Людмила Уварова - Лики времени
— Что? — удивился он. — Как вы сказали? Вы что, знаете мою маму?
Ольга наклонила голову.
— Понимаете, это произошло случайно, я жила не очень далеко от вашей станицы, у бабушки, и только совсем недавно узнала: оказывается, мы с вами земляки. И когда мне случилось побывать в Александровской, я там увидела вашу маму, мне сказали: вот это мама Крутикова.
Он расплылся, польщенный.
— Так и сказали?
— Так и сказали.
Казалось, милее, простодушнее улыбки Ольги отыскать невозможно.
— Я как увидела вас, сразу вспомнила Марию Кирилловну, какая она у вас хорошая, сколько в ней симпатии, душевной теплоты, какой-то удивительной прелести… Как сейчас помню, она стояла возле магазина, в темной кофточке, платок на голове, а глаза, ну, просто такие же, как у вас, сразу можно догадаться, что вы ее сын!
Крутиков улыбался, Ольга говорила, все шло по намеченному плану.
— Как давно я не видел маму, — вздохнул Крутиков. — Все дела, дела…
Потом вновь постарался придать себе деловой вид.
— Так что у вас, расскажите…
Выслушав Ольгу, сказал:
— Только-то? Да чтоб для землячки, к тому же члена Союза журналистов не сделать?
— Правда? — обрадовалась Ольга.
— У нас скоро начинается строительство второй очереди, это все будет очень быстро, ручаюсь!
Простились они друзьями.
— Я приду с документами, — сказала Ольга.
— Постарайтесь не затягивать, — сказал он.
Но Ольга все не уходила.
— Ваша мама сказала, вы чудесно рисуете, и все больше пейзажи…
— Есть такое дело, — Крутиков сделал вид, что смутился. — Балуюсь время от времени…
— Подарите мне какой-нибудь ваш пейзаж, — попросила Ольга.
Вынула из сумочки пачку сигарет, закурила.
— Хорошо, — сказал польщенный Крутиков. — Непременно выберу для вас что-нибудь повеселее, посолнечней…
— Спасибо, значит, до встречи…
Ольга погасила сигарету о дно пепельницы, стоявшей на подоконнике, крепко, по-мужски, пожала его руку.
— До встречи, — сказал он.
— До встречи, — повторила она. — Будете писать маме, от меня горячий привет.
— Обязательно!
Идя по улице, Ольга привычно вспоминала недавний разговор.
Так, значит, все прошло хорошо. Вовремя сказала про старушку, про сходство ее с сыном. Причем все достоверно с начала до конца: какая старуха в станице ходит без платка? А магазин, естественно, имеется в каждом поселке, в каждой деревне. Главное, он поверил и пообещал, а уж она постарается, соберет все нужные документы и добьется, чтобы поставили на очередь, а та движется быстро, всем известно, не успеешь оглянуться, а новая квартира уже готова!
Дома Ольга сразу же объявила мужу:
— Через года два, не больше, об эту пору мы с тобой будем уже жить в новой квартире.
— В новой? — повторил Всеволожский, тоскливым взглядом обвел родные стены, свой секретер, настольную лампу, книжный шкаф, все то привычное, хорошо знакомое.
— Стоит ли, Олик?
— Стоит, — твердо ответила Ольга.
Он хотел было сказать, что в его возрасте вряд ли можно загадывать даже на год, даже на полгода, но глянул на ее оживленное, дышавшее упрямством лицо и не решился противоречить ей. Пусть будет так, как она желает. Пусть!
* * *Когда Ольга якобы случайно встретила Готовцева в Шереметьеве, он сказал ей, что будет вести «круглый стол» в Доме журналиста. Ольга решила непременно и безотлагательно пойти на этот самый «круглый стол», желание видеть Готовцева, добиться его внимания, его интереса владело все сильнее. Она позвонила в Дом журналиста, но ее разочаровали: оказалось, «круглый стол» отменяется, Готовцев уехал в командировку, в Ригу.
— Зачем? — спросила Ольга.
— На совещание журналистов-международников, — ответили ей.
«Так, так, — подумала Ольга. — А я знать ничего не знала…»
Тут же, несмотря на поздний час, позвонила на дачу, Аде. К счастью, телефон на даче был исправен. Ада сама взяла трубку.
— Олечка, рада вас слышать. Почему забываете нас?
— Я вас всегда помню, — сказала Ольга. — Даже, если бы и хотела, не могла бы позабыть.
— Ну-ну, — возразила Ада. — Меня позабыть совсем не трудно! Я ведь рядовая, обыкновенная, из ряда вон не выходящая…
«Правильно, — мысленно одобрила ее Ольга. — Не переоценивает себя, сознает свое место…»
— Валерий уехал, — продолжала Ада, — в Ригу, пробудет там, наверное, еще дней пять. Я одна, скучаю, приезжайте…
— Как-нибудь, — ответила Ольга.
— Я одна, — повторила Ада и вдруг оборвала себя, потом радостно воскликнула: — Нет, не одна, моя дочка прикатила, как вам нравится? В такой час…
— Передайте привет Светлане, — сказала Ольга. — Как-нибудь приеду непременно…
Положила трубку, собралась с мыслями. Выходит, надо ехать в Ригу. И незамедлительно.
На следующее утро она сразу же отправилась в редакцию журнала, с которым у нее были добрые отношения. Но с финансами в журнале дела обстояли неважно, до Нового года бухгалтерия не обещала денег, Ольга добилась только одного — командировочного удостоверения, а ехать предстояло на свои.
— Опять уезжаешь? — спросил Всеволожский, когда Ольга показала ему командировочное удостоверение.
— Милый, ну что я могу сделать? Упросили, целый час уговаривали!
— А зачем?
— Необходим положительный материал о лучшей работнице ВЭФа, я отбрехивалась, отнекивалась, куда там! Битый час уговаривали…
— И уговорили, — грустно продолжал Всеволожский, в последнее время он опять стал чувствовать себя неважно, часто болело сердце, лопатка, тянула левая рука. Он не жаловался, если Ольга спрашивала, отвечал неизменно: «Все в порядке», но сам украдкой глотал сустак, нитроглицерин, нитронг. Он стал ловить себя на том, что боится оставаться один. Ольга теперь нередко уезжала в командировки, а если была дома, в Москве, то зачастую уходила рано утром и являлась домой только к вечеру, у нее были свои дела, свои творческие задачи, он не желал ей мешать. Однако, когда ее не было, страх начинал овладевать им, страх умереть одному, в пустой квартире, не чувствуя рядом ни дружеской руки, ни добрых, участливых глаз…
Нельзя сказать, что Ольга не жалела его. Нет, конечно, ей было жаль человека, с которым прожила без малого семнадцать лет, который помог ей выбрать желанную, самую для нее приемлемую дорогу.
Ей вспоминался Всеволожский таким, каким она некогда увидела его, живущего загадочной, пленительной жизнью, далекой от нее, как далек Марс от земли, право же, она никак не могла тогда предположить, что может стать женой этого блистательного человека. А вот сумела, добилась своего, выстояла, победила!
Да, она жалела его, видя те разрушения, которые время нанесло этому некогда дышавшему здоровьем телу, этому породистому лицу, но в то же время тяготилась им, и с каждым днем все сильнее. И уже стремилась уйти из дома, если не уехать, то хотя бы исчезнуть на целый день, чтобы не видеть его, не говорить с ним…
В Риге было не по-летнему холодно, сыро, туманно. На улицах сплошные зонтики над головами прохожих, время от времени начинал моросить мелкий дождик. Ольга, в плаще, на ногах сапоги (мысленно похвалила себя за то, что не положилась на прогноз погоды, суливший безоблачное небо над Прибалтикой), направилась в местное отделение Союза журналистов. Полчаса спустя она уже стояла перед окошком администратора гостиницы «Рига», который, изучив досконально ее паспорт, выдал ей ключ в одноместный, маленький, но очень уютный номер.
Теперь, когда с жильем все было устроено, надо было приступить к дальнейшим действиям: отыскать Готовцева. И это тоже оказалось просто: все в том же Союзе журналистов ей сказали, когда намечено очередное заседание газетчиков, пишущих на международные темы.
Чтобы как-то убить время до начала заседания, Ольга прошвырнулась по улицам, заглянула в магазин художественных промыслов, потом подремала в кино на фильме из жизни колхозного села, созданного явно городскими деятелями, отродясь не знавшими крестьянской работы и быта колхозников. Наконец ровно в четыре открыла дверь красивого, современного облика здания — редакции республиканской газеты «Советская Латвия». Еще издали, войдя в зал, увидела Готовцева, сидевшего на сцене, за столом, покрытым алой суконной скатертью.
Он не заметил ее, что-то писал, опустив голову, Ольга села в самый дальний ряд, огляделась по сторонам, ни одного знакомого лица, должно быть, сплошь работники рижских газет и журналов.
Часа два, если не больше, она проскучала в этом самом заднем ряду, никого не слушала, ни на кого не глядела, только на Готовцева, который что-то прилежно записывал, лишь изредка поднимая голову и взглядывая на выступавшего.
В перерыве они встретились. Она подошла к нему в коридоре, сказала:
