как-то стало на сердце. Какие-то непонятные, тревожные сны снятся. То, как наяву, танцует с Васей Гайкиным, то видит себя партизанкой, которую преследуют немцы. Бывает, что просыпается от собственного же крика. Просыпается и долго прислушивается: не услышали ли хозяева? Живет она у родителей Гали, спит на ее кровати. Добрые старики отдали ей и свою перину, как она ни отказывалась.
Особенно долго не могла заснуть Лена в тот вечер, когда увидела Павла. А и заснула, так спала неспокойно.
Сколько ни приглядывалась Лена к сявалкасинским парням, ни к одному из них не потянулось ее сердце. Разве что Володя поначалу понравился. Но уж очень он робеет, оставаясь с ней наедине, слова клещами не вытащишь. Ну, ладно бы неразговорчивым был парнем. Так нет же, другого такого краснобая, наверно, во всех Сявалкасах не сыщешь. А остался с ней — и словно в рот воды набрал, молчит как рыба.
А вот Павла она как-то сразу отличила от остальных ребят. Он даже ростом от них отличается. Большинство сявалкасинских ребят невысоки ростом, кряжисты. Павел словно в другом селе вырос: рослый, тонкий. А еще нравятся Лене его глаза, их спокойный умный взгляд. С человеком, у которого такие глаза, и сам себя чувствуешь спокойно, уверенно.
Когда она увидела Павла первый раз, то все спрашивала себя: интересно, таким ли ты представляла его из рассказов Анны? А теперь ее мучает уже другое: как же это Галя не дождалась такого парня. И добро бы вышла за другого, который был бы если и не лучше, так хотя бы не хуже Павла. Где там! Гостили они прошлым летом у Галиных родителей, и нагляделась Лена на этого пустого хвальбишку. А когда Гали не было дома, он даже пытался ухаживать за Леной…
Весной, почему-то именно весной, сны неотступны.
Снился в ту ночь Лене Павел. Шли они цветущими лугами вдоль Цивиля, шли рука об руку, но, не доходя до леса, дорога почему-то кончалась. И они тоже остановились, не зная, куда идти дальше… А вот Павел убеждает ее венчаться в церкви, говорит, что в загсе скучно, казенно, а в церкви красиво, весело и запомнится на всю жизнь. Приехала ее мать и нарядила Лену в национальную чувашскую одежду. Сверкает бусами и монистами тухья на голове Лены, блестит серебром шюльгеме на груди, одета она в прямое чувашское платье из тонкого льна с вышитыми чувашским орнаментом карманами, с вышитым воротом. По вышивкам скачет олень, парни на лошадях пашут, девушки серпами жнут хлеб. Уговорил-таки ее Павел, и вот они едут на «Волге» в церковь; на переднем сиденье мать, они с Павлом сзади. Жмет с непривычки голову тухья, тяжело шее от шюльгеме. Приехали они в какую-то деревянную церковь с позолоченным крестом. Но дверь им не открыли. Вышел поп и сказал, что он ни за что не будет венчать коммуниста и комсомолку. Тогда Павел взял его за черную гриву и начал трясти:
— Ах, не будешь! Ах, не хочешь! Ну, погоди же…
Лена проснулась, открыла глаза и долго лежала, боясь пошевелиться. За окном брезжили предрассветные сумерки. А на сердце Лены было тревожно и радостно. Если бы ее спросили, чему она радуется, она вряд ли бы смогла ответить. Просто что-то пело внутри. И все кругом казалось светлым и ясным, как вот это занимающееся утро.
А может, потому радовалась Лена, что сон был скорее дурным, чем хорошим, а дурные сны, говорят, к счастью.
2
— Куда? Куда прешь, говорю? Остановись! — кричал Виссарион Маркович, силясь перекричать гул тракторного мотора, но тракторист, видимо, не слышал его.
Тогда он подбежал к машине и попавшейся под руку палкой постучал по кабине. Трактор остановился, дверца кабины открылась, и из нее выпрыгнул на землю Павел.
— Зачем к амбару попер? — все так же громко, хотя Павел теперь и хорошо слышал его, кричал Виссарион Маркович. — Говорил же, чтобы оставить на воле.
— У амбара-то все не на дороге, — ответил Павел. — От дождя прикрыться можно.
— Что твой трактор, сгниет, что ли, за лето?.. Ты вот что. Ты и молотилку подтяни и поставь в один ряд с комбайнами. Пусть народ видит. Наглядная, так сказать, агитация и пропаганда!
Павел толком не понял, в чем смысл подобной агитации и пропаганды, а пока собрался спросить, подошел Володя.
