Нотэ Лурье - Судьба Лии
А через два дня началась война. Улицы заполнили мобилизованные в новеньких, не помятых еще гимнастерках, встревоженные женщины, во дворах уже сражались мальчишки.
Не дожидаясь повестки, я пошел в военкомат. «Когда потребуется, вас вызовут», — одно и то же отвечал начальник осаждавшим его людям…
Над городом все чаще появлялись вражеские самолеты, протяжно выли сирены. Люди укрывались в бомбоубежищах, погребах или наспех вырытых щелях. С вокзала непрерывно отходили воинские эшелоны, поезда с эвакуированными женщинами и детьми.
Фронт приближался.
Хорошо, что Лия далеко, что она вне опасности, думал я, хоть и очень горько, что мы, вероятно, никогда больше не увидимся.
Работы у меня было по горло — статьи, зарисовки, очерки о героических защитниках города. В тот вечер я бежал в порт к катерникам, вернувшимся с боевой операции. И вдруг еще издали, возле Потемкинской лестницы, увидел Лию. Я даже глазам своим не поверил. Ведь она на Кавказе. Но это была Лия. Она бросилась мне навстречу и припала лицом к груди. Я обнял ее. Никто на нас и внимания не обращал, столько было в те дни неожиданных встреч, а еще больше — разлук.
— Как ты здесь очутилась? — спросил я, усаживая Лию на парапет. — Весь ваш ансамбль вернулся?
— Я приехала одна, боялась… — у нее перехватило дыхание, губы дрожали. — Боялась, что больше тебя не увижу. Вот… уже две недели сюда хожу, не знала, где искать, но была уверена — ты придешь. Ты непременно придешь!.. — Она положила руки мне на плечи. — И пришел! Наконец-то я увидела тебя!
Пронзительно завыла сирена. Над морем из-за туч вырвались фашистские бомбардировщики. Я схватил Лию за руку, и мы побежали, чтобы где-либо укрыться,
— Сюда, сюда! — кричала нам девушка с противогазом через плечо.
Мы оказались в пустой парадной и, прижавшись друг к другу, прислушивались. Ожесточенно били зенитки с кораблей. Грянул взрыв. Стены качнулись. Сверху посыпалось стекло, штукатурка. Только теперь мы заметили, что над нами стеклянная крыша. Черная стрела на стене указывала ход в бомбоубежище.
Тускло освещенный подвал был переполнен. Женщины, дети и старики сидели на узлах. Кому негде было сесть, стояли. Прижавшись друг к другу, мы шептались с Лией всю ночь. Зенитки то умолкали, то опять начинали строчить, отгоняя от города вражеские самолеты.
Только с рассветом утихла стрельба. Прозвучал сигнал отбоя.
Мы с Лией вышли из бомбоубежища. Над городом клубился густой черный дым. Улицы были засыпаны стеклом, щебнем, кусками штукатурки. Вдоль тротуара лежало вырванное с корнем дерево. На углу разрушенное здание: осталась только высокая крутая лестница, повисшая над грудой камней.
— Беги скорее домой, Лия, мама, наверное, страшно переживает, с ума сходит.
Еще в укрытии она рассказала, что на второй день войны мать проводила отца на фронт и осталась одна с маленькими детьми.
Я посоветовал Лии скорей отсюда с мамой и малышами уезжать,
— Как я могу уехать без тебя?
— Сейчас война, и ты должна позаботиться прежде всего о сестренке, о братике, о маме, о себе самой. Потом поздно будет, не выберетесь. Немец уже около Днестра. Уезжайте, пока еще есть возможность. Я постараюсь сегодня же достать вам талоны на пароход. Соберешь самые необходимые вещи. Что же касается меня, то неизвестно, где я буду завтра.
Лия слушала меня молча. Она была опечалена, но не могла возразить. На углу Прохоровской, где начиналась Молдаванка, Лия по привычке остановилась. Она жила где-то неподалеку. Но где, на какой улице, в каком доме — я так и не знал.
— Тебе надо идти, — сказал я.
— Не могу, я так боюсь, что никогда тебя не увижу.
— В три часа дня я буду тебя здесь ждать, — обещал я ей.
— Точно в три?
— Точно.
— Пожалуйста, ну, пожалуйста, не опаздывай…
— Я приду вовремя.
— Помни, без десяти три я уже буду здесь.
— Ну иди, иди, — поторопил я ее.
Она пошла, вдруг остановилась, оглянулась, помахала рукой и исчезла за углом дома.
Я постарался как можно быстрей справиться со всеми делами, а потом стал бегать из одного учреждения в другое. Я должен был помочь Лии и ее семье эвакуироваться. Наконец мне удалось достать талоны на пароход.
С чувством огромного облегчения поспешил я на Прохоровскую. Но Лии еще не было. С нетерпением поглядывал я на угол дома, из-за которого она вот-вот должна появиться. Какими томительными были эти минуты. Прошло уже четверть часа, а ее все нет. И вдруг — опять сирены. Налет. Женщины, подхватив на руки ребятишек, бегут к бомбоубежищу. У входа — крики, плач детей, толкотня. Улица быстро опустела. Но я не мог уйти. Земля дрожала, где-то рвались бомбы, а я все стоял.
Скоро воздушная тревога прекратилась. На улице снова появились люди. Теперь-то уж Лия придет.
Я ждал долго. Стало темнеть.
Лия не пришла.
Я возвращался домой удрученный, расстроенный.
Что случилось? Где ее найти, как отдать талоны на пароход? Ведь корабль с рассветом уходит. А я, столько времени встречаясь с ней, не узнал ее адреса.
В коридоре меня встретила соседка. Часа два назад принесли повестку: завтра в одиннадцать я должен явиться в военкомат.
Я успею… я еще успею узнать, где живет Лия. А пока нужно разобраться с рукописями, дописать очерк.
Рано утром я побежал в адресное бюро. Успею и на Молдаванку, и в редакцию, успокаивал я себя.
Если б еще сесть на трамвай. Но трамваи не ходили.
Почти весь квартал лежал в руинах. Лишь кое-где — уцелевшая стена с проемами окон и дверей, через которые видно было безмятежно голубое небо.
Не найти мне теперь Лии. Времени у меня в обрез.
Через несколько часов вместе с другими мобилизованными я уже был в переполненном эшелоне, который медленно отходил, оставляя на перроне плачущих, растерянных женщин. А вдруг и Лия… Но нет, здесь ее не могло быть.
Уже на фронте я услышал печальную весть. Город наш заняли гитлеровцы, и я со страхом думал о Лии. Где она? Удалось ли ей эвакуироваться…
Домой я вернулся уже после окончания войны. Город был разбит: разрушенные дома, горы щебня, взорванные мосты, братские могилы…
Может, в одной из них… Но я не хотел об этом думать и целыми днями ходил по городу, вглядываясь в лица женщин. Подолгу стоял на углу Прохоровской, где уцелело всего два дома, и каждый вторник ждал Лию на Приморском бульваре…
Шли годы, и я потерял всякую надежду когда-либо ее встретить. Потом женился на милой и доброй женщине своих лет… Она умерла от родов… Мы совсем недолго прожили вместе. И вот сегодня я услышал о Лии. Я считал часы, оставшиеся до встречи с почти незнакомой мне женщиной, подругой Лии.
IIIК автобусной остановке я пришел задолго до назначенного времени. С привокзального сквера тянуло сладким ароматом распустившихся после дождя гладиолусов.
На улице было много гуляющих. Люди осаждали идущие к морю автобусы, шутили, весело смеялись, словно и войны не было. Меня стали одолевать сомнения — придет ли моя знакомая.
Она сошла с трамвая, высокая, стройная, и быстрым шагом направилась ко мне. В легком синем костюме и в белой кружевной блузке.
— Оксана Юхимовна! — представилась она, протягивая мне руку. — Извините за опоздание. Задержали в филармонии.
Мы прошли до угла и свернули на тихую, усаженную кустами сирени улицу.
— Что случилось с Лией? — решился я наконец.
— Хотите, чтобы я вам рассказала… все? — Она посмотрела на меня внимательно и серьезно.
— Все, конечно. Все, что вы знаете.
Оксана Юхимовна опустила голову и, глядя себе под ноги, продолжала идти вперед. Я чувствовал: ей трудно, что-то мешает начать этот разговор.
— Вы помните первый массированный налет на город? — сказал я, чтобы помочь ей начать рассказ. — В тот день я в последний раз виделся с Лией. Были до утра в бомбоубежище. Потом ждал ее на Прохоровской, но она не пришла.
— Знаю, я ведь жила рядом, — сдержанно сказала Оксана Юхимовна. — Когда Лия вернулась после той ночи домой, мать лежала в постели с тяжелейшим сердечным приступом и была уверена, что умирает, поэтому и не отпускала дочь никуда. Тогда Лия позвала меня, попросила побыть возле матери, а сама выскочила из дому. Но началась тревога, и усиленный патруль, всех отправлявший в укрытие, не пропустил ее. Лия вырвалась из убежища, бросилась бежать. Вот ее и забрали в милицию.
— А дальше? — спросил я с затаенной тревогой.
— Когда Лию наконец отпустили, она бросилась туда. К месту встречи. Но вас уже не было. Я с трудом увела ее домой. На другой день в три часа она ждала на углу Прохоровской, а вечером — у Потемкинской лестницы. И так каждый день, каждый день… По утрам она ходила в больницу ухаживать за ранеными, да и по ночам часто оставалась дежурить. Гитлеровцы рвались в Одессу. Город был отрезан. Оставалась одна дорога — морем. Я просила, умоляла Лию эвакуироваться вместе с нашей семьей. Но она не могла решиться, да и мать была все еще очень слаба… И мне казалось, Лия все надеялась, что вы придете.
