Михаил Булгаков - Мастер и Маргарита
Морща лицо, он, в свою очередь, спросил у Стравинского:
— Вы — профессор?
На это Стравинский предупредительно-вежливо наклонил голову.
— И вы — здесь главный? — продолжал Иван.
Стравинский и на это поклонился.
— Мне с вами нужно говорить,— многозначительно сказал Иван Николаевич.
— Я для этого и пришел,— отозвался Стравинский.
— Дело вот в чем,— начал Иван, чувствуя, что настал его час,— меня в сумасшедшие вырядили, никто не желает меня слушать!..
— О нет, мы выслушаем вас очень внимательно,— серьезно и успокоительно сказал Стравинский,— и в сумасшедшие вас рядить ни в коем случае не позволим.
— Так слушайте же: вчера вечером я на Патриарших прудах встретился с таинственною личностью, иностранцем не иностранцем, который заранее знал о смерти Берлиоза и лично видел Понтия Пилата.
Свита безмолвно и не шевелясь слушала поэта.
— Пилата? Пилат, это — который жил при Иисусе Христе? — щурясь на Ивана, спросил Стравинский.
— Тот самый.
— Ага,— сказал Стравинский,— а этот Берлиоз погиб под трамваем?
— Вот же именно его вчера при мне и зарезало трамваем на Патриарших, причем этот самый загадочный гражданин…
— Знакомый Понтия Пилата? — спросил Стравинский, очевидно, отличавшийся большой понятливостью.
— Именно он,— подтвердил Иван, изучая Стравинского,— так вот он сказал заранее, что Аннушка разлила подсолнечное масло… А он и поскользнулся как раз на этом месте! Как вам это понравится? — многозначительно осведомился Иван, надеясь произвести большой эффект своими словами.
Но этого эффекта не последовало, и Стравинский очень просто задал следующий вопрос:
— А кто же эта Аннушка?
Этот вопрос немного расстроил Ивана, лицо его передернуло.
— Аннушка здесь совершенно не важна,— проговорил он, нервничая,— черт ее знает, кто она такая. Просто дура какая-то с Садовой. А важно то, что он заранее, понимаете ли, заранее знал о подсолнечном масле! Вы меня понимаете?
— Отлично понимаю,— серьезно ответил Стравинский и, коснувшись колена поэта, добавил: — Не волнуйтесь и продолжайте.
— Продолжаю,— сказал Иван, стараясь попасть в тон Стравинскому и зная уже по горькому опыту, что лишь спокойствие поможет ему,— так вот, этот страшный тип, а он врет, что он консультант, обладает какою-то необыкновенной силой… Например, за ним погонишься, а догнать его нет возможности. А с ним еще парочка, и тоже хороша, но в своем роде: какой-то длинный в битых стеклах и, кроме того, невероятных размеров кот, самостоятельно ездящий в трамвае. Кроме того,— никем не перебиваемый, Иван говорил все с большим жаром и убедительностью,— он лично был на балконе у Понтия Пилата, в чем нет никакого сомнения. Ведь это что же такое? А? Его надо немедленно арестовать, иначе он натворит неописуемых бед.
— Так вот вы и добиваетесь, чтобы его арестовали? Правильно я вас понял? — спросил Стравинский.
«Он умен,— подумал Иван,— надо признаться, что среди интеллигентов тоже попадаются на редкость умные {106}. Этого отрицать нельзя»,— и ответил:
— Совершенно правильно! И как же не добиваться, вы подумайте сами! А между тем меня силою задержали здесь, тычут в глаза лампой, в ванне купают, про дядю Федю чего-то расспрашивают!.. А его уж давно на свете нет! Я требую, чтобы меня немедленно выпустили.
— Ну что же, славно, славно! — отозвался Стравинский.— Вот все и выяснилось. Действительно, какой же смысл задерживать в лечебнице человека здорового? Хорошо-с. Я вас сейчас же выпишу отсюда, если вы мне скажете, что вы нормальны. Не докажете, а только скажете. Итак, вы нормальны?
Тут наступила полная тишина, и толстая женщина, утром ухаживавшая за Иваном, благоговейно поглядела на профессора, а Иван еще раз подумал: «Положительно умен».
Предложение профессора ему очень понравилось, однако, прежде чем ответить, он очень и очень подумал, морща лоб, и, наконец, сказал твердо:
— Я — нормален.
— Ну вот и славно,— облегченно воскликнул Стравинский,— а если так, то давайте рассуждать логически. Возьмем ваш вчерашний день,— тут он повернулся, и ему немедленно подали Иванов лист.— В поисках неизвестного человека, который отрекомендовался вам как знакомый Понтия Пилата, вы вчера произвели следующие действия,— тут Стравинский стал загибать длинные пальцы, поглядывая то в лист, то на Ивана,— повесили на грудь иконку. Было?
— Было,— хмуро согласился Иван.
— Сорвались с забора, повредили лицо. Так? Явились в ресторан с зажженной свечой в руке, в одном белье и в ресторане побили кого-то. Привезли вас сюда связанным. Попав сюда, вы звонили в милицию и просили прислать пулеметы. Затем сделали попытку выброситься из окна. Так? Спрашивается: возможно ли, действуя таким образом, кого-либо поймать или арестовать? И если вы человек нормальный, то вы сами ответите: никоим образом. Вы желаете уйти отсюда? Извольте-с. Но позвольте вас спросить, куда вы направитесь?
— Конечно, в милицию,— ответил Иван уже не так твердо и немного теряясь под взглядом профессора.
— Непосредственно отсюда?
— Угу.
— А на квартиру к себе не заедете? — быстро спросил Стравинский.
— Да некогда тут заезжать! Пока я по квартирам буду разъезжать, он улизнет!
— Так. А что же вы скажете в милиции в первую очередь?
— Про Понтия Пилата,— ответил Иван Николаевич, и глаза его подернулись сумрачной дымкой.
— Ну, вот и славно! — воскликнул покоренный Стравинский и, обратившись к тому, что был с бородкой, приказал: — Федор Васильевич, выпишите, пожалуйста, гражданина Бездомного в город. Но эту комнату не занимать, постельное белье можно не менять. Через два часа гражданин Бездомный опять будет здесь. Ну что же,— обратился он к поэту,— успеха я вам желать не буду, потому что в успех этот ни на йоту не верю. До скорого свидания! — И он встал, а свита его шевельнулась.
— На каком основании я опять буду здесь? — тревожно спросил Иван.
Стравинский как будто ждал этого вопроса, немедленно уселся и заговорил:
— На том основании, что, как только вы явитесь в кальсонах в милицию и скажете, что виделись с человеком, лично знавшим Понтия Пилата,— вас моментально привезут сюда, и вы снова окажетесь в этой же самой комнате.
— При чем тут кальсоны? — растерянно оглядываясь, спросил Иван.
— Главным образом Понтий Пилат. Но и кальсоны также. Ведь казенное же белье мы с вас снимем и выдадим вам ваше одеяние. А доставлены вы были к нам в кальсонах. А между тем на квартиру к себе вы заехать отнюдь не собирались, хоть я и намекнул вам на это. Далее последует Пилат… и дело готово!
Тут что-то странное случилось с Иваном Николаевичем. Его воля как будто раскололась, и он почувствовал, что слаб, что нуждается в совете.
— Так что же делать? — спросил он на этот раз уже робко.
— Ну вот и славно! — отозвался Стравинский.— Это резоннейший вопрос. Теперь я скажу вам, что, собственно, с вами произошло. Вчера кто-то вас сильно напугал и расстроил рассказом про Понтия Пилата и прочими вещами. И вот вы, изнервничавшийся, издерганный человек, пошли по городу, рассказывая про Понтия Пилата. Совершенно естественно, что вас принимают за сумасшедшего. Ваше спасение сейчас только в одном — в полном покое. И вам непременно нужно остаться здесь.
— Но его необходимо поймать! — уже моляще воскликнул Иван.
— Хорошо-с, но самому-то зачем же бегать? Изложите на бумаге все ваши подозрения и обвинения против этого человека. Ничего нет проще, как переслать ваше заявление куда следует, и если, как вы полагаете, мы имеем дело с преступником, все это выяснится очень скоро. Но только одно условие: не напрягайте головы и старайтесь поменьше думать о Понтии Пилате. Мало ли чего можно рассказать! Не всему же надо верить.
— Понял! — решительно заявил Иван.— Прошу выдать мне бумагу и перо.
— Выдайте бумагу и коротенький карандаш,— приказал Стравинский толстой женщине, а Ивану сказал так: — Но сегодня советую не писать.
— Нет, нет, сегодня же, непременно сегодня,— встревоженно вскричал Иван.
— Ну хорошо. Только не напрягайте мозг. Не выйдет сегодня, выйдет завтра.
— Он уйдет!
— О нет,— уверенно возразил Стравинский,— он никуда не уйдет, ручаюсь вам. И помните, что здесь у нас вам всемерно помогут, а без этого у вас ничего не выйдет. Вы меня слышите? — вдруг многозначительно спросил Стравинский и завладел обеими руками Ивана Николаевича. Взяв их в свои, он долго, в упор глядя в глаза Ивану, повторял: — Вам здесь помогут… вы слышите меня?.. Вам здесь помогут… Вы получите облегчение. Здесь тихо, все спокойно… Вам здесь помогут…
Иван Николаевич неожиданно зевнул, выражение лица его смягчилось.
— Да, да,— тихо сказал он.
