Юрий Черняков - Бригада
Ладно, говорю, потом выясните. Ну так пристыковать его, что ли? Давай, говорят. Полазил я по карманам. Шпильку нашел какую-то, гвоздик. Согнул его. Пальцы поободрал, но вставил эту вилку в разъем, значит. И еще закрутил. Они аж рты разинули. Так вот, знай наших. Запустили они этот блок. Есть картинка! — кричат. Они ее по осциллографу увидели. И ну меня тискать да по плечам хлопать. Вот что значит свежий глаз, говорят. А меня тут зло взяло. Неужто, говорю, сами-то разобраться не могли? Вон вас тут сколько! Я бы сейчас дома дрых давно. Расхлебывай за вас… Они замолкли сразу и на меня уставились. И у Алексея Витальевича, смотрю, челюсть задрожала. А мы, говорит, за кого здесь работаем? Да мы четвертые сутки из ангара не вылазим! Я и то гляжу: очумели они здесь совсем, рожи у всех от холода синие, глаза красные… А хоть неделю здесь сидите, говорю, мне-то что? Я уж как заведусь, бывало, не остановишь… У вас своя работа, у меня — своя… Я-то вас в помощь к себе не требую? Генерал до того молчал, а когда этот, Алексей Витальевич, к нему обратился, он только зыркнул на него и прочь со стапеля спрыгнул и к выходу пошел. Разбирайтесь, мол, сами. И все военные за ним.
Я на штатских рукой махнул, я-то вижу, кто здесь главный, следом спрыгнул и кричу: товарищ генерал! Он сразу остановился и ко мне повернулся. Да, я вас слушаю, говорит. Дело-то, говорю, из-за которого меня сюда забрали, я сделал, верно? Нельзя ли меня по такому случаю домой отпустить? Я всегда так. Чуть что не по-моему, к самому большому начальству обращаюсь. Нет, говорит, именно поэтому не отпущу тебя. Если бы не справился — выгнал бы. Здесь и так лишних полно… Передовая здесь, фронтовик, окопы! Что будет, если с передовой все к своим семьям двинем? Война надвигается, понимаешь? А от «летающей крепости» штыком да гранатой уже не отобьешься. И уехал. Так я и остался там. В этих окопах.
Самого-то завода, считай, еще не было. Крыши, говорю, даже не настлали. А изделие это, первое самое, давай-давай. К празднику.
Директор наш, Алексей Витальевич, помню, в сердцах тому генералу сказал, да при всех: не знаю, мол, как там по газетам, а по мне война эта еще не кончилась. Совсем как на Урале. Не успели с колес сгрузиться, а продукцию давай… Ну ладно… День-другой покантовался, потом все-таки домой отпустили на сутки. Отдохни, мол, и за дело. Это изделие без тебя сдадим, а ты готовься к новому. Оно куда сложней будет. Бригаду тебе наберем слесарей. С любого завода, самых-самых. Вот как тебя самого. Будете выполнять особо ответственные работы по созданию оборонной техники. О зарплате не беспокойся. Согласен? Что ж, говорю, теперь спрашивать, согласен или не согласен. Раз уж по уши влез… Только спрос, спрашиваю, с кого весь будет? С меня, поди? С кого ж еще… Ну тогда, говорю, я лучше себе сам бригаду наберу. Ишь, говорят, какой. Сам… Артель, что ли, сколачиваешь, шабашничать собрался? Почему, мол, так вопрос ставишь? Все потому, говорю. Мне с ними работать, а не вам. До Алексея Витальевича дошло. Да ты не бойсь, говорит, что ты, в самом деле. Не котов же в мешке покупаешь. А с рекомендациями, с характеристиками. Я ни в какую. Черта мне в этих характеристиках! От иного, может, отделаться не знают как. А мне с ним мучиться… Я вообще так привык: ты мне о нем лучше ничего не говори. Ты покажи, как он работает. Как-нибудь со стороны покажи. Вот тогда я тебе сам скажу, что в твоей характеристике по делу, а что видимость одна.
Алексей Витальевич рукой махнул. Ох и упрям же ты, говорит. Чувствую, прибавишь ты мне еще давления не хуже заказчика… Ладно, говорит, набирай сам. Но начни с рекомендованных. Не забывай, чем мы тут занимаемся. Это люди проверенные. Ну, пару, тройку выбери сам, так и быть. И что ты думаешь? Тех, кого сам тогда выбрал, те со мной и остались. А остальные, умельцы-то, рекомендованные, сами разбежались. Вот так. Мне говорили, что, мол, выжил я их. Может, и выжил… А что прикажешь делать, коли они воду мне мутили? Мастера, по правде сказать, были настоящие. Ничего не скажешь. Ну и каждый о себе понимал. Каждый с гонором. Это ему не скажи, это не подскажи. А это не по его части. Плюнешь иной раз, лучше сам все сделаешь, лишь бы нервы с ним не трепать…
Но это легко сказать: выбери, мол, сам. Поездил я по московским заводам, насмотрелся… Сплошь старики да пацаны. Мужиков-то фронт повыбил. Только Пономарева Витьку да Сашку Горелова еще через год присмотрел. Мы Пономарева больше Рыжим звали. На его лохмы посмотришь — так зажмуришься… Вот. Прихожу я в цех, где он работал, и ведут меня на участок, где один рекомендованный работал. Совсем другой. Фамилии-то уже не помню. Гляди, говорят, вон тот. Любуйся, а наше, мол, дело маленькое. Хочешь — бери, хочешь — нет… Со мной везде так разговаривали. Думаешь, охота им ценный кадр отдавать? Ну, смотрю. Старичок какой-то. Аккуратненький, в очках. Токосъемники они там вроде собирали. Это так я сейчас понимаю. Кольца медные да эбонитовые на длинные, метра в полтора, шпильки надевают и каждый слой гайками затягивают. Нудная, скажу тебе, работа. Пока эти гайки на полтора метра навернешь, а их сколько, да шпилек с десяток, уснуть можно глядя. И любой пацан справится. Ну смотрю, ну работает, что особенного-то? Уснуть, говорю, можно. Потом слышу визг. Ага. Девки там молодые, тоже чего-то собирают, а около них малый рыжий-рыжий, длинный такой, нескладный вертится. К одной нагнулся, на ухо что-то шепчет, а сам руку подсовывает… И сразу в сторону, спину свою колесом подставил. Она кулачком-то двинула по его горбу мослатому, заохала, а сама рада, поди, хоть такому вниманию. Парней тогда по одному на десяток было. Потом уж наросли…
Мастер их не выдержал — неловко перед посторонним, — гаркнул на него. Когда, мол, работать будешь? Полдня прошло. А я вас, говорит, ждал. Отпроситься хочу. Тот еще пуще. Пока, кричит, все свои блоки мне не завинтишь, вообще не уйдешь! Рыжий в затылке чешет. А если, говорит, до обеда сделаю, отпустите? До обеда… да ты хоть половину собери до вечера. Нет, а если соберу? Отпустите? Мастер рукой машет: вот трепло, мол…
И ведь чуть не сделал, что ты думаешь! Схватил круг полировальный войлочный такой, плотный, на вал моторчика насажен, — вставил его между шпилек и моторчик включил. Все аж рты разинули. Круг-то войлочный все гайки разом закрутил, и они, глазом моргнуть не успели, до самого низа опустились. Только подтянуть осталось. В минуту блок собрал. Потом за другой принялся. Доволен — дальше некуда. Девки-то смотрят во все глаза. И зазевался. Вдруг трах! Моторчик из рук вырвало, шпильки погнуло, закоротило, видно, аж дым пошел. А он за пальцы схватился, меж коленок зажал. Я его за руку схватил, подними, мол, повыше, кровь все ж хлещет. Кости-то целы? А мастер опять орать. Поломал, балбес, испортил, то да се… Я его за плечо взял. Угомонись, говорю, так и быть, беру. Да нет, не умельца вашего. Он еще до утра будет колупаться… Этого беру, балбеса. Да вы что, говорит, он же еще напильник, как ложку, держит. Ничего, говорю, у меня будет ложку, как напильник… Научится, куда денется. Мне мастера ни к чему. Я сам мастер. Мне как раз такие и нужны. Умельцы эти мои почему разбежались, говорил уже, нет? Ну вот… Беру, говорю. Да он прогульщик, говорят. А сами, гляжу, счастью своему не верят, подталкивают друг дружку от такой радости. Это у вас, говорю, прогуливал, у меня в цеху ночевать будет. Тут Рыжий рот раскрыл. Ему, паразиту, пальцы бинтую, а он на меня же баллон катит. Я, мол, дядя, к тебе и не пойду. Без понятия еще, конечно… Он не пойдет. Ага. Бегом, говорю, побежишь и еще меня обгонишь. А пальцы-то у него, смотрю, длинные, тонкие. С такими пальцами куда хочешь подлезешь. Не то что мои обрубки. Натерпелся я с ним потом — по самое некуда… Баламут был, шалопут и глотник. А все ж зла на него никогда не имел. Ну, бывало, конечно, всякое.
Но ничего. До сих пор вот в гости ходим, семьями дружим. А чтоб зло на него иметь — никогда.
Один он рос, понимаешь. Детдомовский. Тоже понимать надо. Хлебнул в войну среди чужих людей. И жена его под стать, тоже детдомовская. Нинка зовут. Смех один, как на них посмотришь. Сама маленькая, черненькая, ершистая. А в руки его, длинного, взяла будь здоров. А он — хоть бы что. Они, детдомовские, знаешь как друг друга держатся? Один раз я дома у них был, задрались они было при мне, я его в сторону толкаю, так она в меня вцепилась, чуть глаза не выцарапала. Я, помню, раскричался на них, а они смеются. Довольны оба дальше некуда. Я тоже не выдержал, засмеялся. И рукой махнул. Детдомовские, что с них возьмешь? Они тогда еще в бараке жили. Сейчас про эти бараки забыли вовсе. А тогда, после войны, этих бараков было видимо-невидимо. Идешь по коридору — там примус, здесь керогаз, на веревках белье мокрое болтается, ребятишки плачут, бабы орут… Сейчас-то они в трехкомнатной живут, хоромы, можно сказать, а все такие же…
Но это так, промежду прочим. Я тогда больше к самому изделию приглядывался. Трудно оно шло. Только-только начали собирать. На коленках, можно сказать. И так и этак пробовали. Допоздна над ним засиживались. Технологии толком еще не было никакой. В смысле порядка сборки. А сборка такая, что ой-ой-ой. Чего там только не понакручено. Тут тебе и автоматика, и гидравлика, и радиотехника. И все завязано. Механики-то чистой с гулькин нос. И все ведь с понятием надо делать. Попробуй, к примеру, не так высокочастотный разъем завернуть. Полетит, родное, куда его не ждут. Только держись… Ладно, думаю, чего уж теперь… Делать так делать. Научимся, куда денемся.
